Эта романтическая встреча случилась весной восьмидесятого года прошлого столетия. Я сидел в модном кафе Ритм», в центре Москвы, на улице Готвальда, ныне Чаянова, чуть не обозвал – Шеянова, и попивал кофе-гляссе под слегка меланхоличный голос Джо Дассена. Предо мной лежала бумажная салфетка, на которой своим суматошным почерком я вывел:
Ты – как улица,наполненная ветром.Я – как «велик»под парусом…
А дальше не шло, может потому, что мой взор остановился на очень красивой девушке за столиком поблизости – она о чем-то мило беседовала со своей подружкой. Пока я соображал под каким предлогом с ними познакомиться, они засобирались на выход, и я, прихватив салфетку – вдруг муза снизойдет, поспешил за ними…
Близился вечер.
Пронзительный мартовский вечер.
Зажглись фонари.
Над крышами домов завис молоденький лунный серп.
На мостовой поблескивали окошки луж.
Девушки не спеша направились в сторону улицы Горького (сейчас – Тверская).
Я послушно брел за ними.
На углу они повернули к площади Маяковского
Под моими ногами хрустнул невинный ледок.
Та девушка, которая мне отчаянно понравилась, с черными распущенными волосами чуть насмешливо, или кокетливо поинтересовалась:
– Сударь, вы что – преследуете нас? – улыбка проскользила по ее лицу.
Надо заметить, от такого обращения я немножко опешил, но не растерялся:
– Разрешите представиться, сударь – обязывало, – Александр, Саша, Шурик…
– Ан-на… – нараспев протянула она и в ее бездонных глазах заблестели огоньки, а я, сам не зная почему, вдруг с чувством начал
декламировать:
– Вы помните, вы всё, конечно, помните, как я стоял, приблизившись к стене. Взволнованно ходили вы по комнате и что-то резкое в лицо бросали мне. Вы говорили, что нам пора расстаться, что вас измучила моя шальная жизнь…
«Шутник вы…» – загадочно произнесла она, словно зная заранее
что я буду цитировать дальше … И вдруг всплыло из самой глуби:
«Вы тоже, Анна.»
«Кого-нибудь любите?
«Нет.»
«Тогда еще более странно губить себя с этих лет:
Пред вами такая дорога…»
Сгущалась туманилась даль.
Не знаю, зачем я трогал перчатки ее и шаль. Я даже предстал в роли актера немого кино.… Когда страсти мои поутихли, она не без таинственности поинтересовалась:
– И чьи стихи?
И потому, как она спросила, я понял, что она хорошо знает и имя этого поэта, и это произведение.
– К сожалению не мои, – с белой завистью вздохнул я, – Сергей
Есенин, поэма «Анна Снегина»…
– А еще кто нравится? – о чем-то задумавшись, спросила она, а мы уже незаметно подошли к площади Маяковского.
Впереди возвышалась бронзовая фигура, как учили, великого пролетарского поэта.
– Пришла – деловито,
За рыком, за ростом, – я с пафосом начал громыхать за Владимира Владимировича, –
взглянув,
разглядела просто мальчика,
Взяла,
отобрала сердце
и просто
Появились подробности дела об убийстве 78-летнего мужчины: дочь зарезала его, расчленила тело и спрятала в холодильник. Через некоторое время она сама сообщила в полицию о преступлении и объяснила свой поступок.
пошла играть –
как девочка мячиком…
Я опять изобразил актера немого кино. Девушки даже поаплодировали.
Мы спустились в метро.
Обменялись телефонами.
И поехали в разные стороны, но начали встречаться.
Ходить в кино и театры, гулять по старым московским улочкам,целоваться на детских качелях…
Словом, как говорят в народе: любовь-морковь.
А я написал так, как во сне:
«Мы лежимна сеновале,мы лежими ждем рассвета,мне тебяв однойрубашкеподарилобабьелето…
Сеновала не было, но была дача в Балашихе, куда Аничка – уже
Аничка – меня однажды пригласила.
Был месяц май.
Прекрасный нежный май.
Птички щебетали. Травка зеленела.
Замечу, дача располагалась на улице Есенина и представляла собой внушительный деревянный дом с большим чердаком и
верандой, а вокруг вековые сосны.
Я познакомился с родителями.
– Алина Ивановна, – мило улыбнулась мама.
– Саша, – улыбнулся я.
– Константин Сергеевич, – мягко сказал папа.
– Саша, – в тон ответил я, подумав – где-то я его видел…
– Есенин, – добавил он и протянул руку.
– Шеянов, – машинально произнес я, пожимая его твердую ладонь, а в голове у меня прояснело: улица имени Сергея Есенина.. Есенин., Сергеевич… Вот так фокус-сын…
Вот и сюрприз от Анички! Теперь стала понятной пелена некой таинственности, сопровождающей ее. Все-таки внучка самого Есенина.…
Константин Сергеевич занимался литературным трудом – писал
воспоминания, был спортивным журналистом – много времени
посвятил футбольной статистике. Чердак на даче был забит кипами
пожелтевших газет.
Как-то я полюбопытствовал
– Осталось ли что от папы?
– Ну, к примеру, вот это… – Константин Сергеевич показал мне Билет действительного члена Всероссийского Союза Поэтов, выписанный на 1923 и 24 годы.
Как угадали.
Недолгий отмерили срок.
Я с трепетом подержал билет – он же много раз находился в
руках великого русского поэта из Рязанской губернии.
– Помню красивый американский «сундук», – продолжил сын
поэта, – с которым отец проехал много тысяч километров.
После смерти «сундук» был набит бумагами и редкими книгами. Часть из них осталась на даче, а остальные раритеты вместе с «сундуком» я, перед тем тем как уйти добровльцем на фронт, отвез Софье Андреевне Толстой, справедливо полагая, что под сенью ее громкого имени они лучше уцелеют…
(Думаю, что не нужно пояснять кто такая Софья Толстая и кем она приходилась не только Льву Толстому, но и Сергею Есенину).
– Да что я тебе всё рассказываю, – заключил тогда Ка эС – так ласково звали его свои, – на вот лучше книгу почитай…
И подарил мне сборник «Есенин и современность».
И сделал красивую надпись:
Саше Шеянову как конспект к будущей книге об Александре Михайловиче Шеянове К.Есенин
До сих пор я испытываю какое-то неловкое чувство, вроде – оправдаю ли доверие, но в любом случае – не я же написал, да и как не поддержать молодого писателя. Я в то время работал репортером в «Комсомолке», у меня уже вышла первая повесть про студенческие строительные отряды «Орфей с Театральной улицы», случались стихи. И как им было не случаться, если теперь мы с Аничкой в любое свободное время стремились на дачу…
Новый проект «Наше любимое кино» симфонический оркестр Москвы «Русская филармония» представит публике 2 ноября. Концертная программа порадует зрителей композициями из кинофильмов: «Семнадцать мгновений весны», «Ирония судьбы, или С легким паром!
Мы купались в прудах рядом с Шереметьевским поместьем.
Деревянные мостки. Камыши и кувшинки.
Томно квакали лягушки.
Иногда катались на лодке.
Весла мелодично хлопали по зеркальной воде.
Гоняли на «великах» за клубникой и черешней на деревенский рынок.
Шальное лето вольно катилось по склону колесом от велосипеда.
А какие мистические закаты зависали над синеокой сиренью.
И явилась «Муза в моей обители»…
Солнцем,пропахшийчердак.В грозу –стиховмолнии.Люблюсвой бумажныйбардак,Одноютобойпереполненный.А тыпридешьпод вечер.Волосыраспустишьдо пола.Поэт,похожийна ветер,Захлебнется в червономзолоте…
Музе, в смысле – Аничке, понравилось, а Каэсу я читать не решился, сами представьте – сыну прославленного поэта, почти как самому поэту.
Хотя однажды такое произошло. Мы беседовали о поэзии.
Вспоминали разных поэтов.
– А свое что-нибудь можешь прочитать? – неожиданно спросил он.
– Из раннего или позднего? – я с растерянностью попробовал
отшутиться.
– Из раннего пошутил и он.
Я собрался с духом и практически выпалил то, что пришло в
голову:
Околдован крайбезбрежный,переполненныйзарей.Я сижуверхомна крышеудивительнобосой…
– И как называется? – Ка эС улыбнулся.
– Босяк…бодро ответил я.
Он вновь улыбнулся: – Похож…
А еще вспомнилась такая история. В конце лета у меня вышла долгожданная первая книга «Не крушите снежных баб» – проза с лирическими отступлениями. Вышла, несмотря на все ухищрения «доброжелательных» рецензентов и редакторов.
Одному из первых сей труд я, разумеется, подарил Константину
Сергеевичу и буквально через неделю состоялся следующий разговор – я даже не ожидал столь быстрого отклика…
– А что, мне понравилось, хорошая проза, важно – своя, – похвалил он, – и стих тоже…
– Какой стих? – не понял я.
– Ну как это? – он на мгновение задумался. – Весноосень…
– А-а, лирическое отступление… уточнил я.
– Ну, назовем так…– согласно кивнул он, – Помнишь?
– Помню… кивнул я в ответ.
– Прочитаешь?
Любовь –это когда весна,когда шалеют глаза,когда без умаЛюбовь –это когда осень,когда дожди не спросят,когда веришь в просинь.Любовь –этовесноосень…
Звезда популярного фильма «Ирония судьбы, или с легким паром!» Барбара Брыльска выразила мнение о том, что в России за пределами Москвы и Питера невозможно жить.
Честно говоря, я удивился собственной прыти.
– Именно весноосень, – Ка Эс вскинул перед собой указательный палец, – так мог сказать только ты, ведь можно написать очень гладко, очень рифмованно, что говорится ямбом и хореем, но будет отсутствовать главное – суть поэта, определяющая его путь.
– Ну эту суть и пытались выкорчевать… – сыронизировал я.
– Каким образом? – он вскинул брови.
– Да все, кому не лень, – раззадорился я, – исправляли «весноосень» на «весна и осень»…
– Ну и тем самым убивали поэзию, – грустно заметил он, – но все-таки у тебя получилось отстоять…
– Получилось… – вздохнул я и не стал уточнять – коими правдами и неправдами этого добился…
Константину Сергеевичу понравилось оформление книжки, особенно обложка, а на ней прямо из сугроба торчала Венера Милосская, естественно, как и в оригинале, раздетая и с отбитыми руками…
Название «Не крушите снежных баб» так и взывало к любви и милосердию.
– Смелое решение, – оценил Ка Эс.
Пришлось поведать на каком уровне определялась высота сугроба, в который угодила богиня.
– Кто художник? – заинтересовался он.
Я рассказал об Эдуарде Дробицком, Эдике, главном авангардисте с Малой Грузинской. Уже тогда он работал с Аллой Пугачевой и другими звездами. Вероятно, его известность и помогла богине остаться на независимой высоте…
Замечу, академик живописи Эдуард Николаевич Дробицкий ушел из жизни лет десять назад, но и сейчас его светлое имя открывает некоторые крепкие двери…
А тогда, вскоре после той беседы, Константин Сергеевич уехал по приглашению в Италию и, вернувшись, привез мне в подарок из Ватикана – сувенирную статуэтку католической мадонны – она хранится у меня до сих пор, и еще дал почитать книгу, которую просил никому не показывать…
Книга называлась «Дневник моих встреч. Цикл трагедий». Автор – художник Юрий Анненков. Эмигрант.
– А почему нельзя показывать? – полюбопытствовал я у Каэса.
– Если органы узнают, лет пять схлопочешь, – многозначительно
предупредил он, – прочитаешь-поймешь…
И я с головую окунулся в сей запретный раритет, вернее – запрещенный, ибо запрет – это откуда-то свыше, а запрещенный – это от власти…
Как хорошо, – думал я и думаю сейчас, – что художнику удалось вовремя покинуть свою любимую Родину, поскольку его бы просто шлепнули…
Ну вот почитайте сами:
Про вождя мирового пролетариата, товарища Ленина – «бесцветное лицо, с хитровато прищуренными глазами, типичный облик мелкого мещанина…»
Или про нелегкую судьбу великого пролетарского писателя… «По особому распоряжению комиссара по продовольствию незамедлительно упаковать для тов. Горького 20 банок консервированной осетрины, 10 банок налимьей печенки, а также
15 фунтов...»
Не буду продолжать. Слюни потекли. Голодал писатель, вместе с крестьянами и рабочими.
А это вообще про что:
«…в стеклянной банке лежал заспиртованный ленинский мозг, извлеченный во время бальзамирования, одно полушарие было здоровым и полновесным, а другое – сморщенно, скомкано, смято и величиною не более грецкого ореха…Через несколько дней эта банка исчезла. Мне говорили в Кремле, что она была изъята из института по просьбе Крупской, что более чем понятно…»
Название болезни теперь, очевидно, знают и дети.
В наше-то время глобального Интернета.
Всё в режиме он-лайн.
Пользователей знай!
Открыл интернет.
Набрал – художник Юрий Анненков…
Яндекс мгновенно откликнулся:
«Дневник моих встреч. Цикл трагедий».
Даже в магазинах искать не нужно.
Читай на здоровье.
Получай удовольствие.
И прятаться не от кого.
Я помню – как с опаской брал книгу в Театр на Таганке, где в подвале монтировщиков мы с друзьями штудировали запрещенную литературу, а на чердаке в Балашихе я просто с головой окунался в другой мир.
Далекий и неизвестный.
Юрий Анненков встречался с многими политическими деятелями, в том числе – Лениным и Троцким…
Дружил с цветом интеллигенции: поэтами и писателями, художниками и режиссерами, принявшими и не принявшими Октябрьскую революцию, и практически все из них представали в ином свете, сильно отличающемся от советской пропаганды.
Это и понятно.
Героев перечислять не буду. Длинный список. Многих он рисовал… Причем с натуры.
И следует заметить. Юрий Анненков был прекрасный художник. Нырните в интернет, но лучше купите книгу.
Я вспоминаю – с каким удовольствием перелистывал страницы на старом диванчике под крышей дачи, а подо мной, на первом этаже, будто бродили тени: Зинаиды Райх и Всеволода Мейерхолда, Маяковского…
Сам Владимир Владимирович бывал здесь…
И другие известные и знаменитые персонажи сменяли друг друга, вороша историю….
С тех пор прошло много лет. В руках у меня фотография – она даже не пожелтела
Точно снимали вчера.
Аничка, стоит прислонившись к березе.
Куда устремлен ее чистый взгляд?
А с обратной стороны фотки крупным почерком:
«Ты меня любишь? А, Есенина?»
«Что это было?» – задумался я.
«Может, любовь?»
«А может, солнечное затмение…»
Шальное лето вольно катилось по склону колесом от велосипеда.
Да мистические закаты зависали над синеокой сиренью…
17 февраля 2019 от Р.Х.
