Свои работы Александр Петров называет фильмами. Действительно, слово «мультик» к ним мало подходит. В его картинах оживает живопись и разворачиваются сюжеты великой классической литературы. Каждый свой кадр Петров рисует на стекле, а переходя к следующему, частично стирает с него предыдущий. Получается такая «ожившая» живопись, редкая и крайне трудоёмкая ручная техника. В анимации режиссёр дебютировал «Коровой» по Андрею Платонову. Дальше последовали «Сон смешного человека» Достоевского и фольклорная «Русалка». За хемингуэевского «Старика и море» Петров в 2000 году получил «Оскар». Однако гораздо меньше известен тот факт, что он номинировался на эту награду за каждый из своих фильмов, начиная с дебютного.
Свои работы Александр Петров называет фильмами. Действительно, слово «мультик» к ним мало подходит. В его картинах оживает живопись и разворачиваются сюжеты великой классической литературы. Каждый свой кадр Петров рисует на стекле, а переходя к следующему, частично стирает с него предыдущий. Получается такая «ожившая» живопись, редкая и крайне трудоёмкая ручная техника. В анимации режиссёр дебютировал «Коровой» по Андрею Платонову. Дальше последовали «Сон смешного человека» Достоевского и фольклорная «Русалка». За хемингуэевского «Старика и море» Петров в 2000 году получил «Оскар». Однако гораздо меньше известен тот факт, что он номинировался на эту награду за каждый из своих фильмов, начиная с дебютного. Несмотря на славу, он по-прежнему живёт и работает в родном Ярославле, отвечает отказом на приглашения переехать работать за рубеж и не балует журналистов интервью. Корреспонденту «Нашей Версии» тем не менее удалось встретиться с мастером.
На днях в галерее «Дом Нащокина» открылась необычная выставка. Это экспозиция, в которую вошли эскизы, раскадровки, наброски, фотосессии и фрагменты сценария к последней работе Александра Петрова «Моя любовь» по повести Шмелёва. Также на выставке можно увидеть эскизы к работам «Старик и море» и «Сон смешного человека».
– Александр Константинович, говорят, многое не вошло в экспозицию из-за того, что вы не сохраняете свои работы.
– Это правда. (Улыбается.) Рисунки, эскизы, раскадровки, как солдаты, гибнут для победы, то есть к окончанию фильма. Работа происходит так: на стекле уничтожается каждый предыдущий рисунок, уступая место следующему. Иногда, впрочем, часть рисунка остаётся, а часть меняется, и на его месте изображается новая фаза движения.
Первые мои фильмы – «Корова» и «Сон смешного человека» были выполнены на обычных стёклах. И их было мало. Приходилось стирать каждый снятый кадр. Не оставлял почти ничего, ведь нужно было освобождать площадь для новой сцены. Так, к концу фильма у меня ничего не оставалось. Разве что один-два этюда, которые я писал параллельно с работой. Это потом я стал немножко умнее и бережливее, когда вместо стёкол стал использовать тонкое оргстекло. На нём можно сохранять хотя бы последнюю фазу движения, например декорацию, на фоне которой происходило действие, и застывшую фигуру. Вот и вся память о сцене. Несколько таких картинок остались от фильмов «Русалка» и «Старик и море». А от «Моей любви» осталось порядка трёхсот таких оргстёкол. Но они не все вошли в экспозицию. На мой взгляд, большая их часть непонятна зрителю или неинтересна, потому что последняя фаза движения не всегда бывает яркой. В экспозиции самые выразительные композиции. Тем не менее зритель поймёт, из какого материала сотканы фильмы.
– Значит, когда вы работали над вашей последней картиной «Моя любовь», то уже задумывались о будущей выставке?
– Да. Ещё в 2002 году мы делали выставку в Музее кино из оставшихся материалов к «Старику и море» и «Русалке». А когда я снимал «Мою любовь», то намеренно оставлял кое-какие вещи для будущего. Вне зависимости от того, состоится выставка или нет. Хотя я не очень-то верил, что эта экспозиция откроется. Получилось благодаря поддержке ярославских властей. Они курировали съёмку «Моей любви» и предложили сохранить материалы фильма, чтобы показать их ярославским зрителям. И вот в Ярославском художественном музее экспозиция стартовала. Эстафету приняла Вологда. Теперь выставка открылась в Москве. С Домом Нащокина уже давно велись переговоры. Рад, что всё сложилось. Для нас всех это большая творческая удача и настоящий праздник.
– Это правда, что некоторые сцены из «Сна смешного человека» вы увидели во сне? И вообще, часто ли отголоски снов вы используете в своих фильмах?
– Сон, конечно, ещё не повод начинать делать фильм. (Смеётся). Но на самом деле одним из стимулов снять эту картину действительно стал один из моих снов. А рассказ Достоевского «Сон смешного человека» напомнил мне его, оживил. Достоевский всегда был для меня фигурой, общение с творчеством которого доставляло огромное наслаждение – и радость и муку. Но чтобы сделать его соучастником своего проекта – на такое надо решиться! И отчасти мой сон подсказал, а почему нет? Раз похожие мысли посещают не только великих вроде Достоевского. Это прибавило бодрости и уверенности, что писатель может быть моим партнёром.
Какие-то впечатления детства, где-то сны, воспоминания так или иначе участвуют в моих фильмах. Для зрителя это может быть и неактуально. Но для художника важны собственные прозрения, догадки, эмоции, которые могут происходить и во сне, и в фантазиях. Ведь они просятся в материал. Я пользуюсь ими, стараюсь даже себя отчасти стимулировать, вспоминать то, что интересно, и адаптировать к истории, развивающейся в реалистическом пласте. Сны пронизывают реальность, придают новый смысл делам повседневной жизни, углубляя значимость поступков персонажей.
– В «Сне смешного человека» голосом главного героя говорил Александр Кайдановский. А ведь он никогда мультфильмы не озвучивал…
– Про Александра Леонидовича могу долго рассказывать. Наше знакомство – огромное событие в моей жизни. Я, конечно, хотел героя Достоевского сделать не то чтобы специально похожим на Кайдановского, но его Сталкер был для меня примером для создания образа. Между ними нет точного сходства. Но я абсолютно точно чувствовал: герой должен говорить голосом Кайдановского. Ещё с первого кадра понял, что буду искать возможность, чтобы договориться с ним. И все два года съёмок «Сна…» время от времени я ему звонил и предлагал озвучение. Он отказывался, говорил, что озвучением мультфильмов не занимается, что он уже не актёр, а режиссёр и снимает свои фильмы. И что для него собственные картины гораздо важнее и на чужие у него нет времени. И вот с отчаяния, оказавшись в Москве (а в это время уже писали музыку к фильму), я просто постучал в дверь Кайдановского. Он не сразу понял, кто перед ним. Пришлось напомнить, что я тот самый, кто звонит ему каждые полгода. Мой приход, конечно, радости ему не доставил. Кайдановский снова стал отказываться. И когда все мои аргументы исчерпались, я просто вытащил кассету с материалом фильма и попросил сначала посмотреть. Он смотрел молча, очень внимательно. В конце повернулся и просто спросил: «Когда запись?» Я ответил: «Завтра!» Кайдановский озвучил, как я и мечтал, даже гораздо лучше.
– Вы с ним после этого общались?
– Недолго, к сожалению. Потом к нему приходил, чтобы проконсультироваться по поводу музыки к «Сну смешного человека». Я знал, что он очень хорошо знает музыку. У него дома были огромные стеллажи пластинок. За несколько вечеров мы переслушали огромное количество вариантов. Но в результате я всё-таки записал авторскую музыку. Он не обиделся за потраченное на меня время. Наши музыкальные разговоры тоже доставляли ему удовольствие.
– В «Моей любви» у вас интересное объединение двух актрис в образе роковой женщины Серафимы…
– Я предполагал, что в основе образа героини будет Татьяна Друбич. Её внешность казалась мне органичной для пластики образа Серафимы… А с голосом Евгении Крюковой вышла интересная история. Честно говоря, я плохо знаю нынешних актрис и актёров. Я просто смотрю кино. Специально их не ищу. И попадание Крюковой в образ было идеальным. Но как оно далось! Мы перепробовали столько молодых и не очень молодых актрис, талантливых, ярких, фактурных. Но все они не подходили: кто-то играет – видно, что играет, – кто-то не обладает необходимым тембром голоса, кому-то не хватало тайны, кому-то сердечности… Может, надо было как-то иначе ставить задачу? И во время кастинга я так и не смог найти адекватный голос. Тогда мне посоветовали посмотреть фильм «Казароза». Когда в нём я увидел Крюкову, понял – это близко к тому, что я ищу. Пригласили её на пробы. Евгения сразу же прониклась судьбой героини. Попадание в образ было идеальным. Ещё мы мучились с молодыми актёрами, подбирая голоса гимназистов Тони и Паши. Тоже был мучительный кастинг. В итоге нарисованные герои задышали, обрели какое-то новое качество: произошло чудо слияния сочинённого, нарисованного и правды жизни – образ стал живым, убедительным, органичным. Для меня это очень важно. Я всегда скрупулёзно этого добиваюсь.
– Вы часто пишете с известных актёров?
– Пожалуй, нет. Хотя обращаю внимание на актёров. Ведь многие – это готовые характеры, которые можно использовать. Но не всегда они убеждают. Мне органичнее работать с человеком, которого я хорошо знаю: понимаю, как он двигается, думает, о чём беспокоится, чему радуется. Для меня это важнее, нежели образ, сформированный в кино.
– Интересно, аудиокниги вам помогают найти нужный образ, если их читают известные актёры?
– Один раз стал слушать Шмелёва. Но через пять минут выключил «книжку». Я должен сам читать или смотреть. Наверное, такие поиски образов мне не близки.
