7 декабря состоится концерт группы «Машина времени». Самый обыкновенный концерт. И то, что у Андрея Вадимовича, как и у его группы, юбилеи на носу, к делу не относится. Главный «машинист» страны юбилейные концерты не жалует.
–Как вы к юбилеям относитесь? Как отмечать будете свой и своей группы?
– Скромно. Ненавижу слово «юбилей». Меня от него рвёт. Почему-то сразу перед глазами «Юбилейный» коньяк, «Юбилейный» шоколад и «Юбилейное» печенье и Леонид Ильич Брежнев. Я всё это очень не люблю. Мало того, что у советского народа такая любовь к юбилеям, неизжитая. Я как-то пару лет назад пробежал глазами по афишам и понял, что ни одного неюбилейного концерта в Москве вообще не происходит. «Трёхлетний юбилей легендарной группы Васи Пупкина». На это без слёз смотреть нельзя. День рождения – это всего лишь цифра. По большому счёту они ничего не значат. Ты думаешь: господи, вот тебе будет 30. А потом – мне будет 40. А потом – 50. На следующий день ты просыпаешься и понимаешь, что ничего не изменилось, жизнь идёт дальше и ты – такой же, продолжаешь заниматься тем, чем ты занимался, работать над тем, что тебе нравится. Я стараюсь не придавать юбилеям никакого значения.
– А праздники любите?
– Вообще праздники я люблю. Но настоящий праздник должен быть спонтанный. Ты вышел на улицу. Солнце светит. Хорошо! И вдруг вспоминаешь, что ты своего дорогого друга не видел давно. Ты ему позвонил, а он оказался свободен. И вы с ним пошли гулять, и первая дверь открылась, а там – замечательный ресторанчик. И вы посидели, выпили, как люди… Вот это – праздник! Когда складывается масса обстоятельств, всё получается и тебе от этого делается хорошо. А день рождения – это наказание. Ты прекрасно понимаешь, что от тебя ждут какого-то банкета, и почему-то не тебе, а ты в этот день должен делать людям праздник своим близким и друзьям. Ты мучительно думаешь, кого позвать, кого нет. Все не поместятся. Потом так же мучительно ищешь место. Где? Это место не годится. Кого с кем рассадить. Этого с этим рядом не сажать, они оба ко мне хорошо относятся, но между собой не очень. В результате изводишься, стараешься всякую мелочь предусмотреть, а у тебя никакого праздника нет. А гости расходятся, ковыряя в зубах, и говорят: «Нет, в прошлом году веселее было». Но я понимаю, что есть традиция, и я отдаю ей дань, не более того.
– А у вас в Санкт-Петербурге концерт не 10 декабря?
– Нет, 13-го. И это будет просто концерт Оркестра креольского танго. Я совершенно не собираюсь отмечать свой день рождения на сцене. По-моему, это глупо.
– Какую музыку слушаете? Если бы вам предложили составить хит-парад, нашлось бы там место вашей группе?
– Самого себя я не слушаю. Я слишком хорошо себя знаю, чтобы себя ещё слушать. Это онанизм какой-то получается. Есть команды, которые я очень люблю: «Ундервуд», «Несчастный случай», БГ, «Сплин». Но в один момент я понял, что единственная музыка, которую я слушаю сегодня без раздражения, – это американская эстрадно-джазовая вокальная музыка 40–50-х годов: Дайана Вашингтон, Чет Беккер, Элла Фицжеральд. Эта музыка полна красивых мелодий, которых в сегодняшнем мире явный недостаток, изумительных аранжировок, оркестров, живого звучания… Всё это вдохновило меня на написание песен для «Штандера». Я не стал называть его классическим вокально-джазовым альбомом, я прекрасно понимаю, что я никакой не джазовый певец и никогда им не стану, но от соединения живой свинговой игры и того, что делаю, как мне кажется, возникает что-то новое и интересное.
Депутаты города Кола Мурманской области приняли законопроект, в соответствии с которым они обязали самих себя не давать гражданам невыполнимых обещаний.
– В советские времена группу, когда она приобретала официальный статус, прикрепляли к различным филармониям. Обычно к периферийным. А вы же числились в Росконцерте. Почему?
– Потому что мы были московской группой. Кроме того, филармония была портом отписки. И если филармония была биробиджанской, совсем не значило, что группа должна жить в Биробиджане. Ездил администратор по тем же площадкам, что и московские артисты, и заделывал концерты своим.
– А худсоветы?
– Худсоветы были во всех филармониях. Мы бодались и месяцами сидели без работы. Они не давали добро на исполнение программ, а мы не правили свои песни. Но Росконцерту надо было кормить два симфонических оркестра, два эстрадных и массу артистов, которые сами не были в состоянии себя окупить. Поэтому мы сидели без работы месяц-другой, а потом руководство Росконцерта шло в Министерство культуры, и там говорили: «Ребята, у нас финансовый план горит. Вам же тоже премии к Новому году хочется, и нам, Министерству культуры, хочется». И руководство Росконцерта возвращалось и говорило: ну, давайте попробуем. Поезжайте куда-нибудь в Сибирь: Омск, Томск… Аккуратненько съездим. Ехали в Омск, Томск – всё хорошо. Приезжали в Новосибирск, статья в газете – бум, и опять худсовет собирался. Мы ещё два месяца сидели без концертов.
– Как ваш театр в Новгороде? Ведь вы успели приложить руку как архитектор к строительству драматического театра?
– Да, действительно. Мы в нём выступали. Насколько я помню, акустика там нормальная. Я очень люблю Театр оперетты в Москве. Прекрасный зал. Вообще, поразительное дело, у меня такое ощущение, что в последние годы архитекторы в нашей стране забыли, что это такое. Построили такой претенциозный и дорогой Дом музыки, но там ни слушать музыку, ни выступать невозможно. Это просто катастрофа. Где эти ребята учились, я не знаю. Был у нас в институте такой предмет – «акустика». Это не очень сложно, можно медведя научить посчитать зал акустический. Всё считается элементарно: зал с публикой и без, публика – это поглотитель, существует известный коэффициент поглощения. Это всё азбука. Просто дилетанты наступают со всех сторон.
– А Abbey Road – знаменитая студия, в которой группа The Beatlеas записывала свои альбомы, на вас произвела впечатление?
– Если отбросить все эмоции, а я уже много рассказывал, эта студия – просто самое комфортное место для работы, которое я видел в жизни. Ощущение того, что ты в раритетном месте, проходит сразу, как только начинаешь работать. И люди, которые там работают с тобой и помогают тебе осуществить твою задачу, – это мастера такого класса, что выше не бывает.
– Правда, что вы первый раз влюбились в детском саду?
– Правда. Но этим чувством ни с кем не делился. Я переживал его самостоятельно. Правда, объект моей страсти всё-таки догадывался о моей симпатии. Женщины всегда догадываются и чувствуют, если кто-то проявляет к ним повышенное внимание.
– А ваши родители не проводили для вас ликбез?
– Нет.
– А вы своим детям?
– Нет.
– Они бывают на ваших концертах?
– Иногда. Когда есть время и желание.
– А вы гордитесь своими детьми?
– Пока особенно нечем гордиться.
– А сын Иван? Он же довольно много в кино снимается. И даже в вашем новом клипе?
– Гордиться можно результатами какой-то деятельности. А он только начинает работать.
– Вы смотрели его фильмы?
– Смотрел. Пока стыдно не было. Посмотрим, что будет дальше. Сейчас выйдут две большие работы.
– Расскажите о ваших дочерях.
– Старшая по-прежнему живёт в Америке и работает юристом. А младшая ходит во второй класс.
– Какой самый лучший подарок дарили вы и вам?
– Не знаю. Качество подарка определяется тем, кто его получает, а не тем, кто его дарит. Можно подарить какую-то дорогую вещь, которая человеку совершенно не нужна. И что толку? Поэтому первый вопрос точно не ко мне. А получал я огромное количество разных подарков. Я не могу сейчас вспомнить что-то одно. Не могу, поверьте. Но, как правило, это всегда достаточно личные вещи. Подарок показывает, насколько близко человек тебя знает. Вопрос не в номинале стоимости.
– Группу свою организовали, ещё учась в школе?
– Верно.
– И туда пригласили двух девушек… к одной из них испытывали чувство?
– Верно. И что?
– И дали группе английское название. И песни пели на английском. Почему потом перешли на русский?
– Просто до определённого момента мы не представляли себе, что рок-н-ролл может быть на русском языке. Все группы тогда пели по-английски. А потом, в 70-м году, я услышал молодого Сашу Градского со «Скоморохами» – они уже писали свои песни на русском. Оказалось – можно.
– Для вас, чтобы поддерживать дружеские отношения, важно, чтобы это был профессионал в каком-либо деле или достаточно быть просто хорошим человеком?
– Друзей я ценю за качества человеческие. Но, как ни странно, я вдруг заметил, что, пожалуй, все мои друзья – это люди, которые умеют что-то делать в превосходной степени. Человек, умеющий что-то делать в превосходной степени, вызывает у меня восхищение, независимо от того, чем он занимается: снимает кино, пишет литературу, играет на сцене, музицирует – он может делать всё, что угодно. У меня возникает желание с ним сблизиться. Если при этом он обладает ещё и качествами человеческими, теми, которые я ценю, он становится моим другом.
– Как вы относитесь к конвейеру народных артистов и фабрик звёзд?
– Никак. Меня это не интересует.
– А что вас интересует?
– Недавно я закончил фильм о сардинах, которые подходят к берегам Южной Африки. По-моему, фильм получился замечательный. Сейчас он находится на стадии озвучивания. К сожалению, не могу сказать читателям, когда они увидят. Потому что, заканчивая работу, я отношу фильм руководству канала, и если канал его берёт, то сам решает, когда его ставить в программу. Это может произойти через девять месяцев, может через год.
– Вас кризис не коснулся?
– Пока нет. Во всяком случае, мы своим сотрудникам меньше платить не стали.
