Она умерла на чужбине, в Америке, в своей маленькой квартирке в Принстоне, умерла признанным классиком русской словесности. Самая знаменитая её книга — «Курсив мой», самая смелая — «Люди и ложи» (о масонах ХХ века), самая проникновенная — «Стихотворения», самая скандальная — о гомосексуализме и тайне смерти Петра Ильича Чайковского, самая интригующая — «Железная женщина»... Она была женой блистательного поэта Владислава Ходасевича и последней любовью великого Николая Гумилёва.
Петроградская поэтесса Нина Берберова бежала из России в мае 1922 года, всю свою долгую жизнь провела в Европе и Америке и посетила Родину спустя лишь 67 лет — 5 сентября 1989 года. Так вышло, что мне посчастливилось общаться с Берберовой с августа 1989 по декабрь 1992 года, убеждать Нину Николаевну приехать в Россию, где люди, даже не помнившие её, искренне хотели знать, как она жила в эмиграции. Я встречался с ней в Америке, потом в Москве, организуя встречи с читателями, у себя дома, в часы записи телепередачи «Зелёная лампа». Какой фурор произвела тогда Берберова на всех, кто её слушал, общался с нею! Красивая, умная, язвительная, обворожительная, владевшая огромным объёмом уникальной для той поры информации, она кометой пронеслась над Москвой и Ленинградом и умчалась в Филадельфию. Чтобы увидеть новые издания своих, уже эсэсэсэровских книг, понять, что и вправду она ценима и любима на своей измученной «невиданными мятежами» Родине. Чтобы умереть 26 сентября 1993 года. И быть похороненной на чужой земле.
— Когда вы уезжали из Петрограда, каким он вам запомнился?
— Голодным, пустым, страшным. Торцы выкапывали, чтобы топить печи... Но мы уезжали, не думая, что навсегда. Мы уезжали, как Горький уехал, как уехал Андрей Белый, на время, отъесться, отдохнуть немножко и потом вернуться. Разве могли мы подумать, что останемся навсегда. Ленин же был ещё жив, шёл 1922 год...
— Вы родились в России, часть жизни прожили во Франции, почти 40 лет в США, четверть века здесь, в Принстоне. Дай вам бог ещё много лет... Но скажите, какое место для вас самое святое?
— Нет такого места... Впрочем, первое, что мне пришло в голову, видимо, автоматически, моментально, — могила Ходасевича на кладбище в Биянкуре, в Париже. Это серьёзно. Я всегда помню об этом месте. Я приезжаю в Париж, на следующий день беру такси и еду туда смотреть, всё ли в порядке, и всё в порядке бывает всегда, потому что не только я езжу на кладбище, но и другие люди. Ходасевич — великая фигура в поэзии. Но даже эта могила не остановила меня от переезда сюда, в Америку. Когда я уезжала из Франции, у меня ничего не оставалось: ни дома, ни квартиры — ничего, библиотеку и ту продала. В Нью-Йорк уезжала с двумя чемоданами. Да, даже могила Владислава меня не остановила. Наверное, это потому, что я несентиментальна.
— Кто или что более всего повлияло на вас: люди, события, книги?
— Вы знаете, наверное, книги, которые я прочитала: Джойс, Пруст, Кафка, Андре Жид, книги моих современников. А из людей — Ходасевич, вероятно, потому что мне было 20, когда ему было 39. Конечно, он оказал на меня влияние, но я бы не придавала этому большое значение.
«Масонами оказались все русские министры»
— Вы написали одну из самых принципиальных и, быть может, самых скандальных книг нашего времени — книгу о масонах «Люди и ложи». Как вы решились на это и откуда взяли материал?
— С 30-х годов я записываю ритуалы масонов. Мой второй муж, Николай Васильевич Макеев, русский человек, был масоном, потом он, правда, с ними соскучился и вышел из ложи. Я вспоминала, кого же из масонов я знала лично, вспоминала факты, которые открывали мне глаза на прошлое. И тогда надумала написать книгу, раскрыть тайны масонства. Я поехала в Париж, пришла в Национальную библиотеку и сказала: «У вас хранятся масонские архивы, я хочу их посмотреть». Они окинули меня с ног до головы пристальным взглядом и попросили прийти на другой день за ответом. По-видимому, им нужно было время, чтобы проверить, кто я, и когда увидели в каталоге мои книги, то доверились мне. Так я получила в своё распоряжение пустую комнату для работы и несколько ящиков бумаг. Масонство ХХ века — потрясающе интересно. Но я открыла, что только во Франции оно было сверхтайным. И масоны давали клятву на верность Франции.
По оценке Росстата, в России в настоящее время насчитывается более 17 миллионов человек, живущих за чертой бедности. С начала 2023 года их количество возросло на 3 миллиона человек.
— Что же вас больше всего поразило?
— Когда я открыла ящики, я онемела. Я готова была умереть: масонами оказались почти все русские министры, кроме Милюкова. Они шли от французского масонства, и «Гранд Ориан» — «Великий Восток» благословил их на открытие лож, на процветание масонства в России. Они дали клятву, которая по уставу превышает все остальные — клятву мужа и жены, клятву Родине. Они поклялись никогда не бросать Францию. Вот почему мне это сразу стало ясно, Керенский в 1917 году не заключил мира с противостоявшими русской армии силами.
— И Ленин, воспользовавшись этим обстоятельством, бросил лозунг о мире на фронтах, о революции в Петрограде.
— Совершенно верно. Если бы не масон Керенский, революции большевиков могло не быть.
— Кстати, я знаю, что вы дружили с Керенским и он даже был свидетелем на вашей с Макеевым свадьбе. Сожалел ли он о своей неудавшейся жизни?
— Что вы, он был раздавлен, абсолютно раздавлен после выезда из России. Политическая карьера Керенского связана с масонством. Да, он соблюдал царские союзы, но Франция была для него, как и для всех масонов, прежде и превыше всего. Как же можно было бросить Францию в такой час?! В своё время Париж пал бы в 3 дня, если бы русская армия помирилась с немецкой. Он это, конечно, понимал. Поэтому до последнего, до 25 октября 1917 года, немцы старались наступать. Не выходило в Карпатах — наступали в Польше. С точки зрения русского человека, Керенский мог сказать, что ради французов он дал возможность Ленину захватить власть. Если бы он арестовал Ленина в июле 17-го и замирился бы с немцами, революции не было бы...
— Теперь вы наверняка считаете, что историей, обществом движут какие-то теневые правительства, тайные заговоры?
— Нет, всё такое делается в конце концов явным. Думается, что мода на масонов прошла.
— А я вспоминаю, когда Михаил Горбачёв стал Генсеком, то первый визит иностранной делегации был с Мальты. Тогда поговаривали, что Горбачёв масон.
— Это глупо. Горбачёв никак не мог быть масоном, потому что в СССР всех масонов уничтожали. А что такое мальтийцы? Мальтийского ордена не существует с XVIII века. Николай I масонство запретил, и весь XIX век его не существовало.
«У меня к гомосексуализму либеральное отношение»
— Вопрос из другого ряда. Как вы, человек культуры Серебряного века, восприняли присуждение Иосифу Бродскому Нобелевской премии?
— Бродский — большой поэт, но не прозаик. Я считаю его большим поэтом и по-английски, хотя американцы так не считают. Когда он получил премию, мы так все радовались. И эта награда заслуженна. Ведь Нобелевскую премию давали и незаслуженно. Например, Ромену Роллану, которого уже полвека не читает ни один француз. Я знала его и как человека, он был необыкновенно противный и писатель бездарный, под конец жизни опьянённый своей славой и нобелевскими привилегиями.
— Нина Николаевна, как вы решились, простите, поднять руку на святое в русской культуре — на Чайковского и сказать о нём всю правду?
— Думаю, что после опубликования в России «Лолиты» Набокова и «Содома и Гоморры» Пруста через какое-то количество лет, если Россия будет цела и невредима, на что я надеюсь, уверена, что роман «Чайковский» будет опубликован. (Ко времени этого разговора ни то, ни другое, ни третье у нас не было напечатано. — Ф.М.) Считаю, что этот роман принципиальнее «Лолиты» в 100 раз. Да, иные могут сказать: «Боже упаси, это постыдная вещь, та-кое о великом композиторе!» Но у меня к гомосексуализму самое либеральное отношение. Многие мальчики проходят через этот опыт. Почему это надо скрывать?! Английская королева Виктория просто радуется в гробу, ведь она очень многое запрещала. Но как же молчать о том, что есть в живой жизни, в отношениях между телами?
Опасаясь скуки, ушла от Ходасевича
Когда Берберова, приехав в Россию, посетила Санкт-Петербург, она была потрясена его провинциальностью. «Как же можно было до такого состояния довести великий город, — говорила она мне в сердцах, — поблёклые дома, обшарпанные, запущенные, всё заколочено, подбито, в дверях торчат гвозди, двери болтаются, в подъездах грязно и страшно». Петербуржанку-эмигрантку с её родным городом помирили вид из гостиницы, мосты, Адмиралтейство, залив, растреллиевские дворцы. И за один этот вид она простила всё, весь тогдашний разор Северной столицы.
Но я снова и снова возвращался в своих расспросах к судьбе мужа Нины Николаевны, замечательного русского поэта Владислава Ходасевича, с которым она рассталась в 32-м году. Прибрала квартиру, заштопала все его носки, наварила ему супу на трое суток и захлопнула дверь.
Ей почему-то показалось, что волшебный союз с поэтом грозит перевоплотиться в скуку и повседневность. И жёлчная, безапелляционная Нина Николаевна в одночасье покинула супруга. Кажется, что это всё было так давно: сказка, легенда, миф. Но это было недавно, в середине прошлого века. Это было далеко от Москвы и Ленинграда. И от этого ещё горше.
— Да, это мой крест — то, что я жила в чужой стране. Да, меня знают, я знаменита. Я пережила Ходасевича на целых 60 лет. Но это всё случайности. Случайность и то, что я снова увидела свою Родину.
Недавно, будучи в Америке, я посетил могилу Нины Берберовой, мне она показалась очень одинокой. Я положил на могилу букет диких тюльпанов. И почему-то произнёс: «Это вам, Нина Николаевна, от Ходасевича»...
