Не секрет, что по поводу каждого из значительных событий сталинского времени имеют широкое хождение два полярных мнения – просталинское и антисталинское. Не стало исключением и убийство в 1934 году главы Ленинграда Сергея Кирова. Но в данном случае нельзя даже сказать, что истина где-то посередине. Факты указывают на то, что версии как поклонников Сталина, так и его обличителей ошибочны одинаково.
Сергей Киров был убит 1 декабря 1934 года в ленинградском Смольном, где располагался городской комитет ВКП(б). Преступление совершил 30-летний безработный Леонид Николаев. К Кирову он подбирался уже несколько месяцев, наконец шанс представился, и убийца его не упустил. От выстрела из нагана в затылок главный человек в Ленинграде скончался немедленно. После этого Николаев попытался покончить с собой. Однако он промахнулся, тем самым отсрочив свою смерть всего на месяц.
«Осиротевший» Сталин
То, что Сталин воспользовался смертью Кирова в своих целях, не вызывает сомнений ни у кого. Расправа над ближайшим сторонником позволила вождю окончательно покончить с оппозицией. Но убеждённые антисталинисты идут ещё дальше, считая, что глава государства выступил ещё и заказчиком убийства. Однако ни одного факта в поддержку этой версии нет. А опровергает её многое.
Прежде всего, если бы даже у Сталина возникла иезуитская идея принести в жертву кого-то из сподвижников в политических целях, Киров был бы последним человеком, на котором бы тот остановился. Ленинградского вождя всесоюзный вождь считал ближайшим другом. Молотов отмечал, что из всех партийных руководителей именно к Кирову Сталин был привязан больше, чем к прочим.
«В причастность отца к этой гибели я не поверю никогда, – вспоминала Светлана Аллилуева, дочь Сталина. – Киров был ему близок, он был ему нужен. Я помню, какой ужасной была весть о гибели Сергея Мироновича, как были потрясены все у нас в доме». То же утверждала вхожая в сталинский дом Мария Сванидзе, дальняя родственница вождя. «Он осунулся, побледнел, в глазах его скрытое страданье, – писала Сванидзе о Сталине. – Павлуша Аллилуев был у него за городом в первые дни после смерти Кирова – и они сидели вдвоем с Иосифом в столовой. Иосиф подпёр голову рукой (никогда я его не видела в такой позе) и сказал: «Осиротел я совсем».
Если в кругу близких Сталин давал волю эмоциям, то подчинённые были свидетелями большой озадаченности руководителя. Вождя явно напугало это убийство, он словно почувствовал, что легко мог бы и сам оказаться на месте Кирова. В день трагедии Сталин позвонил в Ленинградское управление НКВД и задал ряд вопросов – в частности, не было ли при убийце вещей иностранного происхождения? Вероятно, вождь заподозрил, что покушение – дело рук диверсанта-белогвардейца.
Официальная версия о том, что Киров пал жертвой заговора троцкистов-зиновьевцев, появилась лишь тогда, когда Сталин убедился в истинном положении вещей: Николаев не вполне вменяемый убийца-одиночка, руководствовавшийся сугубо личными мотивами. «Категорически утверждаю, что никаких участников в совершении мною покушения на товарища Кирова у меня не было. Всё это я подготовил один, и в мои намерения никогда я никого не посвящал, – заверял Николаев на своём первом допросе. – Цель – стать политическим сигналом перед партией, что на протяжении последних 8–10 лет на моём пути жизни и работы накопился багаж несправедливого отношения к живому человеку. Эта историческая миссия мною выполнена. Я должен показать всей партии, до чего довели Николаева».
Официальный представитель Кремля Дмитрий Песков заявил о причастности Украины к убийствам российских граждан. Он отметил, что сейчас страна фактически превратилась в государство-спонсора терроризма.
Чтобы развеять все свои сомнения на этот счёт, приехавший в Ленинград вождь даже самолично допросил преступника. Протокола, естественно, не сохранилось, но Сталин, судя по всему, убедился, что заговора не было, и вздохнул с облегчением. И уже затем направил следствие по выгодному для себя пути.
«Ищите убийц среди зиновьевцев»
Среди сталинистов, однако, распространено мнение, что заговор существовал. То есть следствие велось честно, а разоблачены и наказаны были лишь истинные виновники преступления. Хотя по этому одному-единственному делу об убийстве состоялось целых пять судебных процессов. Итоги их таковы: 17 человек расстреляны, 76 – приговорены к тюремному заключению на различные сроки, 30 – к ссылке. А всё потому, что через три дня после ареста Николаев переменил свои показания, назвав фамилии мнимых сообщников, после чего уголовное дело покатилось словно снежный ком, обрастая новыми подследственными. «На моё решение убить товарища Кирова повлияли мои связи с троцкистами», – с осторожностью заявлял убийца 4 декабря. А через девять дней он уже прямо подтверждал, что входил в контрреволюционную группу бывших оппозиционеров, от которых и получил задание совершить теракт: «Участники группы стояли на платформе троцкистско-зиновьевского блока. Считали необходимым сменить существующее партийное руководство всеми возможными средствами… Я должен был изобразить убийство Кирова как единоличный акт, чтобы скрыть участие в нём зиновьевской группы». Следующим шагом группы, по словам Николаева, должно было стать устранение Сталина. Все эти сведения позволили арестовать по делу Кирова бывших вождей Григория Зиновьева и Льва Каменева и заклеймить их позором на всесоюзном уровне. Газета «Правда» негодовала: «Гнусные, коварные агенты классового врага, подлые подонки бывшей зиновьевской антипартийной группы вырвали из наших рядов товарища Кирова».
Тогдашняя официальная точка зрения, основанная на малоубедительных показаниях Николаева и тех, кто им якобы руководил, по сей день позволяет защитникам Сталина утверждать, что заговор зиновьевцев-троцкистов и впрямь имел место. Однако эта версия явно была сфабрикована сталинскими политкомиссарами – Александром Косаревым и Николаем Ежовым, который позднее станет наркомом внутренних дел СССР и главным воплотителем Большого террора. Сам Ежов на пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году неосторожно признался в том, какое задание получил от вождя в декабре 1934-го: «…товарищ Сталин, как сейчас помню, вызвал меня и Косарева и говорит: «Ищите убийц среди зиновьевцев». Я должен сказать, что в это не верили чекисты и на всякий случай страховали себя ещё кое-где и по другой линии, по линии иностранной, возможно, там что-нибудь выскочит». В заключение Ежов комически резюмировал: «…виновником раскрытия дела был по существу товарищ
Сталин».
Ревнивец или самолюбец?
У Леонида Николаева могло быть для преступления два мотива – или оба сразу. Но в любом случае всё указывает на него как на убийцу-одиночку. Николаев был неуравновешенным человеком со сложным характером, который ни на одном рабочем месте не задерживался надолго. В течение нескольких месяцев перед терактом он уже нигде не служил. И тем не менее не бедствовал. Его мать показывала в декабре: «В материальном положении семья моего сына Леонида Николаева не испытывала никаких затруднений. Они занимали отдельную квартиру из трёх комнат в кооперативном доме, полученную в порядке выплаты кооперативного пая. Дети были также полностью обеспечены всем необходимым, включая молоко, масло, яйца, одежду и обувь. Последние три-четыре месяца Леонид был безработным, что несколько ухудшило обеспеченность его семьи, однако даже тогда они не испытывали особой нужды».
Для тех, кто уверен в существовании троцкистско-зиновьевского заговора, это ещё одно доказательство. Мол, Николаева, выбранного на роль убийцы, контрреволюционеры обеспечивали всем необходимым. Но, во-первых, семья могла существовать за счёт николаевской жены Мильды Драуле, работавшей во всё том же обкоме партии в Смольном. А, во-вторых, Драуле, возможно, была любовницей Кирова. Что придаёт действиям Николаева самый убедительный мотив, который партия, конечно, ни в каком случае не предала бы огласке. После убийства Кирова граждан, уличённых в распространении слухов о том, что с вождём расправились из-за женщины, подвергли репрессиям.
Прямых доказательств связи Кирова с Драуле нет, но есть косвенные. Например, запись из дневника Николаева: «М., ты бы могла предупредить многое, но не захотела». Другая версия гласит, что убийца ничего не знал об изменах жены, даже если они были. По мнению участвовавшего в расследовании этого дела энкавэдэшника Генриха Люшкова, никакой загадки там не было вовсе: «Николаев, безусловно, не принадлежал к группе Зиновьева. Он был ненормальный человек, страдавший манией величия. Он решил погибнуть, чтобы войти в историю героем. Это явствует из его дневника».
