Над судьбой героини Евгении Симоновой лётчицы Маши из фильма «В бой идут одни «старики» рыдала вся страна. Катю из «Афони» жалели, а актрису (зрители часто путают актёров и сыгранных ими персонажей) забрасывали письмами: «Брось ты этого Афоню, зачем он тебе, такой непутёвый?» Принцессе из «Обыкновенного чуда» сочувствовали, а потом искренне радовались за неё, обретшую любовь. Сейчас Евгения Павловна снимается в историческом фильме своего мужа, режиссёра Андрея Эшпая «Иван Грозный», где играет мать одного из главных политических противников Ивана IV, Ефросинью Старицкую (репортаж о съёмках этого фильма читайте в следующем номере газеты). Корреспондент «Нашей Версии» встретился с актрисой и задал ей несколько вопросов.
«Наша Версия» недавно писала о том, что в этом году фильму «В бой идут одни «старики», в котором вы сыграли свою первую роль, исполняется 35 лет. Часто смотрите эту картину?
– Когда фильм показывают по телевизору, стараюсь смотреть. Я его очень люблю. Вообще всё, что связано с Леонидом Фёдоровичем Быковым, бесконечно дорого для меня. Быков стал моим крёстным отцом в кино. Я благодарна за всё, что он для меня сделал, что поверил в меня. Мне посчастливилось попасть в его пространство, кинематографическое и человеческое.
– Что вспоминаете чаще всего со съёмок «Стариков…»?
– Ощущение любви и взаимной теплоты. Съёмочная группа – непростой организм. Есть актёрский состав, операторы, режиссёрская, административная группы, гримёры, костюмеры... Разные люди, разные характеры. Когда режиссёру удаётся сделать эту группу единой и сделать так, что все эти люди на съёмках относятся друг к другу бережно, это сродни чуду. Поскольку «старики» были моей первой картиной, казалось, что так бывает всегда. Уже потом я поняла, что такого почти никогда не бывает. А у Быкова было.
– Леонид Фёдорович часто ругался на артистов?
– Я такого не припоминаю. Я сказала бы, серчал, такое иногда бывало. Но ни одного бранного слова – то, что принято считать ненормативной лексикой и чем изобилуют современное кино и современная литература, – от него никто не слышал. Он был человеком интеллигентным. И при этом очень сильным. Поэтому даже малейшее его недовольство производило впечатление. Жить и работать ему, конечно, было очень трудно. Я тогда этого не понимала. Узнала только позже, что чиновники запрещали ему снимать кино, ставили палки в колёса.
Но он никогда никакие свои проблемы не перекладывал на других. Не позволял себе выйти на площадку в дурном расположении духа. Хотя у него были для этого серьёзные поводы. В мире кино ему жилось очень непросто. Ему многие завидовали. Он многих раздражал. И он был ранимым. Хотя умел это скрывать. Удар держал стойко.
– Со времён «Стариков…» и «Афони» вы почти не изменились.
– Вы издеваетесь? (Смущённо улыбается.)
– Ни в коем случае. Те же глаза. Та же улыбка. Тот же человек.
– Глаза, может быть, и остались прежними. Не так давно я приехала играть спектакль то ли в Мурманск, то ли в Архангельск. Там со мной работала молоденькая гримёрша. Девушка посмотрела на меня и сказала: «Ах! На лице – одни глаза!» Она меня не узнала... Нет, конечно, я меняюсь, прекрасно это понимаю и отношусь к этому спокойно.
Мне кажется, если человек старается жить в согласии с самим собой, если его окружают люди, которых он любит, никакой возраст не страшен. А мне всегда везло. Я могла быть несчастной в какой-то момент, от чего-то могла страдать. Но я всегда прекрасно отдавала себе отчёт, что судьба делает мне потрясающие подарки. Я родилась в замечательной семье. У меня было хорошее детство, меня любили родители, бабушка. Я рано начала сниматься. У меня были роли, которые принесли мне мало того, что признание и узнавание, они принесли любовь зрителей.
Частный московский университет «Синергия» намерен подать в суд на отца 10-летней абитуриентки Алисы Тепляковой Евгения за клевету и публичные оскорбления.
Помню, я репетировала какую-то роль в театре и наш режиссёр сказал мне: «Ну вспомни что-нибудь обидное. Тебе будет легче играть эту сцену». Я села и стала вспоминать, когда меня в последний раз обидели. И я ничего не смогла вспомнить.
– Неужели вас даже в школе не обижали? Вы хорошо учились?
– Нет, средне. Некоторые предметы я любила. Их было немного: литература, английский язык, история. А вот естественные науки мне не давались. Я помню эти унизительные стояния у доски, когда ты стоишь, запинаясь, пытаешься отвечать, а с первой парты одноклассники подсказывают. Школьная доска до сих пор иногда снится мне в кошмарах…
– А учителя не снятся?
– У нас была изумительный педагог по истории, она же была нашим классным руководителем. Она помогала нам на каком-то экзамене, кажется, по математике, помечала билеты. Чтобы мы выучили хотя бы по одному билету и каждый по «своему» билету ответил. Я знала один из билетов, вызубрила почти наизусть, знала, где он лежит. Но в тот момент, когда я подошла к экзаменационному столу, вдруг, как в старом советском фильме, растворилась створка окна и все бумажки разлетелись. Председатель комиссии разложил билеты совершенно в другом порядке. Естественно, я вытащила билет, который не знала, как-то выкручивалась, уже не помню как. Весь процесс вспоминаю с лёгким содроганием. А в училище я училась легко и на одни «пятёрки». Окончила с красным дипломом. Даже историю партии сдала на «пятёрку».
– Что думаете о современной театральной молодёжи?
– Очень интересная, талантливая молодёжь. Ребята, конечно, немножко другие, чем мы были в своё время. Они более свободные. Нас воспитывали на призывах и постулатах: каждый человек прежде всего часть коллектива, винтик в механизме. Наверное, не так плохо чувствовать себя частью целого. Но это порождает заниженную личностную самооценку. У нынешней молодёжи ничего подобного нет. Они знают себе цену. И если это не переходит рамки приличия, то это положительное качество. Они могут быть в чём-то фамильярнее. Нет, свободнее – в общении, в выражении своих взглядов. Они уважают тебя с точки зрения профессии, это видно даже по тому, как здороваются в театре. Но нет пиетета, преклонения за то, что ты старше и опытнее. Нет такого: ты встань в угол сцены, потому что ещё молод. А я встану по центру, ведь я 35 лет проработала на сцене. И это правильно. В актёрской профессии все равны.
– А с талантом у ваших юных коллег как дело обстоит?
– Земля русская никогда не оскудеет талантами. Очень интересные, яркие индивидуальности есть в нашем театре (Театр им. Маяковского. – Ред.).
– Не переживаете, что молодёжь наступает на пятки?
– А мне никто на пятки не наступает. Я в одном спектакле играю 90-летнюю старуху, на эту роль никто не претендует (улыбается). Ещё в «Чайке» Чехов сказал: «Хватит места и новым, и старым. Зачем толкаться?»
– И всё-таки, особенные женские секреты – как всегда хорошо выглядеть – у вас есть?
– До 50 лет я ничего с собой не делала. Когда мне исполнилось 50, стала ходить на массаж и пользоваться кремами от морщин. Думаю, по-хорошему нужно было заняться этим вопросом чуть раньше. Но я действительно не ставлю перед собой задачу выглядеть моложе, чем я есть. Моей старшей дочери 31 год, внуку 8 лет. Он говорит мне: «Бабушка, ты мой пистолет не забыла?» И мы идём гулять.
– Но вы продвинутая бабушка. Увлекаетесь, насколько я знаю, экстремальным вождением.
– Это иногда. В детстве я обожала аттракционы в парках. До сих пор их люблю. Как-то со старшей дочерью мы попали в настоящий американский «Диснейленд». Я дрожала мелкой дрожью, так хотела на всех жутких аттракционах покататься. Я очень люблю страшные штучки.
– И машину…
– И машину, конечно же, люблю. Иногда езжу чуть резче, чем, наверное, следовало бы. Это неправильно. Я знаю, что высокопрофессиональные гонщики ездят аккуратно. Но у меня иногда ретивое взыграет, и так хочется погонять...
