Есть в нашей шоу-индустрии люди, ёрничать над которыми не дозволяет себе даже магистр сарказма Отар Кушанашвили. Нет, серьёзно, есть такие – человек пять-шесть с половиной. И дело вовсе не в том, что Отар общается с ними чаще других или ближе других. Просто отказать этим людям в таланте и мастерстве не может даже он. Впрочем, отрицать дар Григория Лепса не станет никто, в чью голову хоть единожды врывался его вибрирующий голос. Ну а народный гимн России о рюмке водки на столе, исполняемый Лепсом с чувством фанатичной сопричастности, раз и навсегда закрепил его творчество в музыкальной истории. Лучше других понимает это Отар, вот уже лет 15 неистово борющийся с засильем серости и лености в мире нашей попсы. Понимает и потому гордится возможностью прикоснуться к этой самой истории. Да и что там говорить экивоками – возможностью поднять с этой историей бокал.
Один щёголь умудрился втянуть меня в дискуссию, насколько долговечен Гриша Лепс, и чем далее, тем более дискуссия попахивала войной.
ГЛ так долго, целую жизнь, слыл «негабаритом», до тех пор, пока не заделался негой ушей и очей, что я даже из соображений справедливости элементарной не дам его в обиду.
Его склонность фаршировать драматизмом любой песенный сюжет я нахожу не всегда уместной, но всегда высочайшей в исполнительском смысле.
Иногда подпирает так, что нужно мощнейшее средство. Иногда оно Лепсом зовётся, избавляет от мерзкого ощущения безысходности, от которого даже ладони потеют и болят лобные доли.
Характер самого Лепса, овеянный сочинской розой ветров, сам по себе соткан из противоречий, дозволяющих ему почитать Бога и посылать на… чёрта.
Развязно посмеиваясь, он многажды называл меня скотиной, но, как ни странно, любя (это всегда слышно).
Я никогда не узнавал его по телефону (кричал ему: «Богатым, гад, будешь!» – он и стал… не благодаря мне, конечно).
Он взрывной, но бесконечно, для шоубиза непростительно, совестливый.
Может быть занудой. Но это занудство, которое граничит с перфекционизмом, и мне доподлинно известно, что его не заставишь сделать то, к чему его душенька не лежит.
Он, окромя «Натали» в начале карьеры, не споёт, подозреваю, более песен умилительных с переизбытком патоки. Да и из «Натали», из вещицы безыскусной, он сотворил звонкий, даром что элегический, гимн.
Сейчас, когда 99% артистов пребывают в расстроенных чувствах по поводу отсутствия авторов, ГЛ спокоен. Существо его прихотливой методы в том, что перепеть он может что угодно, и даже перепевом это назвать бессовестно, ибо слово режет слух; он поёт, поёт заново, не переставая удивлять своим охальным умением приватизировать чьи угодно экзерсисы.
Он приучил нас к тому, что его интерпретации привычно блистательные, поэтому я позволю себе поделиться волнением, граничащим с беспокойством, связанным с песней «Свои» Игоря свет Матвиенко, которую наш герой спел и соло, и с «Любэ».
Но сначала…
После Аллы, иконы для обоих полов, после Аллы, одинаково любимой мымрами, наркобаронами, президентами и даже нами и Киркоровым, после Аллы, которая заставить умеет плакать и смеяться разом, – взять и перепеть опять «Озеро надежды», да так, что АБП тихо молвить должна была: «Однако!»
Глупым людям, даже не столько глупым (с этими-то понятно), сердешно недалёким, не уразуметь, почему эта николаевская пьеса преисполнена вселенской грусти, которая все гнёт, но распрямляет между тем спину.
Под его раскатистым басом в начале песни девушки ёжатся, парни наливаются уверенностью, проникаются никогда не запоздалым осознанием, что бояться не стыдно, стыдно бездействовать. «Море счастья обмелело, и река любви замёрзла», но надежды никому у нас не отнять!
«Великий человек! Прости слепорождённым», ибо большинство из нас перестали ловить мгновения, пожирать костный мозг жизни, позволили, грешники, унынию стать частью жизни.
Известный журналист Отар Кушанашвили минувшим вечером был госпитализирован прямо из ресторана в центре Москвы, однако через несколько часов записал видеообращение, сообщив, что с ним все в порядке.
Экстатический градус, до которого накаляет любую залу ГЛ, во-первых, не поддаётся описанию, во-вторых, возник внезапно, здесь и сейчас, тогда как ГЛ пел уже давно, его знали все.
Есть подозрение, что, если ГЛ попросить исполнить романс португальских лесорубов «Ария» либо вспомнить «в час заката Любовь, забытую когда-то…», он и из неё сотворит термоядерное послание роковым фифам.
«Я тебя не люблю, это главный мой плюс», уйди по-хорошему, мымра, найди себе другого дурака.
ГЛ – это сжатые в упрямстве зубы, прикрытые ухмылкой скомороха.
Он шёл к успеху не семимильными шагами, а вздох за вздохом. Не казался сильным, не мог похвастать звёздной визуальностью, и по той причине или по другой, при ощущаемой, видимой ранимости дерзким был сверх меры. Посылал сразу (меня, когда знакомились, на третьей секунде, а я, между прочим, тогда был популярнее «На-Ны»!), без драпировки из высокопарностей.
Биография часто определяется не тем, что человек делает, а тем, чего он не делает: в том, что он делает, всегда есть почти античное чувство меры. Я, конечно, имею в виду политику, а не самоотдачу (непонятна только коллаборация со С. Пьехой, как если бы Брюс Спрингстин спел с Алексеем Воробьёвым).
ГЛ знает, знает по опыту, что кручина бесплодна, поэтому он сам по себе пример, голос употребляет, чтоб дать надежду, что всё ещё сбудется. Что тлен страшен всякому, но не тому, кто пойдёт за ним.
ГЛ знавал страшные полосы. Всё, что вы слышали о нём, – правда. И на волосок он был, и по лезвию, согбенясь, шёл, интенсивно скадентствуя.
ГЛ состоит из мускулов, из нервов, из водянистых хмельных пузырьков, из рюмки водки, шелеста купюр, потери кг на концертах, п(м)ис(ж)онских очков и любви к солнцу.
В Сочи вездесущий Григорьев-Апполонов, светло улыбаясь мимо меня своим воспоминаниям, на балконе «Жемчужины» рассказывал, как Гриша играл «во-он в том ресторане», думать не думая, что бренная жизнь окажется щедрой на брутальный сюрприз.
Он только что не прослезился, мой АГА, тщетно пытаясь меня уверить, что им – ему и Грише – повезло.
Везёт сильнейшим (дуракам, конечно, тоже, но они сходят с дистанции: дыхалка безнадёжная).
Артист от не-недоартистов отличается тем, что может даже оплеухам присобачить приставку «арт».
Копиистами ГЛ (а их, на глаз и на многострадальное ухо, кажется, полстраны) не уразуметь одного: нельзя уподобиться ему, если петь с хорошо отмеренной дозой боли в голосе.
Потому что у него не отмеренная, у него боль, так скажем, аутентичная.
Странное дело: его, ГЛ, обожают патетичные критики. Это началось ещё с пресловутого РК «Метелица», нашей с ним альма-матер, а выступали мы там, за вычетом моих и его фанов, для патентованных лузеров, антихристов с кошельками.
С летами он научился осаживать их. Тогда мы в ответ на хамство уклонялись от апперкотов, а теперь сами дадим по роже чуть что.
Раз при мне молодой нарцисс из числа жирующих банкиров щёлкнул пальцами: ну-ка, Гриша, изобрази Высоцкого.
Гриша изобразил Марлона Брандо, изображающего Крёстного папаню. Банкир заткнулся.
А я бы за те деньги прокукарекал бы даже!
Я спросил его как-то, как он относится к фарсу, в который пытаются обратить общение с купленным (как им кажется, с потрохами) артистом нувориши.
Как к фарсу, невозмутимо ответствовал ГЛ. Он мастер чёрного юмора. При мне один наш с ним товарищ бегал в закулисье, крича: «Мне нужно что-то чёрное, завтра похороны». Гриша моментально: «Твоей души недостаточно?»
Его песни – его университеты, но теперь его песни – уже наши университеты, в которых постигаются образцы вдохновенного самопоедания, неравнодушной жертвенности, трогательной слабины.
Многим это не понравится, но ГЛ ювелирный матерщинник. Я ходячая иллюстрация того, что мат суть высокое искусство. ГЛ – достойный спарринг-партнёр.
Говоря схематически, он похож на свои пьесы. Один из фильмов Вуди Аллен хотел назвать «Ангедония», что означает неспособность к получению удовольствия. Вот ГЛ, познавши цену успеха, лечит от ангедонии. Пусть сейчас за гонорары, сопоставимые с баблом европейских вокальных светил.
Благодаря его вокализам, миллион мужиков получили индульгенцию: «Я тебя не люблю, это я так решил» – и я не уверен, что среди этих мужиков нет мразей.
Но проблема в том, что ГЛ делает свою работу филигранно, а музычка – она и для мразей тоже, даже для пьяниц, почитающих ГЛ своим, даже для чудаков на букву М, имеющих, как они полагают, право приватизировать ГЛ в силу тождественного мировоззрения.
Сидишь с такими за столом, они с умным видом: у нас с Гришаней биографии рифмуются. Хорошо хоть слово «экзистенция» не вворачивают.
Люди, слушающие его «Водопад», смотрятся хорошо. Знающими себе цену, «ведь для счастья надо – быть с тобою рядом», не надо усложнять.
У него – Анечка и дети, мама и наверняка кто-то ещё, кто так же, как он, любит сочинский горний дух, забавы и кто знает, что ангелы существуют; кто не боится «бессонниц», кто на «Лодке» плывёт против течения, прощаясь с собой тёмным, приветствуя себя исполненного светлой славы.
«Что может человек?» – спрашивает он своей песней из свежего альбома.
«Бежать по небу», распознавать «своих» по улыбкам, научиться говорить «прости».
Человек может всё.
Даже человеком стать.
