Наверное, специалистам, подбирающим экипажи по психологической совместимости, легче всего было найти коллегу для Георгия Гречко. Увидишь улыбку этого космонавта – и сразу понимаешь, что это открытый, искренний и доброжелательный человек. С таким и в космос, и в разведку пойти можно…
–Георгий Михайлович, космонавты иногда говорят, что им до сих пор снится Земля. Вам тоже?
– Нет. Сейчас в космос слетали где-то 500 человек, и если вы об этом спросите русского, американца или европейца, то все будут говорить, какая Земля прекрасная, уютная и какая она маленькая. Наверное, она может сниться только художнику. А я таковым не являюсь и даже в мыслях не смогу воспроизвести эту красоту.
– Наверное, Алексею Леонову она снится, у него же много «космических» картин...
– Он может видеть такие сны. У него в голове есть такая палитра.
– А что вам особенно запомнилось из ваших полётов в космос?
– Я учёный, исследователь, поэтому на меня произвело большое впечатление, например, свечение атмосферы. Для меня это было очень интересно, ведь я вижу то, чего по науке видеть не могу. И, конечно, запомнились аварии. У нас один раз был пожар, и однажды в заданное Центром управления полётами (ЦУП) время при посадке не раскрылись ни основной, ни запасной парашюты.
– При каких обстоятельствах был пожар?
– Помню, я находился на первом посту управления (впереди только маленький отсек для выхода в космос), поворачиваюсь назад, а станции не видно – один дым. Пожар, тем более в космосе, это страшное дело! Оттуда никуда не убежишь. И очень страшен дым, потому что горят не дрова в костре, а провода и пластмасса. Такой дым вдохнёшь один-два раза, а третий раз уже не вдохнёшь…
– Наверное, сработала система пожаротушения?
– Какая там система... Пожар надо было тушить самим, и тут мне пригодились мои навыки. Я всегда любил нырять с маской и, для того чтобы не задохнуться, в соответствии со своими навыками ныряльщика сделал гипервентиляцию: стал глубоко и часто вдыхать и выдыхать, чтобы насытить ткани кислородом. Надышался – и нырнул в дым. Лечу и смотрю, откуда же он идёт. Вижу, горит прибор. Я его выключил и вынырнул, чтобы отдышаться. Отдышался на свежем воздухе – и опять туда. Смотрю – дыма уже практически нет. Тогда я включил вентилятор и поглотитель вредных примесей. Дым отсосался, и мы продолжили полёт.
– А что насчёт нераскрытия парашютов?
– Это было в 1975 году во время моего первого полёта в космос, когда мы уже пошли на спуск. ЦУП заранее сообщил, что парашют раскроется такого-то числа в такое-то время (часы, минуты, секунды). И вот время подошло, парашют не раскрывается, а мы продолжаем падать. В этом случае через определённое количество времени должен раскрыться запасной. Но он тоже не раскрылся, и тогда стало ясно, что осталось жить несколько минут. Знаете, страх смерти очень сковывает человека, его мысли и движения, потому что очень не хочется умирать. Как-то глупо было кричать «прощай, мама! прощай Родина!», к тому же всё пишется на магнитофон… И я тогда подумал: я же космонавт-испытатель, вот и нужно за оставшиеся 5 минут попытаться определить какие-то отклонения в работе автоматики или приборов и успеть крикнуть на Землю. Это было моим долгом испытателя, и в специальное устройство я начал вызывать параметры разных систем и смотреть, соответствуют ли они норме. Вдруг, чувствую, удар. Ну, думаю, всё… А это раскрылся основной парашют. Уж не знаю, сколько – минуту или две – я считал себя мертвецом, и это было тоже очень страшно.
На Землю вернулись российский космонавт Олег Новицкий, белоруска Марина Василевская и американский астронавт Лорал О'Хара. Их эвакуировали из спускаемого аппарата космического корабля «Союз МС-24».
– Так что же, вас спас случай?
– Когда потом на Земле стали разбираться, оказалось, что кто-то в ЦУПе перепутал и неправильно дал время раскрытия парашютов. Ошибся, по-моему, минуты на две. Обычно мы приходим после полёта в ЦУП и благодарим за работу. Помню, я тогда сказал: «Когда вы посылаете набор цифр, то, как говорил Жванецкий, делайте это тщательнее. Потому что вы ошиблись на две минуты, а у меня поседели волосы».
– Сейчас опять идут разговоры о жизни на Луне. По одному из федеральных каналов демонстрировалась обширная передача, оставившая двусмысленное впечатление. Вы, наверное, знаете, что ходит легенда о том, что один из астронавтов США, ступив на Луну, будто бы произнёс: «Хотел бы я знать, кто за нами наблюдает». Ваше отношение к этому?
– Я в хороших отношениях с американским астронавтом Эдвином Олдрином, который вместе с Нилом Армстронгом впервые ступил на Луну. И когда я ему пересказал все эти байки, мол, что, по одним данным, их встретили ангелы, которые с ними разговаривали, а по другим – огненные шары, тоже разговаривавшие с ними, он на меня посмотрел как на идиота и, естественно, сказал, что ничего подобного не было. А когда я воспроизвёл ещё один слух, что у них на Луне сломалась ракета, а в это время совершенно случайно мимо проходил Порфирий Иванов в семейных трусах и починил им её, то Олдрин вообще от меня на шаг отступил.
– Вы летали и в международных экипажах, и подолгу с нашими космонавтами. Как складываются взаимоотношения людей на орбите? Психологическая совместимость играет большую роль?
– Безусловно, экипажи подбирают по психологической совместимости. Правда, иногда формируют экипажи, не слушая психологов, поэтому бывали и случаи несовместимости. К нам на станцию первым из иностранцев прилетел чех Владимир Ремек. Это был гость, поэтому мы старались во всём ему помогать и делились опытом. А дальше – всё как на Земле. Представьте, что к вам приехал гость и живёт у вас. В первый день вы его принимаете с радостью, на второй – ведёте в Третьяковку, на третий – чем-то угостите, на четвёртый – у вас уже накопились дела, и вы подсчитываете, сколько же ещё он будет гостить… И хотя он хороший человек, но на четвёртый-пятый день вы уже думаете, скорее бы пришёл последний день, ведь у каждого свои заботы.
– Значит, анекдот о том, что у космонавтов из «соцлагеря» по возвращении на Землю были синие руки, правомерен?
– Действительно, мы принимали космонавтов из «соцлагеря», и первым был чех (вторым – поляк, третьим – немец). Анекдот и родился после его полёта. Как будто после приземления все заметили синяки у него на руках. Спрашивают – отмалчивается. Но потом говорит, что когда что-то пытался сделать, то Романенко и Гречко били его по рукам и говорили: «Не трогай – испортишь!» Естественно, на самом деле ничего такого не было, но потом этот анекдот стали рассказывать о каждом последующем космонавте из «соцлагеря». Может, основанием для таких анекдотов было то, что нас готовили к полётам годами, а их – неделями. Его учили тому, как пользоваться космической кухней, туалетом, он знал, как работать с приборами, которые поставила его страна, а про остальное говорили, что это ему не надо трогать. А поскольку обучение было ускоренное, родился такой анекдот.
– Кстати, о туалетах. Раньше информация была, мягко говоря, дозированной. Но интересно, а как же космонавты ходят в туалет? Не в иллюминатор же...
– Мы недавно вернулись из Праги, где встречались космонавты и астронавты буквально из всех стран. И когда один космонавт рассказывал, что вышел из строя туалет, то Алексей Леонов пошутил, что надо было, мол, выходить наружу…
– Ну да, он же первым выходил в открытый космос, как говорится, ему привычно…
– На самом деле ребята тогда переконструировали устройство для приёма мочи, что было очень неудобно. Но они пользовались этим самодельным туалетом, пока с Земли не доставили исправный.
– В невесомости, вероятно, всё происходит не без помощи вакуума...
– Если на Земле эвакуация всего лишнего осуществляется с помощью воды, то в космосе создаётся небольшой вакуум. И если ты действуешь аккуратно, то всё уходит в мешочки. Потом мешочек кладёшь в другой, а тот – в третий, и создаётся герметизация. После складываешь это в специальное алюминиевое ведро, которое выстреливается из станции, входит в атмосферу и сгорает высоко над Землёй. Может, вы видели, как пролетают метеоры: сверкнёт такая полосочка и исчезнет. Так и исчезало всё лишнее.
– То есть унитазов в нашем понимании там нет?
– Есть, но только очень маленькие, буквально по форме тех частей тела, которые, так сказать, необходимы для процесса.
– А ведь космос был и остаётся большой политикой. А уж в недалёком прошлом, когда СССР и США доказывали друг другу преимущества своего строя…
– Политический фактор – не всегда плохо. Скажем, полёт «Союз» – «Аполлон» сыграл колоссальную положительную роль в отношениях между нашими странами. Состыковались наш и американский корабли, космонавты ходили друг к другу в гости... А ведь это было в период «холодной войны». Но после полёта в американских СМИ сразу зазвучало: «А ведь мы можем жить и работать в космосе, и почему же, интересно, собачимся на Земле?» Кстати, участники того полёта до сих пор дружат и ездят друг к другу в гости.
– Сейчас всё чаще и чаще возникают разговоры о полёте на Марс. Когда это может быть возможным? И стоит ли нам в этом объединяться с американцами?
– Сейчас не существует каких-то непреодолимых проблем относительно полёта на Марс. Всё дело только в деньгах и политической воле. Американцы всегда начинают с того, что говорят: мы будем работать без русских. Когда они планировали орбитальную станцию, то говорили то же. Но пришло время выделять деньги, и они поняли, что одним очень тяжело, и поэтому сделали станцию международной. Вот и сейчас всё идёт к тому, что полёт на Марс будет международным. Это планируется на 2030 год, хотя если бы был жив Сергей Королёв, то наши космонавты уже были бы на Марсе. Ему были не очень интересны полёты на Луну. При нём мы начали делать ракету Н-1, которая могла бы стать основой для полёта на Красную планету, но его смерть привела к тому, что другой конструктор остановил этот проект.
– И всё же жаль, что не мы одни, возможно, слетаем на Марс.
– Не жаль. Это очень дорого. Сотрудничество держит в тонусе мозги у людей. Международные полёты – это знамение времени и по смыслу, и по деньгам, и по политике, и по психологии.
