Он говорит, что предпочёл бы жить в эпоху Моцарта, и тут же добавляет, что об этом не стоит говорить, ведь Зальцбург того времени был слишком культурным городом. И всё же ощущение, что Резо Габриадзе – пришелец, скажем, из эпохи Возрождения, не отпускает. Ведь он и художник, и режиссёр, и писатель, и автор сценариев к лучшим фильмам Данелия – «Не горюй!», «Мимино», «Кин-дза-дза!», «Паспорт», которые давно разошлись на цитаты на всём постсоветском пространстве. Реваз Леванович известен и как создатель собственного Театра марионеток в Тбилиси, и московского ресторана «Мадам Галифе», что нашёл своё пристанище на краю Аптекарского огорода, того самого, где живут растения с диковинными латинскими именами, и порой между этими растениями завязываются отношения. «Своя драматургия», как говорит в таких случаях Мастер. Он поклонник того, что называется «выпадение из времени». Спектакль «Рамона», с которым его театр гастролировал в Москве, не исключение. История о любви двух паровозов в «Рамоне» рассказана одновременно и трогательно, и правдиво, с учётом всей этой сложной науки под названием «психология». А уж кто что увидит за отношениями паровоза-стахановца Эрмона, строителя «пятилетки за четыре года», и утончённой Рамоны, зависит лишь только от зрителя.
– Реваз Леванович, вы по-прежнему начинаете работу над своими спектаклями, прорисовав каждую сцену?
– Да, я сам рисую, сам леплю кукол, а потом их делают в разных мастерских мира, в том числе и в Москве. Хочу вам сказать, что у Москвы огромный потенциал в кукольном мире. Здесь работают замечательные люди, среди которых у меня много друзей. Кроме того, всегда думаю, что я живописец. И я каждый раз возвращаюсь к живописи, после других жанров.
– И всегда готовы переделывать работы даже за несколько минут до третьего звонка в театре?
– Конечно. Всё всегда хочется улучшить. Даже перед спектаклем.
– «Рамону» несколько лет назад вы уже привозили в Москву. Правда, в то время спектакль был немножко другим.
– Не немножко, а множко. Тогда в нашем театре в Грузии шёл ремонт, а сейчас, когда ремонт уже кончился, мы всё сделали основательно.
– А почему возникла необходимость вновь обратиться к спектаклю?
– Я не знаю, что вам ответить, это философский вопрос. Какая вообще существует необходимость в театре и в пьесах?
– История любви двух паровозов – это ностальгия по прошлому?
– Когда-то Киплинг сказал, что «локомотив – самое чувствительное создание человеческих рук». Я решил тоже написать на эту тему. Во мне ожило забытое тёплое слово «паровоз», я вспомнил это творение, дышащее облаками пара, немножко с хрипотцой, сухо пахнущее углем даже в мокрую погоду. В клубах паровозного дыма можно было, не таясь, свободно поцеловаться впервые в жизни.
– А почему в спектакле появляется цирк шапито?
– По той же причине, что и паровоз. Паровоз дышал и даже чихал иногда. И брезентовое шапито тоже дышало, отзывалось на ветерочек, на дождь, а иногда, если дождь был сильным, невозможно было услышать даже реплики клоунов. А над брезентом сверкали молнии, и была своя драматургия в этих прекрасных спектаклях, в которых начинались отношения между явлениями природы и предметами. Иногда под дождём гнулись стальные перекладины, и тогда от них приходилось избавляться. И это делал специально обученный человек в цирке, которого называли шпрехенмайстером... Да, это были замечательные люди уже ушедшей культуры. Так можно сказать о спектакле, в котором есть любовь паровозов и цирк с клоунами. Я очень люблю эти два мотива, но мне кажется, что это уже ушло навсегда из нашей жизни. Мне и захотелось рассказать о том ощущении рая, в который я незаслуженно попал, а затем был изгнан.
– Правда ли, что все куклы вашего театра вы делаете из вещей, которые когда-то носили люди?
– Иногда скажешь что-нибудь, а потом это обрастает слухами. Спектакли, сделанные в нашем театре, экологически чистые. Почему? Потому что мы делаем их из всего, что попадётся под руку. Обычно это доски заборов, старые стулья. И причину этого объяснить просто. Такое дерево уже высохло и легко поддаётся работе. И, естественно, то же можно сказать и о материале, из которого создана одежда для кукол. Это лоскутки, которые остаются от платьев, и мне их дарят. Особенно часто и много это происходит в Москве. Есть и определённые «но»: у этих фигурок свои масштабы и на них нельзя надевать одежду с крупным рисунком, он не будет считываться. Но это тема специфическая, и любой кукольник её знает.
В США разгорелся скандал после того, как ученик младших классов пришёл на празднование Хеллоуина в костюме Адольфа Гитлера. На время разбирательства директор школы и один из учителей были отправлены в административный отпуск.
– Сколько актёров работает в вашем театре?
– Наш театр маленький. Обычно в кукольных театрах занято пять-шесть человек. И мы таким количеством обходимся. Но если сравнивать с театрами мира, то это очень большое количество актёров. На Западе есть совсем крошечные театры из двух-трёх и даже из одного человека.
– Сколько времени уходит на создание спектакля?
– Если говорить о моём опыте и опыте моих западных коллег, приблизительно полтора-два года уходит на одно произведение. Не стоит забывать, что это не просто марионетки, это двигающиеся скульптуры. И сделать их – а в спектакле бывает до 40 скульптур – это очень трудно.
– Кстати о скульптурах. У вас есть памятники литературным персонажам: Чижику-пыжику и Носу Майора Ковалёва в Санкт-Петербурге, Рабиновичу в Одессе. Есть ли идеи ещё поставить памятник и где?
– В спектакле есть скульптура, которую хочется поставить в Грузии, в Цхалтубо, это место, известное как маленький курорт, когда-то в советское время было курортом всесоюзного значения. Там лечили ишиас, радикулит и т.д. И это памятник человеку, который смог освободиться от костылей. По сюжету, герой ломает свой костыль о колено. Ещё готов памятник Давиду Кипиани, но его нужно ставить в Тбилиси.
– У вас в Москве недавно открылась персональная выставка. Насколько важно для вас это событие?
– Эта выставка – самый волнительный факт в моей жизни.
– А как вы работаете с актёрами, голоса которых становятся голосами ваших марионеток?
– В каждой стране – по-разному. К счастью, в России все актёры, подарившие свои голоса моим героям, оказались свободными (роли в российском спектакле – есть ещё и грузинская версия «Рамоны» – озвучивали Чулпан Хаматова, Сергей Гармаш, Роман Карцев и другие артисты. – Ред.), они встретились и записали весь текст пьесы. Он занимает всего лишь несколько печатных листов. А всё остальное зависит от ловкости рук актёров моего театра.
– Как столько разных видов деятельности вам удалось совместить? С чего всё начиналось?
– С иллюстраций. Их мне довелось создавать к произведениям лучших авторов: Михаила Жванецкого, Даниила Хармса, Андрея Битова, даже Александра Пушкина. Но однажды мне предложили написать сценарий к фильму «Не горюй!». Режиссёром картины выступил Георгий Данелия, а роли сыграли молодые Вахтанг Кикабидзе, Анастасия Вертинская, Евгений Леонов, Софико Чиаурели... Фильм вышел на экраны в 1969 году. Позже появились «Мимино» и «Кин-дза-дза». Так и началось.
– Вы ставите только свои пьесы. Почему?
– И гораздо понятнее.
– Как вам удаётся совмещать работу в столь разных жанрах?
– Рано встаю и сразу же приступаю к делу. Я жаворонок.
– Когда-то вы сказали, что весь мир делится на белых и рыжих клоунов.
– Это не моя идея, что мир делится на белых, то есть трагических, и рыжих клоунов. Эта классификация принадлежит, насколько я помню, Феллини. Он так и делил: белый клоун – Гитлер, допустим. И лучше бы белый клоун остался бы на какой-то венской выставке, чем... Но как это точно! Оглянитесь вокруг, посмотрите на своих друзей. В основном это очень хорошо работает, и можно позабавиться этой игрой.
