На протяжении всего сталинского правления Молотов оставался одним из главных соратников вождя. Они познакомились ещё в 1912 году, а после смерти Ленина Молотов безоговорочно поддержал приятеля в его борьбе с политическими противниками. За что был вознаграждён, став главой Совета народных комиссаров и министром иностранных дел. Но после войны положение «наследника престола», каким многие считали Молотова, серьёзно пошатнулось.
В начале октября 1945 года у 66-летнего Сталина случился инсульт. Вождь отбыл в двухмесячный отпуск в Сочи и Гагры, а в Москве замещать главу государства остался Молотов. Именно в это время отношение Сталина к Молотову начало меняться. Судя по всему, вождь всерьёз задумался о том, не желает ли верный многолетний соратник занять его место по-настоящему.
Уступчивый дипломат
Вячеслав Молотов возглавил Народный комиссариат иностранных дел СССР в мае 1939 года и добился многих успехов на этом поприще. Однако после войны он допустил ряд серьёзных, с точки зрения Сталина, политических промахов. Так, Молотов согласился на участие Франции и Китая в первой сессии Совета министров иностранных дел, где обсуждались проблемы мирных договоров для Италии, Румынии, Венгрии, Болгарии и Финляндии – бывших союзников гитлеровской Германии. Хотя на состоявшейся перед этим Потсдамской конференции лидеры «большой тройки» договорились, что Китай и Франция не будут принимать участие в решении подобных вопросов. Получив право голоса, эти две страны выступили против СССР. Сталин был раздражён, о чём свидетельствовал его демонстративный переход на «вы» в послании Молотову: «Следуйте решениям Потсдама об участии только вовлечённых государств». «Признаю, что сделал крупное упущение», – повинился Молотов. Но исправить он уже ничего не смог, и конгресс в итоге оказался бесплодным для всех сторон.
Дальше – больше. Во второй половине октября Сталин принимал в Сочи Уильяма Гарримана – посла США в СССР. После этого в Москве Гарриман посетил Молотова, чтобы обсудить создание Дальневосточной комиссии, призванной решить судьбу Японии. Прочитав запись их беседы, Сталин сделал вывод: «Манера Молотова отделять себя от правительства и изображать себя либеральнее и уступчивее, чем правительство, никуда не годится». «Постараюсь впредь не допускать подобных ошибок», – вновь покаялся «виноватый».
Льстивый Черчилль
Бурю эмоций вызвал у Сталина даже такой, казалось бы, незначительный эпизод. Уинстон Черчилль, выступая 8 ноября в палате общин, выразил «чувство глубокой благодарности благородному русскому народу» и «величайшее восхищение» по отношению к Сталину. Газета «Правда» немедля напечатала эту речь. Публикацию санкционировал Молотов, о чём вскоре горько пожалел.
«Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалениями России и Сталина, – писал вождь в Политбюро. – Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать своё враждебное отношение к СССР. Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам. У нас теперь имеется немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ. Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают в нас угодничество перед иностранными фигурами. Советские люди не нуждаются в похвалах со стороны иностранных лидеров». Фактически это был очередной выговор непосредственно Молотову. Из ближайших сталинских соратников только он встречался со всеми перечисленными лицами – бывшим премьер-министром Великобритании, действующим американским президентом Гарри Трумэном и госсекретарём США Джеймсом Бирнсом. «Опубликование сокращённой речи Черчилля было разрешено мною, – отвечал Сталину посрамлённый нарком. – Считаю это ошибкой, потому что даже в напечатанном у нас виде получилось, что восхваление России и Сталина Черчиллем служит для него маскировкой враждебных Советскому Союзу целей. Во всяком случае, её нельзя было публиковать без твоего согласия».
Илья Эренбург был главным космополитом в СССР, но избежал репрессий
Молотову насолила ещё и зарубежная печать. Исчезновение Сталина из Москвы породило волну спекулятивных статей. Особенно смаковалась версия о будто бы развернувшейся борьбе за власть между Молотовым и Георгием Жуковым. Американское издание Chicago Tribune извещало, что «честолюбивые планы маршала Жукова стать диктатором имеют за собой поддержку армии, в то время как за Молотовым стоит коммунистическая партия». Английская газета Daily Express уверенно заявляла, что Сталин готовится передать дела Молотову и стать «почётным старейшиной». А британская же Daily Herald ещё и ссылалась на «советские источники в Москве», когда уведомляла читателей: «На сегодняшний день политическое руководство Советским Союзом находится в руках Молотова, при наличии, конечно, общих директив со стороны Политбюро».
Все эти публикации попадали на стол Сталина через Берию, который действительно имел основания видеть в Молотове конкурента. И нарком внутренних дел в конце концов добился того, что соперник оказался «обезврежен».
«Либерал» в Политбюро
Пятого декабря 1945 года Сталин направил Молотову, Берии, Микояну и Маленкову секретную шифровку: «Дня три тому назад я предупредил Молотова по телефону, что отдел печати НКИД допустил ошибку, пропустив корреспонденцию газеты «Дейли Геральд» из Москвы, где излагаются всякие небылицы и клеветнические измышления насчёт нашего правительства, насчёт взаимоотношений членов правительства и насчёт Сталина. Молотов мне ответил, что он считал, что следует относиться к иностранным корреспондентам более либерально и можно было бы пропускать корреспонденции без особых строгостей. Я ответил, что это вредно для нашего государства, Молотов сказал, что он немедленно даст распоряжение восстановить строгую цензуру. Сегодня, однако, я читал в телеграммах ТАСС корреспонденцию московского корреспондента «Нью-Йорк Таймс», пропущенную отделом печати НКИД, где излагаются всякие клеветнические штуки насчёт членов нашего правительства».
«Принимаем меры к укреплению отдела печати НКИД квалифицированными работниками», – отчитались члены Политбюро. Сталину, однако, этого было мало. «Вашу шифровку получил. Я считаю её совершенно неудовлетворительной, – отрезал вождь в новом послании. – Она является результатом наивности трёх, с одной стороны, ловкости рук четвёртого члена, то есть Молотова, с другой стороны. Молотов не мог не знать, что пасквили на Советское правительство, содержащиеся в этих сообщениях, вредно отражаются на престиже и интересах нашего государства. Однако он не принял никаких мер, чтобы положить конец безобразию, пока я не вмешался в это дело. Почему он не принял мер? Не потому ли, что Молотов считает в порядке вещей фигурирование таких пасквилей особенно после того, как он дал обещание иностранным корреспондентам насчёт либерального отношения к их корреспонденциям? Никто из нас не вправе единолично распоряжаться в деле изменения курса нашей политики. А Молотов присвоил себе это право. Почему, на каком основании? Не потому ли, что пасквили входят в план его работы? Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем».
«Сознаю, что мною допущены серьёзные политические ошибки в работе, – снова признавал Молотов. – К числу таких ошибок относится проявление в последнее время фальшивого либеральничанья в отношении московских инкоров. Твоя шифровка проникнута глубоким недоверием. Постараюсь делом заслужить твоё доверие, в котором каждый честный большевик видит не просто личное доверие, а доверие партии, которое мне дороже моей жизни».
Как ни странно, после этого Сталин утихомирился. Но лишь на некоторое время. В начале 1949 года любимую супругу Молотова Полину Жемчужину арестовали по обвинению «в преступной связи с еврейскими националистами». А через два месяца Вячеслав Михайлович был освобождён от должности министра иностранных дел. «Всё-таки у него была в конце жизни мания преследования, – размышлял Молотов о Сталине после его смерти. – Да и не могла не быть».
