Кризис в российской угольной промышленности: предприятия терпят убытки и закрываются, люди остаются без работы. А государство пытается спасти индустрию, участники которой, кажется, сами во многом виноваты в нынешних бедах.
Уголь продолжает играть одну из главных ролей в мировой энергетике, на него приходится 30% мирового энергобаланса. Большую долю занимает только нефть – 37%. Россия обладает запасами угля в размере 273 млрд тонн – 7% от мировых, которые способны обеспечить 500 лет добычи. Но в последнее время у российских угольщиков дела идут совсем нехорошо. «Наша Версия» решила разобраться, в чём дело.
Убытки и их причины
По итогам 2024 года угледобывающий сектор РФ показал чистый сальдированный убыток в размере 112,6 млрд рублей против 374,7 млрд рублей прибыли годом ранее (данные Росстата). В 2025 году ситуация ещё ухудшилась: по словам замглавы департамента Минэнерго Дмитрия Лопатина, только за первые пять месяцев текущего года угольная отрасль показала убыток в 112 млрд рублей. Росстат приводит ещё более удручающие цифры – минус 136,2 млрд рублей. Причём к концу года, по оценкам Лопатина, убыток может достичь 300–350 млрд рублей.
Некоторые игроки уже сходят с дистанции. В середине июля замминистра энергетики Дмитрий Исламов заявил, что 51 предприятие угольной отрасли остановлено либо находится на грани остановки. 26 августа губернатор главного угледобывающего региона страны – Кемеровской области – Илья Середюк сообщил, что в области прекратили работу навсегда либо законсервированы 17 шахт и разрезов.
При этом ещё в мае президент России Владимир Путин согласовал антикризисную программу для угольной отрасли, включающую в себя такие меры, как отсрочка по налогам и страховым взносам, а также субсидирование транспортных расходов (по ряду направлений РЖД должны предоставить угольщикам максимальную скидку в 12,8%). В конце весны меры поддержки сектора были утверждены правительством. Кроме того, предполагается создание на базе ВЭБ.РФ инструмента по реструктуризации, оздоровлению и санации предприятий угольной отрасли и установление особого порядка их финансового оздоровления и банкротства.
Основные причины угольного кризиса – снижение экспортных цен и перенаправление поставок. Последнее связано с тем, что ЕС в августе 2022 года прекратил закупки российского угля, и эти объёмы пришлось срочно отправлять на Восток, что само по себе прибавило расходы компаниям за счёт увеличения транспортного плеча. Кроме того, угольщики столкнулись с эффектом «бутылочного горлышка», так как железнодорожные (и в меньшей степени портовые) мощности оказались не готовы принять новые объёмы.
Пропавшие деньги
По словам замгендиректора Института национальной энергетики Александра Фролова, и в случае с ценами, и в случае с новыми направлениями поставок участники отрасли имели возможность подготовиться.
Эксперт напоминает, что о планах ЕС по отказу от угольной генерации было известно ещё в 2010-х годах. «Российские угольщики понимали, что в обозримом будущем поставки в Европу в любом случае прекратятся», – подчёркивает Фролов, отмечая, что компании могли бы вложить средства в расширение транспортных мощностей, но сделала это только «Эльга». Причём её Тихоокеанская железная дорога не была проектом общероссийского масштаба и предназначалась лишь для транспортировки продукции самой компании.
По мнению председателя Следственного комитета России (СКР) Александра Бастрыкина, ради «экономической безопасности» страны следует национализировать основные отрасли её экономики.
А ведь средства для инвестиций у игроков отрасли были. Текущая стоимость российского угля (60–100 долларов за тонну, в зависимости от направления поставок и калорийности продукта) может считаться низкой лишь в сравнении с аномально высокими ценами времён энергокризиса 2021–2022 годов, когда взлетевшие цены на природный газ потянули за собой и угольные котировки, поднимавшиеся до 300 долларов за тонну. «Но до энергокризиса и 100 долларов за тонну считалось хорошей ценой, и даже при 70–80 долларах российские угольщики продолжали работать и получать прибыль, – напоминает Фролов. – А куда потом делись сверхдоходы, полученные в период аномально высоких цен?»
Кстати
Энергостратегия до 2050 года предполагает несколько сценариев развития российского ТЭК: сценарий ускоренного энергетического перехода, стресс-сценарий, сценарий технологического потенциала, инерционный и целевой. Показатели добычи и экспорта угля существенно различаются в зависимости от сценария, но основными являются инерционный (консервативный), подразумевающий сохранение трендов и подходов к отрасли и не предполагающий значительных инвестиций, и целевой (приоритетный), который учитывает ряд мероприятий, направленных на сбалансированное развитие сектора (обеспечение внутреннего рынка, развитие экспорта, достижение технологического суверенитета).
За точку отсчёта во всех сценариях принят 2023 год, по итогам которого добыча угля в России составила 439 млн тонн, экспорт – 213 млн тонн, поставки на внутренний рынок – 181 млн тонн. Инерционный сценарий подразумевает, что к 2030 году производство составит 491,6 млн тонн, экспорт – 243,5 млн тонн, внутренние поставки – 197,3 млн тонн. По целевому сценарию эти показатели должны составить 530,1 млн тонн, 266,7 млн тонн и 199,2 млн тонн соответственно.
Таким образом, уже к 2030 году добыча угля в РФ должна вырасти на 12–21%, экспорт – на 14–25%, тогда как поставки на внутренний рынок – лишь на 9–10%.
На 2050 год планы ещё более амбициозные: по инерционному сценарию рост добычи (в сравнении с 2023 годом) должен составить 586,4 млн тонн (+33,4%), экспорт – 294,8 млн тонн (+38,5%), внутренние поставки – 227,7 млн тонн (+7%); по целевому – 662 млн тонн (+51%), 350,1 млн тонн (64,7%) и 231,7 млн тонн (+28%) соответственно.
Неготовность номер один
Замглавы наблюдательного совета Ассоциации «Надёжный партнёр» Дмитрий Гусев указывает, что угольный бизнес рентабелен только за счёт экспорта, а в переработку, для производства продукта с высокой добавленной стоимостью (например, карбоновых нитей) компании практически не инвестировали. При нынешних экспортных ценах и логистических сложностях угольный сектор утратил свои преимущества.
«И в этом случае должно было быть принято концептуальное решение по консервации лишних угольных шахт до того момента, как улучшится ценовая конъюнктура, – зачем их пытаться спасти, если они сейчас не нужны? Поддерживать следует только максимально эффективно работающие шахты», – говорит эксперт. Работников остановленных предприятий вполне можно перепрофилировать, вакансий в стране, по словам Гусева, хватает. И это обойдётся гораздо дешевле, чем поддерживать неэффективные активы. «Но подобных предложений от угольщиков я не слышал. Они хорошо зарабатывали на экспорте, но оказались не готовы к падению мировых цен и теперь лишь просят льгот, скидок на транспортировку, дешёвых кредитов», – резюмирует эксперт.
Впрочем, российские власти, несмотря на кризис, продолжают верить в будущее угля. В Энергетической стратегии РФ до 2050 года прописано, что основными задачами отрасли является не только поддержание действующих добычных мощностей, но и создание условий для формирования новой сырьевой базы в Сибири, Арктике и на Дальнем Востоке. Также предполагается нарастить экспорт угля и переориентировать его на новые рынки – в первую очередь Азиатско-Тихоокеанского региона, Ближнего Востока и Африки. Однако для этого нужно расширить портовые мощности, а также транспортные мощности Восточного полигона РЖД и Тихоокеанской железной дороги.
Дмитрий Гусев, замглавы наблюдательного совета Ассоциации «Надёжный партнёр»
– Фактически при низких экспортных ценах на уголь российские компании, продолжая поставлять его за рубеж благодаря льготам, субсидируют иностранные экономики. И здесь мы возвращаемся к энергостратегии: как государство может прогнозировать рост объёмов добычи и особенно объёмов экспорта на столь долгие сроки, если экспортные цены – главное для отрасли – от нас не зависят? Смысла этим заниматься вообще нет. Но у нас все боятся признать, что «лошадь мертва».
Александр Фролов, замгендиректора Института национальной энергетики
– Вся угольная отрасль в России – частная. И она почему-то не делится сверхприбылями с государством, зато любит делиться проблемами. Государство не может просто так бросить угольщиков, так как угольная отрасль – это моногорода, где людям просто некуда идти, если закрывается градообразующее предприятие, и просто сотни тысяч работников отрасли. То есть фактически угольщики перекладывают на государство часть социальной составляющей своего бизнеса. Нам точно нужно, чтобы такой бизнес был частным? Принцип «приватизация прибыли при национализации убытков» не должен применяться столь явно. Угольщикам нужно чаще координировать свои действия с государством, раз уж они так часто обращаются к государству за помощью. А государству было бы неплохо более пристально ознакомиться с вопросом, куда ушли сверхприбыли угольной отрасли.
