Ему жмут руки и истинные поклонники, и те, кто когда-то писал на него доносы. Его ценит Путин, его хвалит Буш. Мрачность и замкнутость Шемякина – лишь первое и ошибочное о нем впечатление. На самом деле он доброжелателен, вежлив, общителен, остроумен. И работает над несколькими проектами одновременно. Иногда приезжает в Россию. Нам удалось встретиться с Михаилом Шемякиным во время одного из таких визитов.
– Михаил, недавно в Самаре был открыт ваш памятник Высоцкому к его юбилею…
– Я над ним работал несколько лет. Мне его заказал Константин Титов, бывший в то время губернатором Самары, ко дню рождения Высоцкого. Но на его открытие я не смог приехать – дал слово Любимову быть в этот день в театре. Памятник установлен напротив стадиона, где Володя пел: первый и последний раз, когда он выступил перед аудиторией в пять или шесть тыс. человек. Высоцкий до конца своих дней рассказывал об этом незабываемом концерте. Кстати, одним из его организаторов и был Титов, тогда ещё молодой комсомольский деятель, обожавший творчество Высоцкого.
Памятник – многофигурная композиция. Володя на фоне большой стены, пятиметровой, из-за которой выступает Марина Влади. Она слушает птицу Сирина – персонажа песен Высоцкого. За Влади расположена мрачная фигура в капюшоне с маской смерти, которая держит чашу судьбы, оплетённую маком. Володя в последнюю нашу встречу посвятил мне прощальное стихотворение. Там есть такая строка: «Как хороши, как свежи были маки, из коих смерть схимичили врачи». Он понимал, что его уведёт из жизни пристрастие к морфию. А Морфей – бог сна, забвения. И я символически обозначил эту чашу.
В монументе вообще много символики. Так, у Марины Влади из книги, которую она держит в руках, выползает змея. Она в своё время написала книгу «Владимир, или Прерванный полёт», которая вызвала отрицательную реакцию семьи Высоцкого, его друзей. На мой взгляд, там много искажённых фактов, много глупостей. Одна фраза о нашей дружбе чего стоит! « Никогда не понимала, что их связывало, кроме таланта и любви к пьянству». Она ревновала Володю к нашей дружбе. Марина знала, например, что мы семь лет очень серьёзно работаем над записями его песен. У нас получились самые лучшие записи. Потому что Володя перепевал почти каждую песню по пять-шесть раз. Так что, прежде всего в нашей дружбе была работа.
Очень часто прямо сразу из аэропорта Высоцкий заезжал ко мне. Дом Марины находился за городом, где жили известные актёры вроде Ива Монтана, разные богатые люди. Володя не очень любил это место, предпочитал останавливаться у меня. Жил в моей мастерской. Часто привозил свои новые песни. Уже после его смерти звукооператор Михаил Либерман спрашивал меня, что за странный шорох звучит во многих записях, которые мы с Володей тогда вместе сделали. А это был шорох переворачиваемых на мольберте листов. Поскольку тексты были совсем новые, и он их даже не успевал выучить и пел прямо с листа. Я был первым, кто слышал его многие песни. А некоторые он просто читал, говоря, что они не для пения.
– Неужели вы впервые ваяли памятник другу?
– Я же себя никому не навязываю. Это первая работа в бронзе, посвящённая Высоцкому. Часто дальше разговоров дело не шло. Например, ко мне обращались из Новосибирска. Десять лет шли переговоры. Но денег так и не собрали. Сейчас там копия памятника из Хорватии.
– Вы же ещё иллюстрируете тексты Высоцкого…
Семья Сергея Захарова, который погиб в резонансном ДТП, произошедшем по вине актера Михаила Ефремова, не возражает против того, чтобы артист освободился из колонии по УДО, однако такой вариант, судя по всему, уже не рассматривается.
– Да, к изданию поэзии Высоцкого «Две судьбы» издательства «Вита Нова». Это 42 иллюстрации, а 43-я – это многоплановый портрет Высоцкого. Над этой книгой я работаю уже около трёх лет.
Раскрытие определённых философских моментов, законспирированных в поэзии Высоцкого, – весьма сложный процесс. Когда однажды мы обсуждали его «Вдоль обрыва», то он сказал, что это наша жизнь шла вдоль обрыва. Просто у каждого он свой. Мой – коридоры Лубянки, по которым меня вели в наручниках ночью. А его – край сцены, с которого он мог рухнуть, если скажет что-то не то. Поэтому моя иллюстрация к песне «Вдоль обрыва» – это Красная площадь, кусок сцены. На этой сцене лошади в погребальных попонах тащат гроб, за которым идёт Пушкин с кадилом, актёры в костюмах статистов-ангелов со злыми физиономиями и что-то поют. («И что так ангелы поют такими злыми голосами»). У меня не ангелы, а актёры. Смотрит на всё это серый волк в мундире в обнимку со смертью. А в облаках сам Высоцкий, потому что «в гости к Богу не бывает опозданий»... Вот такая расшифровка. Сами иллюстрации написаны в станковой графике. Осталось шесть иллюстраций. Книга выйдет осенью.
– В жизни были такие периоды, когда вы становились жертвой несправедливого отношения. Вы обижались на это? Вы, вообще, обидчивый?
– Знаю, что многие люди, которые травили меня, живы и не изменили своего отношения ко мне. И на сегодняшний день мне врагов хватает. Если раньше меня травил Союз художников, то сейчас – так называемые суперлевые, считающие, что лучше меня понимают в современном искусстве. Жизнь, если человек, конечно, занят серьёзными делами, всегда сопровождается неприятностями. Таков уж закон, если не физической, то духовной природы.
– Чтобы вас в своё время не посадили, один генерал советовал вам уехать во Францию. Потом приходилось встречаться с ним?
– О его судьбе узнал не так давно, когда меня вызывали в Большой дом. К счастью, не на допрос, а на чаепитие с сотрудниками госбезопасности. Там я и узнал, что спаситель, помогавший мне с выездом, был не генералом, а полковником. Он возглавлял отдел, который в том числе и занимался изгнанием Шемякина из Советского Союза. Мне даже назвали его настоящую фамилию – Попов. А мне тогда он представился Семёновым. Поговорить с ним не случилось – он недавно умер. Но я сохранил к нему самые тёплые чувства. Ведь если не КГБ, меня бы Союз художников сгноил. КГБ был лишь исполнителем, а доносы строчила наша разлюбезная советская интеллигенция. Шла жестокая борьба у большого корыта. Тогда государство к людям искусства относилось более серьёзно, чем сегодня. Это сегодня чиновникам или Кремлю нет дела до искусства, не тем они заняты.
– Ну и как чаепитие прошло?
– И вот те люди, которые меня когда-то допрашивали, как почётному гостю подарили мне барометр с золотой табличкой: «Гениальному человеку и художнику Михаилу Шемякину от сотрудников ВЧК, ГЧК и всеми инициалами, которыми обозначается сейчас ФСБ. Было забавно идти по знакомым коридорам, по которым меня водили на допросы. А в качестве сюрприза показали камеру, где Ленин просидел 14 месяцев. В ней теперь музей. Увидеть парашу вождя пролетариата не каждому удаётся. (Улыбается.) Было интересно. Тронуло, что в здании открыли часовню для заключённых и сотрудников безопасности.
– Говорят, что вы не считаете себя диссидентом.
– Нет. Это сегодня очень модно быть инакомыслящим. Но я называю таких людей шпаной от искусства. Как, например, «Синие носы», сделавшие дешёвую похабень-провокацию, на которую наивный министр культуры Соколов попался, как карась на крючок. Из этого раздули кадило. Запад пресыщен лёгкой порнографией, дешёвым хулиганством. На них бы внимания никто не обратил, если бы не реакция Соколова. А сейчас, конечно, кричат на каждом углу, что художников притесняют. Ну кого притесняют? Они свои картинки выставили бы в наше время, где-нибудь в годах 65-75-м. Я бы посмотрел на них. Хватило бы у них на это смелости? А в России есть и хорошие художники. Но сегодня им очень сложно, как в те времена, когда господствовал Союз художников. Шум идёт вокруг горстки грошовых хулиганов. От всего этого пахнет дешёвой провинцией.
Песня Сергея Лазарева на стихи Михаила Гуцериева «Не пытайся повторить» продолжает занимать лидирующие позиции хит-парадов радиостанций и музыкальных телеканалов.
– При вашем неприятии высших сфер легко согласились на встречу с Путиным?
– Ну а что такого? Когда меня выдворяли из страны, Путину было 18 лет. При всём желании он не мог этому способствовать. Кроме того, я дружил с Анатолием Собчаком, и он прекрасно отзывался о Путине. Так что я был заочно знаком с Путиным. А . Он, кстати, без всяких просьб выделил мне мастерскую в Санкт-Петербурге, когда узнал, что я живу в отелях. Когда его спросили, в какой срок дать мастерскую, он ответил: «Мы Шемякина выгнали в 71-м году, теперь его очередь подошла». Правда, в этой мастерской я сейчас не пишу. В ней открыли фонд моего имени, который помогает Колпинской колонии, проводит творческие вечера, встречи. А вот коллеги отреагировали на это совершенно по-другому. Как недавно выяснилось, ряд видных художников Санкт-Петербурга, узнав, что у меня есть мастерская, написали в Министерство культуры петицию. Мол, почему мастерскую дали изгнаннику Михаилу Шемякину, а не им. В общем, как в советские времена.
– Вы ещё и личной встречей с Бушем можете похвастать. Говорят, он вас хвалил.
– Да не меня, а мой балет «Щелкунчик». (Смеётся.) И встреча была не личная, а в присутствии Путина. Собственно, он и был её инициатором. Это произошло в Мариинском театре. Просто когда Путин видел «Щелкунчика» в Большом, то сказал, что такого не ожидал и надо обязательно показать «Щелкунчика» в Петербурге во время визита Буша. Тот, узнав, что я американский гражданин, с чисто техасской непосредственностью похлопал по плечу и сказал мне: Great show! Ну что с него взять? Странно, что вы вообще вспомнили о Буше. Его популярность настолько упала, что про него сейчас мало кто говорит.
– Вы работаете над мультфильмом по сказкам Гофмана. На какой он стадии?
– Он называется «Гофманиана». В прошлом году была презентация 20-минутного ролика предстоящего проекта. Работать над ним мы начали сравнительно недавно. «Союзмультфильм» долго искал на него деньги. Полгода нам морочил голову господин Вексельберг. Хотя нужная сумма для запуска проекта – 200-300 тыс. долларов, а это пустяк для него. Он же сотни миллионов на яйца Фаберже тратит, которые, кстати, частично фальшивые. В итоге мы узнали, что специалисты по имиджу Вексельберга решили, что «Гофманиана» не сможет положительно отразиться на его имидже. И Вексельберг отказался от финансирования. Каким-то чудом нашли других спонсоров. Начали работать. Но спонсоров всё ещё продолжаем искать. Не понимаю, почему государство не может помочь нам, если это проект международного масштаба и принесёт немало культурных дивидендов?
– Вы помните свой первый приезд в Россию после долгих лет за рубежом?
– Такое не забывается. (Смеётся.) Уникальная встреча с Родиной, которую я не видел 18 лет. Меня пригласили со своей выставкой. Сначала даже не поверил. Мама, которая тоже живёт за границей, просто плакала, когда узнала, что я еду в Россию. Ведь тогда шёл 89-й год и ещё был Советский Союз. Мне тоже было не по себе. У меня ещё не было американского паспорта. Я сказал, что без него я в Союз не приеду. За один день американцы мне сделали паспорт. Это мало кому удаётся. Но у меня получилось. И я уже въехал сюда американским гражданином. Всё время старался свыкнуться с мыслью, что никогда не увижу Родину. Я видел у эмигрантов первой волны нераспакованные старинные кожаные чемоданы, запылившиеся от времени. Они дали слово не распаковывать их, думая, что уехали из России ненадолго. Так они и держали их упакованными до самой своей смерти. Это уже превратилось в целый ритуал. И когда я вступил на российскую землю, то специально надел тот самый солдатский тулуп, в котором меня изгнали. Не покидало ощущение, что попал в чёрно-белый фильм. Это сейчас различий почти нет – Москва превратилась в современный передовой город...
