104 года назад, в мае 1918 года, молодое советское правительство приступило к национализации нефтяной промышленности. До того большевики уже успели отобрать у частных владельцев сахарные заводы. Однако планы по национализации нефтепромыслов, от работы которых зависела вся жизнь в стране, вызвали у Ленина сильное негодование. И на это были свои причины.
О своих планах национализировать производственные активы большевики прямо заявляли ещё до своего прихода к власти, пустив в массы лозунг «Земля – крестьянам, фабрики – рабочим». Сейчас бы этот посыл назвали вершиной политического пиара. Будучи простым по сути, он в то же время позволял каждому понимать его смысл по-своему. Именно поэтому вскоре после установления советской власти возникла проблема, о которой позже упоминал видный деятель профсоюзного движения Соломон Лозовский: «Несмотря на то, что рабочий контроль фигурировал на всех знамёнах и во всех резолюциях, он был покрыт какой-то мистической таинственностью. И когда грянула Октябрьская революция, то обнаружились большие разногласия среди сторонников этого лозунга».
«Красногвардейская атака на капитал»
Первым из крупных промышленных активов, сменивших владельца, стала фабрика товарищества Ликинской мануфактуры А.В. Смирнова во Владимирской губернии. Её национализация состоялась уже 17 ноября 1917 года. Затем на волне революционной эйфории национализация стала происходить стихийно. Вооружённые люди с красными бантами на одежде приходили в заводоуправления и объявляли, что всё теперь принадлежит народу. Таким образом с ноября 1917 года по март 1918 года было национализировано 836 предприятий.
Однако очень скоро выяснилось очевидное. Национализировать предприятие несложно, но как быть дальше? Для того чтобы завод успешно работал, требуются особенные навыки и знания. А с этим у новых владельцев были проблемы. Причём о них знали и открыто говорили на самом верху. Выступая в апреле 1918 года на заседании ВЦИК, Ленин заявил: «Всякой рабочей делегации, с которой мне приходилось иметь дело, когда она приходила ко мне и жаловалась на то, что фабрика останавливается, я говорил: вам угодно, чтобы ваша фабрика была конфискована? Хорошо, у нас бланки декретов готовы, мы подпишем в одну минуту. Но вы скажите: вы сумели производство взять в свои руки и вы подсчитали, что вы производите, вы знаете связь вашего производства с русским и международным рынком? И тут оказывается, что этому они ещё не научились, а в большевистских книжках про это ещё не написано».
Вождь большевиков знал, о чём говорил. Сложившаяся в первые послереволюционные месяцы практика перехода предприятий под рабочий контроль очень скоро показала свою полную утопичность. Кое-где для управления заводами пытались привлечь их бывших владельцев и менеджеров, однако те, естественно, не были заинтересованы в работе и трудились из-под палки. Не помогло и создание совнархозов, получивших широкие полномочия. Предприятия сокращали выпуск продукции, следом за этим ухудшалось положение самих рабочих, что в итоге приводило к росту недовольства и даже стачкам. Так, из Курской губернии сообщали, что рабочие рафинадного завода остановили работу, требуя повышения жалованья, а с Урала писали о катастрофическом положении на угольных копях, уточняя, что причиной этого в основном стало «кустарничество в работе местных органов управления и вмешательство в жизнь копей исполкомов». При этом отмечалось, что, после того как другие шахты были захвачены белыми, там тут же выросла производительность труда, так как исчезла «множественность властей», а шахтёры стали получать больше продовольствия.
Молодая учительница математики из престижной пензенской гимназии завела роман с восьмиклассником и стала жертвой шантажа.
Потому неудивительно, что новость о намерении азербайджанских большевиков национализировать бакинские нефтепромыслы вызвала в Кремле ажиотаж. Ленин понимал: если это произойдёт, жизненно важное для страны производство ждут кризис и разрушение.
«Спасибо, уже донационализировались»
Идею о том, что махать шашкой и напропалую отбирать у буржуев заводы вовсе не стоит, Ленин начал проводить уже весной 1918 года. Всё чаще озвучивалась мысль о создании государственно-частных партнёрств с промышленными магнатами, а также о предоставлении иностранцам концессий на восстановление производств. И вот на этом фоне 25 апреля 1918 года Бакинский Совнарком объявил о национализации объектов нефтяной промышленности. По мнению рабочих, только эта мера могла положить конец невыплатам жалованья и падению добычи, в чём пролетарии обвиняли нефтяных магнатов.
В то время бакинские месторождения, значительная часть которых принадлежала братьям Нобель, являлись главным поставщиком российской нефти. Понимая, к чему приведёт их остановка, Москва вызвала «азербайджанских товарищей» на разговор. Член президиума Бакинского Совнаркома Саак Тер-Габриэлян позже описывал свою встречу с Лениным: «Часа три я рассказывал о том, что у нас происходит. Он мне задаёт вопрос: а что вы думаете делать? Я говорю, что нужно объявить национализацию нефтяной промышленности. «Спасибо, – говорит, – мы уже донационализировались…». Зовёт И.Э. Гуковского (нарком финансов РСФСР. – Ред.) «Как вы думаете, Исидор Эммануилович, насчёт национализации нефтепромыслов?» – «Боже упаси!» Ленин дал записку к А.И. Рыкову, председателю ВСНХ. Поехал я к Алексею Ивановичу. «Нет, – говорит, – не можем, это значит погубить нефтяную промышленность...»
Горечь отказа Москва решила подсластить подарками, направив бакинским нефтяникам 100 млн рублей для выплаты жалованья и 10 тыс. пудов хлеба. После чего тревожные новости прекратились. Пока 11 июня 1918 года в Кремль не пришла телеграмма на имя Ленина. В ней астраханский губернский комиссар по военным делам сообщал о публикации в газете бакинского декрета о национализации нефтяной промышленности. «Это сообщение было неожиданным для Ленина, он сразу же попросил «немедленно» повторить телеграмму», – пишет профессор Владимир Косторниченко. Стали разбираться. Оказалось, правда – ещё 1 июня Бакинский Совнарком принял решение национализировать нефтепромыслы. Однако все обвинения в самоуправстве азербайджанские товарищи отвергли, предъявив депешу, полученную ими 28 мая. В ней куратор юга РСФСР и Кавказа Иосиф Сталин сообщал, что идея о национализации нефтяной промышленности утверждена центральным правительством. Выходило, что бакинцы действительно ни в чём не виноваты.
«Хищения происходили неимоверные»
О том, что заставило Сталина выступить против Ленина, фактически совершив подлог, историки спорят до сих пор. Видимо, будущий диктатор уже тогда хорошо понимал, как работает политика. Если массы охвачены какой-то идеей, то не стоит идти против течения – иначе можно потерять личную власть, ведь партия пока не монолитна. Недаром меньшевики и левые коммунисты уже говорят, что политика большевиков-де «вступает на путь соглашательства с буржуазией и принимает антирабочий характер». Понял это и Ленин. Поначалу Москва пыталась убедить бакинцев отыграть назад, однако оттуда сообщили, что «любые колебания повлекут за собой забастовку». В результате 20 июня центр был вынужден принять декрет о национализации нефтяной отрасли в масштабах всей страны.
Последствия не замедлили сказаться. Уже 9 июля председатель Бакинского Совнаркома Степан Шаумян докладывал Ленину: «Упадок добычи колоссальный. За июнь всего добыто 17 млн пудов нефтяных продуктов. В ночь на 7 июля в Бинагадах сгорело 19 вышек. Убытки чрезвычайно велики». Одновременно Саак Тер-Габриэлян жаловался на то, что часть направленных Москвой денег оказалась разворована: «Хищения происходили неимоверные – одному Аллаху известно. Масса фиктивных табелей. Несколько инженеров было арестовано. Но всё было бесполезно…»
Тем не менее маховик уже был запущен. 28 июня вышел декрет о национализации крупнейших предприятий горной, металлургической, текстильной, электротехнической, лесопильной, табачной, резиновой, стекольной, керамической, кожевенной и цементной промышленности. К 1920 году из 396,5 тыс. крупных, средних и мелких промышленных предприятий национализировано было 38,2 тыс., на которых работало свыше 70% всех занятых в промышленности. «К 1921 году стало очевидно, что политика большевиков по централизации промышленности привела к экономическому упадку, – констатируется в статье Российского государственного архива экономики. – Произошло уменьшение выпуска промышленной продукции, сокращение численности промышленных рабочих, падение производительности труда. В марте 1921 года на X съезде РКП (б) был объявлен переход к новой экономической политике».
