О картине «Остров» Павла Лунгина сегодня говорят много — недавно состоялась его премьера. «Нашей версии» удалось выяснить, как сценарий картины попал к известному режиссёру, почему Лунгин поверил, что получится стоящее кино, а также каким образом задолго до премьерного показа на прилавках появились пиратские DVD с фильмом.
– Павел Семёнович, как получилось, что ваш фильм только что вышел в прокат, а посмотреть его смогли без труда задолго до премьеры — на лотках давно продаются его пиратские копии?
— Картину нашу украли. Видимо, произошло это на этапе, когда мы делали копию для Венецианского фестиваля. Это, конечно, ужасно, потому что «Остров» — фильм, который может доказать всем, что не обязательно делать блокбастеры, чтобы достучаться до зрителя. Картины совершенно иного наполнения и направления могут иметь успех. Через вашу газету прошу всех, кто видел фильм на пиратском DVD — а таких много по всей России, — проголосовать за него билетом в кинотеатр, посмотреть «Остров» на большом экране. Если мы докажем, что духовное имеет успех, это признание, может, изменит всю картину нашего рынка.
— «Остров» не похож на все ваши фильмы.
— Те картины я задумывал как свидетельствования о времени. И, когда их снимал, хотел показать меняющийся мир и растерянного человека, ищущего себя. Но в каждом из этих фильмов присутствует тема человека, у которого просыпается душа. Это происходит и у растерянного таксиста из «Такси-блюз», которому начал нравится человек, презираемый им, и у мальчика-антисемита из «Луна-парка». И у героя Марата Башарова в «Свадьбе», который, уже просто как Алёша Карамазов, женится на чужом ребёнке, да ещё и в тюрьму готов за это пойти. И даже у моего печального жулика из «Бедных родственников» в исполнении Хабенского, который в какую-то минуту почувствовал слабость и сам развалил весь свой план.
Меня всегда завораживал этот феномен души: когда что-то человека, чаще помимо его воли, заставляет совершать поступки, которые не приносят ему ни успеха, ни денег и даже мешают ему в материальном мире. Но я никогда раньше не решался даже про себя говорить о том, что у меня было внутри. Сейчас пришло такое время, когда, мне кажется, для России материальные и социальные вопросы не так важны. Главное — это вопросы духа, души, греха, стыда. Вот весь этот комплекс и есть то, без чего задыхаются сейчас наши люди.
— Пётр Мамонов практически сыграл самого себя, ведь он сегодня живёт отшельником... А что для вас этот фильм?
— Сценарий «Острова» попал ко мне случайно. Я работал над проектом «Дело о мёртвых душах» вместе с Юрием Арабовым, учитель Дмитрия Соболева во ВГИКе. Дипломной работой Дмитрия как раз и был «Остров». И до того как попасть ко мне, его читали с десяток режиссёров. Я же несколько раз перечитал сценарий, прежде чем убедился, что мне необходимо сделать по нему фильм. «Остров» — неожиданная для меня картина. И попытка ответить на главные вопросы человеческого существования. Это фильм о смысле жизни, вере, о том, что Бог есть. Но это не картина о религии или о церкви, это притча о монахе, который всю жизнь несёт свой грех. Чувство стыда и греха, я думаю, одно из самых сильных моих переживаний. Я всегда верил в чудо и знал, что мы не одни на этом свете, что мы живём в Божьем мире. Я никогда не чувствовал себя элементарной частицей, подверженной только хаосу каких-то электромагнитных сил. Поэтому сценарий, читанный снова и снова, стал моим фильмом.
Украинская генпрокуратура признала очевидное, только что это изменит спустя 10 лет?
— Герой Мамонова, отец Анатолий, весь фильм поддевает некоторых монахов. Например, пачкает дверную ручку сажей, и герой Дюжева, отец Иов, недоумевает, почему он это делает. А на вопрос про беса отвечает: «Я с ним лично знаком». Что это значит?
— Думаю, тут надо говорить о юродивости. А юродивые — это древняя традиция Православной церкви в том смысле, что это люди, которые сознательно отказывались от разумного, общепринятого поведения в жизни. Известны святые, которые бросались в людей кусками кровавого мяса, чтобы обличить убийцу или лихоимца. Никогда не говорили прямо. Этот дар прозорливости, когда человеку дано некое знание, исключает рациональное, педагогическое воздействие. Такие люди как бы говорят или собственным примером, самоуничижением, или часто шутовскими приёмами, необъяснимыми поступками. Например, в картине отец Анатолий подкидывает отцу Филарету головню — таким образом подаёт знак, что будет пожар. И в этом смысле он орудие в руках Бога.
— Стоит ли прислушиваться к юродивым?
— Где они сейчас? Их уже совершенно нет, а может, кто-то остался — укрывается под маской бомжа, валяющегося в грязи, без шапки, с босыми ногами. Поэтому, когда я вижу бомжей, у меня сжимается сердце: мы не знаем, что стоит за судьбой этих людей и что у них в душе.
— Кто вас консультировал с точки зрения соблюдения всех православных ритуалов?
— В первую очередь несколько священников читали сценарий, и мы брали благословение на фильм. Пётр Мамонов показывал сценарий духовнику. И к нам на съёмки приезжал отец Козьма из Донского монастыря. Он знакомил нас с тонкостями монастырского быта, давал совершенно чудесные советы. (После премьеры Патриарх Московский и всея Руси Алексий II наградил создателей фильма «Остров» грамотой «За усердные труды во Славу Русской Православной Церкви». — Авт.)
— Вы снимали фильм на Белом море?
— Да, это город Кемь. Снимали на полуострове, который отделён от материка небольшим перешейком. Можно сказать, между материком и полуостровом есть мостик... Это самое начало архипелага, в который входят и Соловецкие острова. А Кемь — место, откуда отправляются корабли на Соловки. И ещё я думаю, что на затопленной барже, которую мы там обнаружили, на Соловки отправляли заключённых... Именно в этих суровых местах было очень много страданий и мук. Там особая, тревожная красота, надеюсь, она вошла в фильм.
— Как она повлияла на мачо Дмитрия Дюжева или на смешливого Виктора Сухорукова — исполнителей главных ролей?
— Нынешние амплуа гораздо ближе к их реальной сущности, чем роли жестоких мачо, бандитов, придурков, отморозков. И в этом смысле приятно было докопаться до их истинной души. В душе Виктора Сухорукова живёт ребёнок — доброе, наивное существо, какими бывают редкие художники. А Дюжев — глубокий человек со своей скрытой внутренней жизнью. Он, между прочим, близок к монашеской жизни — может поехать в монастырь на два-три дня и жить в нём, ходить на заутрени. Это всё люди более сложные, более интересные, чем образы, которые ими созданы в кино.
— Говорят, перед тем как снимать «Такси-блюз», вы увидели Мамонова в каком-то маленьком телеэпизоде, и тут же вопрос, кто будет играть главную роль, отпал...
— Так оно и было. Помню, как сейчас, 1 или 2 января 1989 года я увидел его по телевизору — он хриплым голосом поздравлял всех с Новым годом. По-моему, он выпил накануне и был какой-то несчастный, страдающий. Но то, что это уникальная, особенная личность, сомнений не вызывало.
— Почему сейчас вы решили работать только с ним?
— Мы с Петром Мамоновым не встречались 15 лет, со времён «Такси-блюза». Но никого другого в роли отца Анатолия и представить не мог. Пётр прошёл большой жизненный путь. Он уже не тот скандальный рок-музыкант, которого мы знали по группе «Звуки Му», а человек верующий.
— Его можно назвать юродивым?
— В нём, конечно, есть это раздвоение между глубиной переживаний и публичностью — он человек без кожи, человек с некоей страшной интуицией. В то же время в нём есть актёрство. Но в юродивом тоже есть актёрство. Юродивый во Христе, он как бы кривляется во имя Христа. В нём это кривлянье искреннее.
Ранее президент РФ Владимир Путин пояснил, что если недружественные страны не будут платить за газ в рублях, то Россия будет считать это неисполнением обязательств по контрактам.
— На какой стадии ваш новый фильм про Сергея Рахманинова?
— Называется он «Ветка сирени», я его уже закончил снимать. Это фильм, инспирированный жизнью Сергея Рахманинова. Не буквально биографический, а художественный, про сомнения музыканта в себе. Прекрасная романтическая история. Рахманинова играет Евгений Цыганов, его супругу — Виктория Толстоганова.
— Когда вы успели его снять? Работали так же быстро, как и на «Острове»? По слухам, его съёмки длились месяца два...
— Фильм решается как военная операция. Существует большой подготовительный период — сначала долго роешь окопы: подбираешь актёров, выбираешь костюмы, изучаешь этот мир, наполняешь его. И он становится не фальшивым, не картонным, а настоящим. Поэтому снимать его потом надо, как идти в атаку. После есть почти год для окончания фильма, когда монтируешь его... «Ветку сирени» мы снимали 45 дней. Мне не хватило времени, честно говоря. Но это был продюсерский проект. Вот «Остров» мы сняли так, как хотели...
— С каждым фильмом вы приобретаете особый опыт. Например, «Дело о мёртвых душах» — первый ваш сериал, «Остров» — первая картина с каналом «Россия», который до вас никогда художественные фильмы не продюсировал, «Ветка сирени» — в чистом виде продюсерское кино. Каким из опытов вы наиболее довольны?
— «Островом»... Здесь я был свободен и творил. Но «Ветка сирени» оказалась тонизирующей: надо было с такой скоростью думать, снимать, что иногда дух захватывало.
— Назовите ваши лучшие картины?
— Конечно, у всех есть любимые дети, для меня это — «Такси-блюз», «Свадьба» и «Остров». Эти фильмы всегда живут во мне... Существованием «Острова» я сам очень взволнован. И мне кажется, что всё, что задумывал, в нём получилось. А когда снимал, то чувствовал себя проводником — я был будто пустой провод, по которому шло нечто. Рахманинов не до конца сделан, и главным в нём станет монтаж — тогда фильм приобретёт ритм. Сейчас он ещё в процессе, ещё не родился.
— Следующей картиной будет...
— Не знаю... Я думаю, пока хватит снимать кино. Я сделал подряд «Бедных родственников», «Мёртвые души», «Остров» и Рахманинова. Теперь, думаю, мне нужно полгода пустоты, чтобы прийти в себя, как-то всё осмыслить. Хотя уже кое-какие предложения есть.
— Будете ли снимать сериалы?
— Мне, кстати, вполне понравилось работать на телевидении. Но хочется снимать что-то особенное, эксклюзивное. Да, «Мёртвые души» были для меня такой темой... Я бы что-нибудь удивительное снял. По Достоевскому...
— Вас любят актёры... Признайтесь, у вас какой-то особый подход к ним?
— Я не работаю с ними через конфликт, а пытаюсь воссоздать некую атмосферу любви... Понимаете, ведь я никогда не учился режиссуре. Поэтому изобрёл свою систему — полушаманскую... Я математик-лингвист, и у меня за спиной лишь Высшие сценарные курсы (Лунгин окончил отделение математической и прикладной лингвистики МГУ им. М.В. Ломоносова и режиссёрское отделение Высших курсов сценаристов и режиссёров. — Авт.). Я, так сказать, самодеятельный режиссёр.
— Вы так считаете?..
— Ну, считай не считай... Понимаете, режиссёр — это такая метафизическая профессия: это или есть, или нет. Научить почти невозможно. В общем, оказалось, что режиссура — это моё. И моё большое счастье. Прожить бы так всю жизнь. Показатель тут один: мне легко. Мне легко быть режиссёром, и мне хочется снимать кино. И кажется, что я просто устроен так: могу вот сейчас, в эту минуту, поймать правду мгновения, эту сиюминутную вспышку.
— История вашей семьи уникальна. Дедушка жил в Германии, ваши бабушка и мама скитались по миру. Правда, что бабушка держала кукольный театр? И где сейчас её куклы?
— Частично у меня, частично у брата. Куклы надевались на руку. И бабушка сама их шила. Но кукол осталось мало. Война, эвакуация... Несколько чудесных обезьянок я храню дома.
— И неужели вас никогда не привлекал театр?
— Я так любил жизнь и так хотел жить, что не задумывался, кем хочу быть. Даже не знаю точно, почему пошёл на эту математическую лингвистику. Только к 30 годам я как-то успокоился и понял, чего хочу... У меня было такое чувство полноты... Замечательно... Мне было всегда очень интересно жить.
— Сейчас вам интересно?
— Менее...
— Почему? И что осталось в сфере ваших интересов?
— Всё больше и больше работа. Сейчас мне очень интересно работать.
