То, что сейчас происходит во Франции, по масштабу вполне сопоставимо с событиями 1968 года, когда группы студентов учинили массовые беспорядки, требуя отставки президента Франции Шарля де Голля. Студенческие волнения тогда были не только во Франции, они охватили почти всю Европу, докатились до США. Знаменитая «Пражская весна», подавленная с помощью советских танков, тоже была отголоском взбунтовавшегося Парижа. Те события остались в истории как Студенческая революция 68-го года. Студенты свалили тогда де Голля: через год ему пришлось уйти в отставку, но голлисты остались у власти.
На этот раз в Париже бунтуют вовсе не французские студенты. При этом любопытно, что эксперты так и не могут прийти к единому мнению, кто всё-таки в Париже забрасывает камнями полицейских и сжигает автомобили.
В России свято верят, что во Франции происходит исламистское восстание и за погромами стоят некие ваххабиты, обосновавшиеся в столице Франции. Наши соотечественники мрачно прогнозируют, что сбываются предсказания писательницы Елены Чудиновой, написавшей книгу «Мечеть Парижской Богоматери» о том, как в скором будущем ислам станет государственной религией Франции.
Консервативные французы, которые, несомненно, лучше представляют, что на самом деле происходит во Франции, не считают, что хулиганствующие подростки действуют под влиянием религиозных убеждений. Зато они убеждены, что это хорошо организованное выступление потомков гастарбайтеров, съехавшихся во Францию в 50—60-х годах в поисках лучшей доли, но так и не ассимилировавшихся. Правая Франция справедливо отмечает, что помимо выходцев из мусульманских стран там присутствуют и вчерашние жители Экваториальной Африки, и даже европейцы, преимущественно португальского происхождения.
Наконец, традиционно популярные во Франции левые и умеренные центристы считают, что проблема не в национальной компоненте уличных хулиганов, а в их социальном статусе. Действительно, в отличие от событий 1968 года громят парижские улицы не отпрыски благополучных буржуазных семейств, а городская беднота.
Французские левые особо отмечают тот факт, что волнения начались после того, как полиция по приказу министра МВД Николя Саркози начала жёсткие паспортные проверки в рабочих кварталах. В результате действий полиции двое подростков погибли: скрываясь, они забрались в трансформаторную будку и попали под высокое напряжение.
Вряд ли это действительно послужило настоящим поводом для мятежа парижских окраин. Французская полиция мало чем отличается от полиции любой другой страны. Конечно, и раньше были случаи, когда из-за действий ажанов погибали люди.
Отмашкой для погромов стала не смерть этих молодых людей, а возмутительное выступление главы МВД Николя Саркози, который отказался признать вину полицейских и назвал погибших подонками.
Во Франции это расценили как политическое заявление, сделанное не просто одним из высших чиновников страны, а министром, в руках которого находится огромная репрессивная машина.
Скорее всего правы и те, кто считает парижские погромы делом рук инородцев, и те, кто считает, что происходит восстание угнетённых низов. В Европе эти понятия в последние десятилетия стали сближаться. Фактически на наших глазах развивался процесс формирования новых классов, только формировались они не в ходе имущественного расслоения, как полагали ортодоксальные марксисты, а по расовому признаку. В истории такое уже не раз бывало. Социум средневековой Европы состоял из феодалов германского происхождения и кельтского крестьянства. Английское общество того же времени было слеплено из нормандской верхушки и сакских низов. Наконец, русское дворянство сформировалось из славян, крещёных татар и заезжих немцев, а под ними находились финно-угорские холопы.
На чьём же «Роллс-Ройсе» ездит глава Нацбанка Украины Андрей Пышный?
Но в Средневековье верхушкой становились завоеватели, а низами — покорённые автохтоны. В XX веке никто никого не завоёвывал. Продвинутая цивилизованная Европа просто обзавелась пролетариатом экспортного происхождения.
После Второй мировой войны для восстановления французской экономики в страну были впущены огромные массы чернорабочих из стран третьего мира. В 60—70-е годы политики заговорили о культурном многообразии Франции, что гастарбайтеры и их потомки станут полноценными её гражданами. Им действительно предоставляли гражданство, но до полноценных граждан им было далеко. Условий для так называемой социальной мобильности не было. Иммигранты или их потомки не имели шансов превратиться из дворников, грузчиков, официантов в учителей, инженеров, врачей.
К 90-м Франция перешла на постиндустриальные рельсы, отпала необходимость в таком количестве низкоквалифицированной рабочей силы, и те, кто ещё недавно мог претендовать на должность слесаря, теперь имел возможность стать только наркодилером.
Франция мало-помалу превращалась в Бразилию, фешенебельные буржуазные кварталы окружали фавелы, населённые люмпенами, сутенёрами, торговцами наркотиками. Правда, в отличие от Бразилии во Франции они отличаются от «хороших» французов ещё и другим цветом кожи, но на самом деле это принципиально только для полиции: видно, кого хватать.
Собственно, Николя Саркози пошёл по пути, проторённому бразильской полицией: там в 70-х во время полицейских облав в кварталах бедноты подозрительных просто расстреливали из автоматов. В ответ бразильские голодранцы развязали настоящий террор. В своё время об этом был снят гениальный фильм «Генералы песчаных карьеров».
Чем всё это закончилось, хорошо известно. Теперь бразильская власть зависит не от цивилизованного голосования законопослушных избирателей, а от того, выйдут ли на улицу разъярённые толпы городской бедноты. Вероятно, и во Франции лет через 10 президент будет зависеть не от бюллетеней, опущенных в избирательные урны белыми руками с наманикюренными пальцами, а от того, не окажутся ли после очередных выборов пистолеты в смуглых руках «новых французов».
Проблема гастарбайтеров-инородцев существует и в России. Хоть в этом мы не уступаем цивилизованной Европе. Причём это не послеперестроечная проблема. Напомним, что ещё в СССР вьетнамцев завозили для работы на ЗИЛе за нищенскую зарплату. Фундамент нынешней вьетнамской общины, специализирующейся на производстве контрафактной продукции, был заложен именно тогда.
После перестройки всю инфраструктуру овощной торговли обслуживают выходцы из Азербайджана и Таджикистана. Они вовсе не занимают места «русских бабушек, не имеющих возможности продать пучок редиски со своего огорода». Реальный средний доход продавца с московского рынка не устроит ни одну «подмосковную бабушку». Впрочем, и бабушка не потянет количество редиски, исчезающей ежедневно в прожорливых ртах благополучных москвичей.
Улицы Москвы метут дворники-киргизы только потому, что иные не готовы махать метлой за полторы тысячи рублей.
Возводят дома у нас преимущественно молдаване, и это осмысленная политика крупнейших строительных корпораций, которым нужны рабочие, готовые вкалывать за 4—5 тыс. рублей. Как правило, эти люди находятся здесь нелегально, и причина этого в том, что работодателю невыгодно платить за них налоги.
Всё это существует не из-за коррумпированности исполнительной власти, которая за соответствующую мзду готова закрыть глаза на что угодно. Это отражение объективной экономической реальности, где всё сказывается на конечной цене продукта или услуги.
Россияне не готовы приобретать квартиры, построенные каменщиками, получающими от $800, и покупать редиску у продавца, зарабатывающего $500. Россияне не могут платить и нынешнюю квартплату. Что ж тут говорить о плате за жильё, в которую войдёт стоимость труда коренного русского. Покуда это так, Россия не может обойтись без тех самых, всеми ненавидимых инородцев.
Значит ли это, что рано или поздно парижские события повторятся в Москве?
Ответ на этот вопрос зависит от того, выучится ли сын молдавского штукатура или азербайджанского продавца строить самолёты.
