В прошлом номере «Версии» мы начали рассказ о беспределе, который царит в правоохранительных органах Иркутска, где фабрикация уголовных дел поставлена на поток. Сегодня мы завершаем рассказ о громком деле расстрела Максима Телущенко, в котором появился один крайне любопытный персонаж.
В том, что свидетель Николай Петров*ич Фёдоров, чьи показания показались следствию столь ценными, и осуждённый Ефремов Сергей Витальевич по прозвищу Нацист — одно и то же лицо, нет сомнений уже потому, что этот факт признал чуть позже и... сам Ефремов. Полгода спустя, в мае 2004 года, Нацист был допрошен в областной прокуратуре. Тема всё та же — информация о расстреле Телущенко. «Ранее я уже был допрошен по делу, но под другой фамилией», — разоткровенничается вдруг Ефремов. И начальник отдела прокуратуры по расследованию особо важных дел г-жа Никонова, проводившая допрос, судя по протоколу, и бровью не повела!
Такие разные допросы
Но зачем в мае следующего года, через семь месяцев после «исповеди» Захарина в камере № 194, начальник отдела Никонова лично приезжает в СИЗО и вызывает Нациста? Что нового мог рассказать прокуратуре человек, третий год не покидающий стены тюрьмы? Однако новое повествование Сергея Ефремова об этом разговоре весьма отличается от рассказа свидетеля Фёдорова-Ефремова полгода назад.
От октябрьского заявления в памяти Ефремова остались только «синие комбинезоны». В октябре Ефремов сообщил, что нападавших было четверо, в мае — уже шестеро. Следователю Орлову Нацист уточнил, что автомобиль у преступников был один, Никоновой — что машин было три. Осенью он говорит про сотовые телефоны, весной же — про рации. Но самое главное: 17 мая 2004 года Сергей Ефремов как на духу выдаёт: «Возвращаясь к событиям, за что его задержали, Захарин говорил, что они хотели убить гражданина Бердутту, кто это такой, я ещё тогда не знал». Ровно семь месяцев назад допрошенный Орловым осуждённый Сергей Ефремов клялся: «Захарин и его трое друзей — Клабук, Баженов, Зырянов — договорились об убийстве человека по фамилии Телущенко». Другими словами, один из двух протоколов допроса Нациста — точно лживый. Если не оба.
И против назначенных убийц прокуратура выкладывает новый козырь, который тоже... в руках Нациста! Этот козырь — его тетрадь (!), в которую Сергей Ефремов, видимо, не очень полагаясь на свою память, подробно записывал все свои разговоры с сокамерниками про убийство на проспекте Маршала Жукова в сентябре 2003 года. Логику понять можно: раз нет прямых улик, прокуратура сделала ставку на косвенные — собственноручно написанная тетрадь свидетеля чем не вещдок?
Дело в том, что Максим Телущенко — обычный житель Иркутска, не имевший с криминальным миром ничего общего. Несудимый. Окончил четвёртый курс юридического факультета одного из вузов соседнего с Иркутском города Ангарска. По всем отзывам молчаливый, хороший и добрый парень. Расстреливать его, тщательно разрабатывая план, покупая оружие, определяя пути отхода, было просто ни к чему. В деле Телущенко не было мотива. Зато такой мотив мог появиться, если предположить, что покушались не на него, а на ехавшего с ним в машине гражданина Бердутту, о котором и сообщил на допросе 17 мая 2004 года Нацист. А вот Бердутто не раз был замечен в связях с криминальным миром — знал нескольких «авторитетных» людей, встречался с ними, вёл какие-то дела. Для областной прокуратуры это шанс.
Ирина Хакамада, позволившая себе оскорбительную оценку мобилизованных, судя по всему, вынуждена расплачиваться за неосторожное высказывание в одном из телеинтервью.
Словом, версия меняется по ходу. Одни преступники напали на другого, цели своей не достигли, убив при этом ни в чём не повинного человека. Но готовились долго, основательно: купили комбинезоны, маски, оружие, рации, машины. А это уже квалифицируется не только по статье 105-й (убийство), но и по другой — создание организованного преступного сообщества (ОПС). Вывести же на чистую воду ОПС (статья 209, 210 УК РФ) — это уже высший пилотаж, на всю Россию едва ли наберётся даже пара таких побед правосудия. Ну а Нацисту, в общем-то, всё равно: он может вспомнить всё, что угодно.
Нацист преследовал обвиняемых
Есть ещё одна причина, по которой Сергей Витальевич Ефремов превратился в свидетеля по громкому делу об «организованном преступном сообществе». Внимательный читатель должен был заметить: Ефремов — осуждённый. Суд приговорил его к 17 годам тюрьмы, и он к тому же не просто преступник, а рецидивист. Приговор Ефремову вынесен в августе 2003 года, описываемые же нами события начались через два месяца. Почему же осуждённый преступник всё ещё остаётся в следственном изоляторе? Почему Ефремов, как по мановению волшебной палочки, оказывается в камерах, где содержатся граждане, суд над которыми ещё впереди? Вообще-то, уже одно это — нарушение закона, за которое начальнику СИЗО полагается как минимум строгий выговор...
Михаил Захарин, ранее не судимый, попал в 194-ю камеру к рецидивисту Ефремову 16 октября 2003 года. На самом же деле слово «попал» в нашем контексте не очень уместно: Захарина в эту камеру привели, Нацист там его уже ждал. Пять дней ада Захарина закончились попыткой самоубийства, и 21 октября Захарин со вскрытыми венами был переведён в другую камеру, и Ефремов вновь оказался вместе с ним! После драки в 135-й, когда начали кровоточить порезы, Захарина от Нациста убрали. Но уже на следующий день Ефремова помещают в 141-ю камеру, куда заводят... Артёма Клабука. Их общение длится с 20 октября по 5 ноября 2003 года, а уже утром 6-го числа Клабука срочно отправляют в спецчасть СИЗО — давать показания. В этот же день Нациста переводят камеру № 5, куда немедленно ведут Павла Баженова. Там Баженов находится почти две недели, после чего его без всяких причин, без уведомления адвокатов срочно этапируют в СИЗО г. Красноярска. Надо ли говорить, что место Баженова в «пятёрке» в этот же день вновь занимает Клабук, видимо, так и не рассказавший следователям достойных их внимания подробностей убийства Телущенко!
Иными словами, совместное пребывание в одной камере рецидивиста Ефремова и ранее не судимых Захарина, Клабука и Баженова — совсем не случайность. Так кто же такой Сергей Ефремов? Почему десятки свидетелей — и содержащиеся в СИЗО сейчас, и давно уехавшие отбывать сроки в колонии, и уже освободившиеся — готовы рассказать правду о его преступлениях, которую ни прокуратура, ни местные правоохранительные органы не хотят слушать?
Зэк, освобождённый от обысков
О том, что он непосредственно связан со следственной группой, Нацист заявляет практически открыто — более того, он не скрываясь сообщал это своим сокамерникам. Например, Михаилу Захарину, когда тот в октябре 2003 года оказался с Ефремовым в одной камере.
Ефремов: Я Мише сказал: «Миша, я человек без комплексов, а тебя не удивит такая вещь, если я тебе скажу, что, допустим, я могу на сотрудников эту информацию слить? Пусть в письменном, там, в устном виде? Но если такая информация всплывёт, говорю, где-то, ты на меня так не серчай. Я тебе прямо открыто говорю, в глаза».
Какую именно «информацию» передавал Нацист следствию, нам уже известно. Взять хотя бы ту самую тетрадь, приобщённую в качестве вещественного доказательства в мае 2004 года. Относительно неё вопросы появились у суда, и Нацист рассказал правду.
Вопрос: Вы сказали, что тетрадь вели в той последовательности, в какой у вас сидели лица? Это так надо понимать, что начали вы вести эту тетрадь тогда, когда к вам посадили Захарина?
По данным Национального бюро кредитных историй, россияне стали в прошлом году в два раза чаще проверять кредитную историю. Это связано не только с ростом финансовой грамотности населения, но и с экономической нестабильностью.
Ефремов: Соответственно.
Вопрос: Когда Захарина посадили, вы начали вести дневник?
Свидетель: Сразу. С первого момента. Ну, такой я гражданин РФ добросовестный...
Вопрос: Я знаю, что такое перевод из камеры в камеру. Я знаю, что такое этап. Я знаю, что такое обыск. Скажите, вас не обыскивали вообще?
Ефремов: Постоянно обыскивают.
Вопрос: Как вы это прокомментируете? Вы носите с собой оперативную информацию, указывающую конкретно на совершение преступления. А ведь при обыске те люди, которые обыскивают, всегда ищут межкамерную переписку, знакомятся с записями, которые находятся у заключённых.
Ефремов: Ну, как бы... С собой подобную информацию я никогда не ложу. Я держу у других, тех же сокамерников. Запечатываю под скотч — чтоб туда никто не залез — и... там есть такие дырочки, в стенах делают. Телефончики прячут, информацию.
Вопрос: Я понял правильно: вы содержали это у других людей? Вы можете сказать у кого?
Ефремов: А я не помню их уже.
Вопрос: То есть вы помните всех, с кем вы сидели, те люди, которые давали показания в эту тетрадь, но не помните тех, у кого вы хранили эту тетрадь?
Свидетель: Да.
Вопрос: Тогда я хочу уточнить. Скажите, а у вас камерного обыска, планового, еженедельного, не было ни разу?
Ефремов: Постоянно. Ежедневные даже есть.
Судья: Свидетель! Отвечайте на вопросы.
Свидетель: Постоянно есть обыски».
В общем, получается, что заключённый Ефремов и оперативники — это почти одно. Только они снаружи тюрьмы, а он — внутри. Тому же самому Павлу Баженову во время их первой встречи Ефремов заявил прямо: «Паша зашёл, нервничал. Спросил у меня: «Как твоё погоняло?» Я как-то ему юмористически ответил: то ли Иван Грозный, то ли ещё как-то... Он: «Не, серьёзно?» Я ему представился: «Серёга-нацист — моё погоняло». Паша побледнел, а я ему: «Чё ты так сразу в состояние аффекта уходишь? Нормально всё, нормальный пацан, нормальные разговоры... «Ну, ты юморист!» — он мне. «Да нет, я не юморист, — отвечаю. — Обычный зэк с кокардой».
Думается, что не врал Ефремов насчёт кокарды. Ведь не было бы у него «деловых» связей с руководством СИЗО, а значит, и со следственной группой прокуратуры, сидеть ему с рецидивистами, а не — в нарушение закона — с оказавшимися в изоляторе впервые. Вот что рассказал о статусе Нациста в СИЗО ещё один заключённый — Владимир Полушин.
Полушин: В мою камеру Ефремов заехал просто посмотреть на меня. У него везде «зелёный вход».
Вопрос: Свидетель, скажите, можно коротко, Нацист — многие ли его знают в тюрьме? Что это за личность? Чем он занимается? Как он передвигается?
Полушин: Его вся тюрьма знает. Разработчик. Выбивает показания.
Вопрос: Выбивает показания? Сотрудничает с администрацией?
Полушин: С администрацией, с УБОПом.
Вопрос: Как он передвигается по СИЗО?
Полушин: Он попинал дверь, там дежурные... Мог наорать вдоволь. Чтобы ему принесли адаптеры от телевизора. Попинал. И орет: «Ты чё, дура, а ну, бегай быстро, давай! Принесла!»
И, наконец, Сергей Ефремов, переходя из камеры в камеру... менял имя, фамилию, отчество. В СИЗО он был ещё и Кислициным, и на маленькой табличке с именами содержащихся в камере, среди которых был и Ефремов, вместо фамилии Нациста можно было прочесть: «Кислицин».
Вопрос Ефремову: Свидетель, вот вы говорите, что вы в карточке СИЗО написаны как Кислицин?
Ефремов: В карточке? Был написан.
Вопрос: Но в СИЗО мне ответили, что такого заключённого не содержится.
Ефремов: И действительно его нет.
Вопрос: Но в карточке написано же, что Кислицин. Значит, в СИЗО известно, что есть такой Кислицин.
Ефремов: Ну, вы в СИЗО и задавайте вопросы. Я-то Ефремов. Кислицину и задавайте вопросы.
Ефремов «разрабатывает» до сих пор
Свои «разработки» в изоляторе Ефремов делал весьма активно — перемещаясь из камеры в камеру и объясняя арестованным, что именно им следует показывать на допросах в прокуратуре и в ОРЗУ. Вот как в содеянном, например, раскаялся Олег Зырянов, выпрыгнувший перед этим из окна УБОПа.
Зырянов: Отношение к Ефремову было совершенно другое — проверок нет. Я попал как в бункер какой-то, где человек задаёт мне вопросы, называет себя ментом, уходит, возвращается, говорит: «Я пришёл. Я уже с боссом поговорил, давай показания». На вопросы я старался не отвечать. Да и ему в принципе было неинтересно. Он говорит: «Я всё знаю». И рассказывал мне обстоятельства дела. Он мне сказал: «Тебе нужно подписать показания, и ты отсюда уедешь. Иначе тебя уведут в камеру сто тридцать... Там сидят, если на тюремном языке выражаться, «беспредельные рожи». Тебя там «опустят», то бишь изнасилуют... Я видел, что этот человек безнаказанно оскорбляет сотрудников СИЗО, вот этих вот дежурных, то есть ведёт себя, как хозяин полноправный, в общем, ну и конкретно говорит: «Я — мент. Мне здесь всё дозволено».
Адвокат: И вот в части показаний. Вот он тебя заставлял подписать показания, я правильно поняла?
Зырянов: Ну, естественно.
...Историю Нациста — Сергея Ефремова — можно продолжать долго — особенно в той её части, которая касается странных совпадений интересов правоохранительных органов и рецидивиста-убийцы. Нацист всё ещё в изоляторе, он не под судом и даже не под следствием. И получается, уже не важно, что «по ходу дела», до суда, погиб Павел Баженов, Роман Ермолаев, были избиты, покалечены десятки людей, а одно уголовное дело в результате явных подтасовок стало совсем другим. Это значит, что нам ещё предстоит понять, какой смысл вложил в свои слова министр Рашид Нургалиев, говоря о тотальной фальсификации следствия и его результатов в России.
- *
- Петров Николай Владимирович внесен Минюстом в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента
