Ещё в годы учебы в Московской консерватории он понял, что вся музыка стоит на трёх китах: марше, танце и песне. И вся история советского, а потом и российского мюзикла связана с его именем. Песни из фильмов «Д’Артаньян и три мушкетёра», «Трест, который лопнул», «Мэри Поппинс, до свидания!» до сих пор остаются хитами. А он тем временем создаёт новые мюзиклы. Проходящий в эти дни фестиваль «Золотая маска» включил в свою программу «Алые паруса» Максима Дунаевского в исполнении двух разных театров.
– Были ли в вашей жизни моменты, когда хотелось сказать себе слова Пушкина: «Ай да я, молодец»?
– Не поверите, но у меня такое бывало. Во время работы над «Алыми парусами» я мог даже слезу пустить, так мне нравилась мелодия, неожиданно ко мне приходившая! Но я никогда и никому не стану рассказывать об этом, поскольку не считаю нужным себя рекламировать таким образом. Сейчас принято себя дорогого пиарить, особенно в попсе. А в балете? Вы ведь сами понимаете, кого я имею в виду? Это, к сожалению, стало сегодня нормой во всех жанрах и видах искусства.
– Как вы выбираете певцов, которые будут исполнять ваши песни?
– Конечно, зная сегодня состояние популярной музыки, я выбираю исполнителей. Или пишу в расчёте на определённых людей, как произошло с мюзиклом «Любовь и шпионаж». Он был написан мной специально на Ларису Долину, потом к ней присоединился мой многолетний друг Дмитрий Харатьян.
– Это ведь безумно дорогая постановка – начиная от сценографии, роскошных костюмов и заканчивая самими исполнителями.
– Вы затронули очень глубокую тему, можно остановиться и говорить только о ней. Мюзикл – это пограничный жанр. Американцы считают его шоу-бизнесом, я же придерживаюсь мнения, что он находится на стыке театра и массового зрелища. К сожалению, В любом советском театре всегда был оркестр, а сегодня даже бродвейские театры их сокращают, вместо них используют новые современные технологии и тем самым обманывают зрителя. Если уж им это дорого, то у нас при отсутствии профессионалов и здоровой конкуренции и говорить нечего.
– Сейчас театральная общественность ломает копья по поводу антрепризной системы и репертуарной. Как вы к этому относитесь?
– Антреприза и репертуарный театр имеют разные цели. У антрепризы – охватить как можно большие территории, поэтому там нужны два чемоданчика с вещами и пара имён, делающих кассу, с чем очень трудно конкурировать. У репертуарного же театра есть стабильность и государственное финансирование. Ему за зрителя особо бороться не нужно. Хотя по правилам он отчитывается о зрителях, но его никто не заставляет «отбивать» затраченные средства. Увы, поэтому прибежище настоящего мюзикла сегодня находится в государственном театре. Почему я говорю «увы»? Потому, что, конечно, мюзикл должен быть свободен, и прежде всего от репертуарной политики.
– Но ведь Швыдкой открыл Театр мюзикла в помещении «Горбушки», на спектакли этого жанра сориентирован и другой театр – тот, что за памятником Пушкину.
– Театр, что появился на площади Пушкина, – большой шаг в привлечении публики на мюзиклы, и это сделано с серьёзным вложением денег, к сожалению, не наших инвесторов, а западных, которые верят в наш рынок мюзиклов и постепенно его захватывают. Два здания уже работают на этих инвесторов – зал в МДМ и кинотеатр «Пушкинский», который, слава богу, наконец-то вернул себе название «Россия». А театр Швыдкого существует сегодня исключительно на спонсорские деньги – к великому сожалению, он бы не выжил без такой поддержки.. Сколько он продержится, не знаю. Нужна репертуарная политика, нужно знание предмета, чтобы зритель шёл туда, как когда-то на рок-концерты. И нужен не один год, чтобы зритель в это место поверил.
Юморист Максим Галкин, внесенный в реестр физических лиц-иноагентов, вслед за певцом Валерием Меладзе произнес со сцены во время концерта в Дубае лозунг «Героям слава», заявив, что не может поддерживать нейтральную позицию.
– Как сейчас обстоит дело с вашими работами?
– Идут «Три мушкетёра» – и не только в России, но и за рубежом. Идут во многих театрах «Мэри Поппинс, до свидания!», «Дети капитана Гранта», «Летучий корабль», по всей стране плывут «Алые паруса», недавно в «Театриуме на Серпуховке» начал, надеюсь, долгий путь «Аленький цветочек». «Любовь и шпионаж» продержался один сезон в эталонном виде, но его были вынуждены закрыть на некоторое время. Не потому, что не было успеха: просто содержать такой спектакль очень дорого! Когда он идёт на государственной – полностью оборудованной и оплаченной сцене, где люди получают зарплаты с надбавками независимо от сборов, – это одна история. А когда ты вынужден платить за всё: за площадку, за свет, за звук, за каждое движение, – трудно конкурировать с любым спектаклем, идущим на сцене государственного театра. В этом сезоне «Мата Хари: Любовь и шпионаж» (так он сейчас называется) вынужденно несколько упрощён для удешевления проката, нечасто идёт в Москве и в основном гастролирует по стране. Приходится приспосабливаться к нашей «небродвейской» жизни.
– И в Англии, и в Америке мюзиклы идут десятилетиями!
– Это легко объяснимо. В туристических городах, где каждый год бывают миллионы туристов, естественно, каждый раз на мюзиклы идут разные зрители. И это делает возможным их долгую жизнь на театральной сцене. А Москва – далеко не туристический город, и те жалкие кучки туристов, которые едут в столицу России, вряд ли пойдут ещё и на мюзикл.
– Что вы вспоминаете о своём детстве?
– Мои родители были очень занятыми людьми, каждый жил своей профессией. Папа сочинял музыку, мама была балериной в Театре оперетты. Тогда там был очень сильный балетный коллектив, работали известные балетмейстеры. Это сейчас балет там, увы, как массовка! Я в 5–6 лет дневал и ночевал в Театре оперетты, видел все спектакли, спал в гримёрках. Этот театр был для меня вторым домом. Отца я лишился рано – в 10 лет, и поэтому у меня воспоминания о нём обрывочные. Я прекрасно помню момент, как мы слушали музыку Гершвина «Порги и Бесс». Было ужасно громко, но отец привёз невиданную в то время аппаратуру – динамики, проигрыватель, по тем временам это было большой редкостью, и я слушал, правда, с трудом. Но папа правильно сделал – музыка мне запомнилась на всю жизнь! А ещё в детстве в 5–6 лет я любил сесть за рояль и объявить, что сейчас сыграю фантазии на тему Чайковского. Чайковского там, конечно, не было, но это была способность импровизировать, которая во мне проснулась очень рано и оказалась первой ступенькой к творчеству – и вылилась в мою историю под названием «жизнь».
– Ваш отец ведь не настаивал на том, чтобы вы обязательно учились музыке?
– И правильно делал. И я не настаиваю, чтобы мои дети учились музыке. Надо наблюдать за своим ребёнком, смотреть на то, что из него получится. Но ни в коем случае не засаживать за то, чем ты сам занимаешься – музыкой, живописью или актёрской профессией. У меня появилось желание, и проявились музыкальные способности, а могли и не проявиться.
– А вы сами одну из дочерей настойчиво направляете в теннис.
– Да, но, заметьте, я никогда не собирался делать из своей дочери профессионала. Только умалишённые родители забрасывают школы и любые интеллектуальные занятия и заставляют своих детей часами бить по мячу, делая из них чемпионов, которые из детей получаются не всегда, а вот детство покалечено на 100%, да и вся жизнь! Ведь отставание в интеллектуальном развитии очевидно. Моя дочь теннисом занимается без всякого фанатизма, ходит на корты 2–3 раза в неделю. Спорт – это же очень полезно! Мы когда-то были очень спортивной страной, а превратились в ожиревших, малодвигающихся людей. И я захотел, чтобы мой ребёнок был спортивным, коммуникабельным. Теннис – это не только спорт, но и дополнительный социальный момент, помогающий приобретать контакты, вызывающий уважение и восхищение: «О, как девочка хорошо играет в теннис!» Может, со временем мы станем и партнёрами по игре.
