Её жизнь — готовая фабула любовного триллера. «Давай напишем сценарий для фильма, заработаем кучу денег», — игриво предлагает Елена Щапова. Я хожу с ней по Москве — по квартирам её друзей, по уголкам её сказочного щаповско-лимоновского прошлого. Столицу вообще трудно удивить прославленными визитёрами, но приезд Елены Щаповой (Лимоновой, де Карли) всегда вызывает ажиотаж. Женщина, ещё недавно сводившая с ума культурный истеблишмент, в фаворе и сегодня. И только мне по старой дружбе она согласилась живописать свою поистине уникальную судьбу.
«Невинности я лишилась в 17 лет, — начинает она с места в карьер. — По необходимости. Я была подвержена астме, и взрослые, прослышав о благотворном воздействии коньяка на лечение лёгких, разрешали мне выпивать по глоточку-другому. И вот как-то, подслушав разговор врача с мамой («Знаете, если Лена станет женщиной, приступы могут прекратиться»), я решилась на свой план «лечения». Как только родители смылись из квартиры, вызвала ухажёра. Я встретила его в мамином невероятно прозрачном пеньюаре, и он, бедняга, застыл на пороге, точно парализованный — то ли от моего чересчур решительного вида, то ли просто от страха. Мне пришлось приводить любовника в чувство, отпаивая его припасённым коньяком. «Ну, давай, быстрее, — торопила я растерявшегося ухажёра, — а то родители скоро вернутся...»
В подарок достался монастырь Муссолини
Я смотрю на эту женщину и в буквальном смысле немею. Какая судьба, какие люди рядом... Мировой цветник вселенской андеграундной тусовки: Сальвадор Дали и Лиля Брик, Милош Форман и Ромен Гари, Майя Плисецкая и Питер Брук, Михаил Шемякин и Максим Шостакович, Евгений Евтушенко, Клаудия Кардинале, Роман Полански, Джек Николсон, Марлен Дитрих, Ив Сен-Лоран, Иосиф Бродский, Генри Киссинджер. И, конечно же, Эдуард Лимонов, уведший жену у Виктора Щапова, самого богатого художника Советского Союза...
По словам Елены, ещё в советские времена её муж умудрялся фрахтовать самолёт (!), чтобы возить свою нимфетку в Сочи. Ну а в 1974 году Лимонов утянул её в эмиграцию — по намёку КГБ: дескать, уезжайте, иначе диссидентство вам дорого обойдётся. Уезжали мужем и женой. В Штатах длинноногая советская красотка стала фотомоделью. Но вскоре диссидентская чета рассталась: Елена познакомилась с потомственным дворянином и въехала в Рим графиней. Сейчас её дом в 10 минутах ходьбы от Ватикана. Попав сюда впервые, я был поражён: на стенах портреты хозяйки, написанные знаменитыми художниками, не хватает, пожалуй, только руки Дали. Особо потрясает фотоновелла Шемякина — голая Елена на чёрном коне, а рядом мясная туша. Дескать, вот она, бренность бытия...
Елена задумывается об этом всякий раз, когда приезжает в свой монастырь, подаренный ей одним из бойфрендов. Когда-то святая обитель, что в часе езды от Рима, принадлежала самому Муссолини, и вот теперь Елена не знает, что с ней делать. Я советую передать монастырь президенту Путину, чтобы в обмен Щапова получила российский паспорт.
«Я бы с удовольствием вернулась в Москву, — признаётся Елена. — Но кем я буду работать? Не графиней же. Здесь я живу на пенсию мужа, а стихами ведь не прокормишься. При этом запросы у меня теперь как у графини, в итоге вся моя жизнь взаймы. Хотя, знаешь, российское государство мне кое-что должно. Дело в том, что мой отец, профессор, был сверхзасекреченным спецом в области радиотелефонной связи, именно он придумал и внедрил систему прослушивания для КГБ. Когда немцы подступали к Москве, мама в страхе уничтожила его фотографии, на которых он запечатлён со Сталиным. На одной из наших дач поселили американского шпиона Пауэрса, чей самолёт сбили уральские ракетчики. Так вот бедный отец круглосуточно следил за арестованным агентом, прослушивая всё, что он говорил...
Стало известно об уголовном деле о хищении 1 миллиарда рублей у Минпромторга и Спецстроя, фигурантом которого стал Сергей Волкодав. Ранее он проходил по делу о злоупотреблении полномочиями при строительстве космодрома Восточный.
Меня поразили стихи Лимонова, любовником он стал потом
Вообще, наш дом, что рядом с Новодевичьим монастырём, был светским, богемным, — вспоминает Елена. — Лимонова, не так давно приехавшего в Москву из Харькова, в высшее общество вообще не допускали. Считалось, что не дорос. Как-то раз Эдика привезли ко мне, я приготовила кофе, выставила вино. Он был очень мил, всё время смущался, от неловкости опрокинул столик с бокалами и старинными чашками. Мне, не скрою, было симпатично его абсолютно ненаглое поведение. Он прямо-таки муки застенчивости испытывал: читал стихи, которые очень понравились. Однако заводить себе любовника я не собиралась, Эдик стал моим другом, любовь пришла позже. Вообще, когда я бросила богатого и знаменитого Щапова, никто не верил, что я ушла с каким-то неизвестным поэтом. Но мы жили с ним, пока нас не выпроводили за границу. Жизнь там была весёлой, интересной, но нелёгкой. Мне пришлось многому учиться, ко многому привыкать...»
«Она всегда ненавидела готовить, в нашей семье готовил я, официантом был тоже я. Кроме того, я был секретарём моей любимой поэтессы. Я перепечатывал её стихи, шил и перешивал её вещи, ещё я был... в нашей семье у меня было много профессий. Дурак, скажете вы, испортил бабу, теперь сам на себя пеняй. Нет, я не испортил бабу, она такая была с Витечкой, богатым мужем, вдвое старше её, за которого вышла замуж в 17 лет, и сейчас жила точно так же. Витечка готовил супчик, водил «Мерседес» — был её личным шофёром, зарабатывал деньги, а Елена Сергеевна в платье из страусовых перьев шла гулять с собачкой и, проходя мимо Новодевичьего монастыря, заходила вместе с белым пуделем в нищую ослепительно солнечную комнату к поэту Эдичке. Это был я, господа, и я раздевал это существо, и мы, выпив бутылку шампанского, а то и две (нищий поэт пил только шампанское) в стране Архипелага ГУЛАГ, — выпив шампанского, мы предавались такой любви, господа, что вам и ни х... не снилось. Королевский пудель девочка Двося... смотрела с пола на нас, с завистью повизгивая...» (Из книги Эдуарда Лимонова «Это я, Эдичка».)
— Эдик — поэт прекрасный, — продолжает Елена свой рассказ. — Я и влюбилась в него не из-за каких-то там физических данных, а именно потому, что он писал прекрасные стихи. Считаю, что его имя навсегда останется жемчужиной в русской поэзии...
— Недаром он отбил тебя у респектабельного Щапова...
— Ну, Щапову я досталась совсем Лолитой. Ко времени появления Лимонова в моей жизни я жила с ним уже 3 года и была замужней дамой — светской, богатой. Я куталась в меха, на пальцах сияли бриллианты, но тут появился этот несчастный Лимонов, у которого и пальто-то не было... Ты знаешь, я не знаю, почему разведённые редко остаются друзьями, всегда начинается какая-то грязь между ними. Я Лимонова никогда помоями не поливала, но он по отношению ко мне часто это делал. Откуда в нём такая злоба?
— Ревность, наверное, ведь это ты его бросила...
— Да, но после меня у него были другие жёны, пора бы успокоиться. И покойная его супруга — Наташа Медведева — тоже ненавидела меня. Хотя мы с ней такие разные...
«Какой прекрасный скелет», — сказал обо мне Дали
— А сколько в твоей жизни было красивых, талантливых мужчин, поклонников? Любопытно, кого ты считаешь самым близким? Кого ты больше всего любила?
— Коварный вопрос. Мне нравились многие, каждый притягивал по-своему. Но если честно, я один раз очень сильно влюбилась в полуитальянца-полуфранцуза. Это была моя самая большая любовь. Я с ума сходила по нему... Всё... Не жди подробностей. Ничего больше не скажу, всё прочтёшь в книге, которую я сейчас заканчиваю. Тем более что всё кончилось трагически. И неожиданно... Я была так сильно им увлечена, что хотела ради него бросить своего графа — даже попросила развода. Но муж посчитал это моим очередным капризом. Ведь между нами был особый брачный договор: я выхожу за него замуж при условии, что буду абсолютно свободной. И я успокоила мужа: дескать, это мой очередной фортель. Перебешусь, успокоюсь, вернусь. Но прошли недели, месяц, год, моё чувство не угасало, мы продолжали встречаться, и между мной и мужем начался настоящий конфликт, который привёл его к смерти. От разрыва сердца. А вскоре, через месяц, от меня уходит и мой любовник. Он тоже умирает...
На портале mos.ru заработал новый суперсервис «Мой питомец», содержащий всю полезную информацию о домашних животных и их здоровье, а также рекомендации и адреса, которые могут пригодиться.
— Какой ужас... Да, ты и вправду роковая женщина. Ходят слухи, что Ромен Гари (известный французский писатель. — Ред.) из-за тебя застрелился...
— Не хочу это комментировать. Гари устало и мудро убеждал меня, что менять платья, как любознательная школьница перелистывает журнал мод, плохо. Говорил, что нужно только писать стихи. Он был прав...
— Среди твоих портретов в Риме я не нашёл рисунка Дали. Он был в тебя влюблён? Известно, что мэтр питал слабость к русским женщинам...
— Нет, романа у нас не было. Однажды в Нью-Йорке Дали обратил на меня внимание.
Я была тогда ужасно тощая: в 70-е длиннющая и худющая русская с европейскими чертами лица выглядела незаурядной особой. Дали подозвал меня, бросив перед этим кому-то: «Смотрите, какой прекрасный скелет». Художник предложил мне продолжить общение, однако я заметила, что всё его окружение вдруг зашевелилось, видимо, воспринимая этот жест Дали очень ревниво. И у нас с ним ничего не вышло: его пасли круглосуточно...»
Бабушка называла лгуньей
...Первый раз я увиделся с ней в 89-м, спустя совсем немного времени после стремительного отъезда, похожего на бегство. «У меня безумно болит голова, давай наш разговор отложим до другого раза, а сейчас просто поболтаем без магнитофона», — неожиданно сказала она во время моего визита в Рим. Пришёл граф де Карли. Елена представила его мне, он показался необыкновенным: выразительное худое лицо, худая фигура, доверчивый взгляд...
«Он очень добр, показал мне весь мир, — рассказала она. — Вот смотри...» И Елена стала перелистывать страницы семейного альбома: страны, моря и океаны, острова и города... Счастливая женщина — везде улыбающаяся, соблазнительная, возраст не для неё.
Но интервью она мне так и не дала. Прощаясь, я сказал: «Я хочу узнать о твоём прошлом не только из лимоновской книжки». Спустя несколько дней у меня в Москве раздался звонок.
— Я звоню, как обещала, из Рима. Записывай.
— Сумасшедшая! Ты разоришь своего графа.
— Пиши.
И я записал: «Я очень рано начала писать стихи. Показала их своей бабушке, она мне не поверила, сказала, что плагиатом заниматься очень плохо. Мол, это настоящий Пушкин, я у него всё украла. Возмутившись, я парировала: «Хочешь, я могу сейчас же по памяти всё переписать заново?» Бабушка в ответ: «Иди в комнату, я запру тебя на ключ. Пиши». Надо сказать, что моя бабушка была старообрядкой, очень серьёзной дамой. По материнской линии она носила фамилию Громовых, известных в Москве фабрикантов. Так вот, когда она меня выпустила из плена, я показала ей целую поэму, написанную классическим ямбом в течение часа. Бабушка была шокирована, но не поверить уже не могла. Такое вот у меня первое воспоминание о творчестве, о поэзии...
Евтушенко заигрывал с мальчиком
А вообще, событий, связанных с литературой, с поэтами, у меня очень много. Расскажу один из самых курьёзных. Когда-то я дружила почти со всеми московскими андеграундными поэтами, которых нынче считают классиками: Крапивницкий, Сапгир, Холин, Мамлеев... А вот с Евгением Евтушенко я тогда не была знакома. Если он где-то и возникал, я к нему не подходила, не навязывалась. В силу своей сдержанности. Однако Евгений Александрович, как выяснилось позже, принимал такое поведение за мою гордыню. Мы познакомились уже в Нью-Йорке, нас свёл Шемякин. Решили сделать групповой снимок, но Евтушенко отказался, заявив о том, что я, дескать, опубликую этот снимок с какими-нибудь двусмысленными комментариями.
Я обиделась. Он казался мне кокоткой, боявшейся за свою репутацию, и я решила ему отомстить. В Нью-Йорке была дискотека, где собирались одни трансвеститы. Я пошла туда с Шемякиным и Збарским, который тогда был моим бойфрендом. Позвонила Лимонову, он в то время работал мажордомом у крупного профессора русской славистики, Эдуард от имени хозяина позвал всех нас в гости. Я взяла с собой знакомого трансвестита, который выглядел как очаровательная школьница — только вот 42-й размер ботинок подводил...
В роскошном особняке наш подвыпивший классик стал ухаживать за «девочкой» (на самом деле за мальчиком-испанцем). И вот Евтушенко захотел похвастаться своими познаниями языка Сервантеса: расслабившись, он пожимал под столом башмак огромного размера и приговаривал: «Ты моя мучача», — употреблял женский род. В ответ на это девочка-мальчик, который, в свою очередь, прижимался ко мне, спрашивал: «Почему этот поэт называет меня «мучача», а не «мучачо»?»
В общем, Евтушенко, доведённый желанием до крайности, стал тащить этого пацана наверх, в спальню. Шемякин мне игриво подмигивал, а я ему шептала: «Молчи, пусть поднимутся, а мы внизу послушаем, когда раздастся вопль». А Шемякин в ответ: «Нет, все подумают, что я гомосексуалист, и это подпортит моё реноме». В итоге Евтушенко избежал трагической участи, но я отомстила заносчивому поэту...»
Милошу Форману дала от ворот поворот
Любопытные новеллы Елены можно слушать без конца. Например, о великом режиссёре Милоше Формане, которому она дала от ворот поворот, когда он с ходу попытался забраться к ней в постель. Но особенно забавной показалась мне история об одном навязчивом молодом человеке из Калифорнии, крупном продюсере. Щапова звала его Кокой, а остальные называли его Николя. Кока был без ума от Елены. Она летала на его частных самолётах, а, например, в ресторане, где ей было прохладно, он приказывал выключить все кондиционеры. Но при этом Кока упорно не нравился Елене...
Как-то в доказательство того, что для него недоступных вещей не существует, он пригласил Щапову в магазин Картье. Она ответила: «Кока, я не хочу...» — «А что же ты хочешь?» — «Сама не знаю. Ну, купи себе костюм — сходи к Лапидусу». Кока ответил: «Я только что от него». И тогда Елена окончательно решила: «Тогда, Кока, тебе уже ничто не поможет...» Так кончился её очередной роман.
Россиянка-тростиночка, упорхнувшая из Москвы вместе со своим, как казалось тогда, непутёвым мужем, во многом благодаря ему стала одной из самых знаменитых роковых женщин XX столетия. Эдуард Лимонов вывел её нежной, хрупкой, любимой, прекрасной, беззащитной тигрицей в своём романе «Это я, Эдичка», ставшем мировым русскоязычным бестселлером, вышедшим у нас только после перестройки: «Я любил её — бледное, тощее, малогрудое создание... Я готов был отрезать себе голову, свою несчастную рафинированную башку и броситься перед ней ниц. За что? Она сволочь, стерва, эгоистка, гадина, животное, но я любил её, и любовь эта была выше моего сознания. Она унижала меня во всём, и мою плоть унижала, убила, искалечила ум, нервы — всё, на чём я держался в этом мире, но я люблю её в этих оттопыренных на попке трусиках, бледную, с лягушачьими ляжками, ляжечками, стоящую ногами на нашей скверной постели. Люблю! Это ужасно! Что всё более и более люблю».
Талантливая поэтесса, она ответила ему сочинением «Это я, Елена (Интервью с самой собой)», вышедшим в Нью-Йорке. Книга драматическая и откровенная, которую мало кто читал по причине мизерного тиража и дороговизны.
Фото из архива автора и Елены Щаповой
