С художником Эдуардом Дробицким я познакомился не где-нибудь, а в Саранске-столице Мордовской автономной советской социалистической республики. Вот так! Ни на модной выставке, ни в Доме Кино, ни в ВТО и даже ни в «Сандунах». Произошло это весной 1979 года от Рождества Христова. Я приехал «на малую родину» от «Комсомольской правды» написать материал о детской художественной школе из Подлесной Тавлы - резчиках по дереву, творческих наследниках великого скульптора Степана Эрьзи. И тут мне сообщили: в новом помпезном Дворце Профсоюзов заканчивается работа над огромным художественным панно, посвященному этапам развития социалистического строительства…
А дальше, что я увидел-потрясало, как будто витал дух мастеров из Ренессанса. Буйство красок. Смелые решения. Так среди сочной палитры вдруг, точно черно-белая фотография или окно в вечность зиял фронтовой кадр… Фамилию художника – Дробицкий я в Москве, конечно, слышал, но лично не знал…
-Эдик… – протянул мне руку высокий длинноволосый парень в джинсах и кожаной куртке. Я сразу почему-то понял: это Дробицкий, – и протянул руку в ответ:
– Саша…
Так мы познакомились.
Вечером мы встретились в ЦэКа, то есть в Центральном ресторане. Познакомились значительно ближе. Я рассказал, что готовлю к выпуску первую книгу: «Не крушите снежных баб»…
– Как? – вырвалось у Дробицкого.. – Баб…
– Ну да, – улыбнулся я, – снежных…
– Оригинально, – улыбнулся он. – А в общем-то о чем?
– О любви… – пожал я плечами. – Любовь – это весноосень…
– Весноосень… – протянул он. – Сам придумал?
– Са-ам…
– А кто оформляет? – неожиданно полюбопытствовал он..
– Да вот Дали хочу пригласить… – лихо пошутил я.
Эдик понимающе улыбнулся:
– Тогда это ко мне…
В Москве мы договорились встретиться и обменялись телефонами. В те застойные времена мастерская Дробицкого находилась на Смоленской площади, прямо за гостиницей «Белград-2» – «ныне» «Золотое кольцо».
«Почему застойные времена? – подумал я сейчас. – Жизнь кипела…»
Мастерская располагалась на чердаке старорежимного особняка, на фасаде которого висела гранитная табличка «Здесь жил и работал писатель Вересаев\Смидович». Однажды я многозначительно пошутил:
– Время пройдет и табличку поменяют… Эдик скромно хмыкнул.
В мастерскую с черного входа мы поднимались по крутой винтовой лестнице, как в каком-нибудь приключенческом фильме. Лифта не было. Все шли пешком. И простые смертные, и известные люди, и даже послы капиталистических
стран. Иногда, словно черт из табакерки, нарисовывался человек в черном смокинге с подносом в руках. Это был официант из ресторана «Белград-2». В зависимости от гостей Эдик варьировал с меню. Скажем, водка, селедка, картошка и грибочки или шампаньское и фрукты…
В мастерской висели старые колокола и большой дубовый стол на цепях. На нем всегда гордо красовалась четверть с водкой. Надо заметить – четверть никогда не была пустой…
Телефонный звонок раздался ближе к полуночи…
– Старик! Это Эдик Дробицкий, давай приезжай, бабы готовы…
– Какие бабы? – не понял я.
– Снежные… – весело ответил он.
– Снежные… – протянул я и вдруг понял – это же он про мою книгу, – а что уже?…
– Готово! – бодро заверил он.
Я удивился: прошло всего несколько дней со дня нашего знакомства, после этого мы даже по телефону не разговаривали и вот поворот…
– Ну че молчишь, – вернул на землю голос Эдика, – давай приезжай
– Сейчас? – растерялся я.
– А че откладывать? Поработаем…
Выяснилось – от меня с Пресни до него совсем недалеко, минут десять на такси. И вот я с рукописью под мышкой – чем не князь Мышкин? – первый раз поднимаюсь по винтовой лестнице. И вот я держу в руках обложку своей первой книжки
«Не крушите снежных баб».
И то ,что я увидел, буквально поразило. Какая-то неведомая сила сместила верхнюю часть снежной бабы, а из нижней – явилась на свет Венера Милосская. Естественно, как и в оригинале, голая и без рук… Я присвистнул: «Пропустит ли цензура?..».
– Она же Венера… – ехидно хихикнул Эдик и, как дальше показала жизнь, доказывать это пришлось на самом верху – в Обкоме партии, но слава Богу убедили… Спасибо секретарю по идеологии Геннадию Михайловичу Измалкину.
А тогда до утра Эдик пером и тушью нарисовал еще несколько прекрасных романтических иллюстраций. Ведь книга прозы была с лирическими отступлениями. Вот одно из них…
Любовь –это когда весна,когда шалеют глаза,когда без умаЛюбовь –это когда осень,когда дожди не спросят,когда веришь в просинь.Любовь –этовесноосень…
Расстались мы на рассвете. Хлопнули по рюмке водки. Эдик лег спать, а я пешком двинул домой. Путь был легкий. Потом в мастерской Дробицкого я бывал много раз, по поводу и без повода. Случались удивительные встречи. Однажды Эдик таинственно представил мне высокого статного человека:
– Это Валерий…
Но розыгрыш не удался, я, конечно же, узнал легендарного чемпиона по прыжкам в высоту Брумеля. Кстати, все тогда прыгали «ножницами» и его рекорд – 2 метра 28 сантиметров держался много лет. С Валерием мы подружились. Он тоже увлекался литературой. Из его уст я узнал, как он чуть не лишился ноги – просто знакомая девушка решила прокатить на мотоцикле. Страшная авария. Ногу хотели удалить. Представляете – у победителя высоты. Вот и он не представлял. Слава господи уже зазвучало имя хирурга Елизарова, хотя зазвучало не однозначно. Некоторые газеты писали о нем типа: «Врач-самоучка, хирург-слесарь…» Но «самоучка-слесарь» Гавриил Абрамович спас ногу нашему чемпиону. Большой спорт Валерий все же оставил, хотя для собственного удовлетворения прыгнул под два метра, а аппарат Елизарова теперь знает весь мир.
А однажды мы втроем: Герой Социалистического труда, Олимпийский чемпион и я, начинающий писатель, играли в «дурочка» и выпивали, а Эдик лепил памятник для Елизаровского центра в Кургане. Так было. Происходили и другие встречи. То под крышей чердака разливался бархатный тенор известного певца Александра Подболотова, то звучали разудалые аккорды врача из скорой помощи Санкт-Петербурга…
И сейчас перед глазами стоит актер Московского Театра на Таганке Виталий Шаповалов, среди своих – Шопен, он в роли Понтия Пилата из спектакля «Мастер и Маргарита» «Скажи мне: «Казнь была?!». Жуть. Мурашки по коже.. Какие тут аплодисменты. Хотя аплодисменты бывали. Как-то они свалились и на меня. Стихотворение, посвященное Эдуарду Дробицкому, тень которого не спит – на коленях перед ним стоит, так и называлось: «Тень».
Теньмояспешит.На шагвпередискользит.Не я,а онаюлит,Но не она,а презренье моене спит…Тень моя-расплывчата.Тень моя-угодлива.Тень моя-бесформенна.Тень моя-уродлива.Тень моя любит.Тень моя бродит.На каждом шагуменяобходит…Но тень моюждут,Как меняне ждут.Но тень моюлюбят,Как меняне любят.Тень мояспит.А я вотдымлю.Тень видитсны.А я в окнеофонаревшийторчу. А на рассветевижу-девчонкаспешит.А теньпред неюмежду лужскользит.Бросаюськ окну,надрываясь,кричу:«Я не в тень,в тебядо полусмертивлюбитьсяхочу…
Потом по просьбе Эдика я читал сие творение не один раз. Как-то он признался, что дал почитать стих самой Пугачевой, с которой его связывала совместная творческая работа…
– Зачем? – не сразу понял я.
– Ну, может, песню напишет…– он прищурил глаза.
– Ну это вряд ли, – искренне вырвалось у меня, – я же не песенник…
Так и получилось, хотя по просьбе Аллы Борисовны раза два я переделывал свой «шедевр». Теперь понимаю. Не каждый поэт – песенник. Не каждый песенник-поэт…
А сейчас я вспомнил историю, которую никогда не забуду. Это было 9 ноября 1979 года. С утра позвонил Эдик:
– Привет! Пугачиха пригласила сегодня послушать какую-то «Машину времени», Макаревич…Ты не знаешь? Я знал и даже слушал отдельные магнитофонные записи группы «Машина времени», коя пока гастролировала в провинциях, по крайне мере концерт, состоявшийся тем вечером, был первым или одним из первых в столице нашей Родины. Смею напомнить – СССР. Место действия – «Лужники». Кафе «Старт». Символично. Итак… Ноябрьские праздники.
В просторном зале, точно на голубом огоньке, столики впритык. Зал переполнен. На столах шампанское и фрукты. Мы сидим практически в центре. Алла Борисовна, ее муж-режиссер Александр Стефанович, Эдик с женой и я. К нам подошел с гитарой в руках и поприветствовал Андрей Макаревич*. И началось: «Взлет. Новый поворот и мотор ревет…». Поклонники бурно приветствовали группу, а ее песни потом быстро разлетелись по стране. В перерыве к нам подскочил, назовем так, восточный человек и выпалил:
– Алла Борисна! Имею честь пригласить вас и ваших гостей в бассейн… Я, честно говоря, обалдел, а Пугачева невозмутимо обронила:
– Воду поменяй…
– Уже поменяли, – пламенно заверил человек. – и поросенка жарят, ах какой – пальчики оближешь…
И дальше как-то само собой мы приняли предложение радушного хозяина. И поросенок был отменный, и зелень, и сыр, и лаваш, и прекрасное сухое вино, и даже освежились в бассейне, несмотря на отсутствие плавательных аксессуаров, но не голые ведь. Единственная проблема возникла с Пугачевой. Бассейн был открытый и в него приходилось нырять через люк. Намочит свои роскошные волосы примадонна и простудится. Только и эту проблему решили – вместо спортивной шапочки сделали из полиэтиленовой пленки некое подобие тюрбана.
Представляете в наше время такое фото. Миллионы лайков. Где-то на рассвете мы решили покинуть гостеприимное заведение, но на выходе нас ожидал сюрприз. Целый взвод милиции. От него отделился молоденький лейтенант и жалобно сказал:
– Алла Борисовна, мы не выпустим вас и ваших друзей, если вы нам не споете…
– А где же я возьму музыку? – пошутила Пугачева.
– Так вон! – обрадованно показал рукой лейтенант, и действительно неподалеку стояло черное фортепиано. Замечу, фирмы «Красный октябрь», видимо, для утренней гимнастики.
Примадонна, о чем-то задумавшись, подошла к фортепиано, взяла несколько аккордов, покачала головой, села за стульчик и запела. Я не помню сейчас – какую песню она пела, но после окончания милиционеры готовы были вынести ее на руках, а один юный рядовой дрожащим голосом попросил:
– Алла Борисовна, я через день женюсь, дайте автограф, а то невеста не поверит…
– Как невесту зовут? – улыбнулась Пугачева. Жених получил автограф
Стали разъезжаться. Эдик поймал частника, а я «приземлился» на заднем сиденье зеленой «трешки» Стефановича. Звездная семья тогда жила в «Кузьминках». Решили по дороге я где-нибудь выскочу, и я выскочил на Есенинском бульваре, неподалеку от их дома. Весело попрощались…
– А если бы гаишник тормознул? – приколол я напоследок Стефановича, намекая на то, что все-таки выпивали.
– Алла бы выручила, – невозмутимо ответил он, – опыт есть…
– Поделишься? – почти серьезно поинтересовался я.
– Да Алла высунулась в окошко, – задорно ответил он, – и закричала гаишнику: «Ты Арлекино слышал?»
– И-и? – я представил себе такую картину.
– Гаишник, как оловянный солдатик, – с удовольствием произнес Стефанович, – отдал честь, махнул жезлом и даже автограф не попросил…
Лет двадцать спустя, неожиданно встретившись с режиссером в ресторане Дома кино, я вспомнил всю эту историю с «Машиной времени», с купанием и поросенком, и с юным милиционером-поклонником и женихом… В ответ Саша рассказал мне, что обыграл эту историю в каком-то фильме, и что Макаревич, узнав про продолжение концерта, посетовал, что его не взяли…
– И мне как-то пожаловался… – вспомнил я.
– Да это Андрей кокетничал… – заверил Стефанович, а мне вдруг вспомнилась сцена из другого фильма, где Макаревич играл, естественно, барда, а Дробицкий хулигана…
– И зачем ты определил Эдика в каталажку? – подначил я режиссера.
– Так он был главный художник фильма, – расплылся в улыбке Стефанович и важно добавил, – и типаж подходящий… Мы посмеялись. И следует заметить: тот концерт имел продолжение не только в ночном купании, и не столько а главное – в совместном дружном творчестве. Жизнь сближает. Вышел фильм. Эдик оформил мою вторую книгу: «Край света, до востребования».
Оранжевая обложка. С одной стороны тянется рука, с другой-ускользают ноги.. Все гениальное просто. Я пошутил. Уже тогда художник начал работу над портретом Аллы Пугачевой, и вот он готов… Античная божественная маска парит в неземном пространстве. – А вот тут, – Эдик показал примадонне место на картине, – ты можешь написать какую-нибудь строчку и поставить автограф…
– Я должна подумать… – загадочно ответила она.
Не прошло и полгода, как на портрете появился знакомый автограф Пугачевой с сердечком и строчка, скорее даже изречение: «Я не боюсь быть убежденной в том, что вас надо убедить. Не страшно быть мне побежденной, а страшно – Вас не победить!»
Я специально не запоминал эту строчку, но она вошла в меня как нож в масло. И только сейчас я задумался – чья это мысль? Скорее всего Аллы Борисовны… Позвонил Стефановичу.
– Аллы… – просто ответил он.
Почему-то мне вспомнился один зимний вечер. На огонек я заглянул в мастерскую художника. В гостях были Пугачева, Стефанович и еще кто-то.
– Поэт пожаловал… – по-актерски развел руки Эдик.
– А если поэт, – нежданно бросила Алла Борисовна, – то пусть что-нибудь сочинит…
– Я п-прозаик… – сработал инстинкт самосохранения.
– Каких еще заек?.. – с вызовом пошутила она.
«Ну я тебе сейчас, – мелькнуло у меня, – самое крутое из старенького…»
– Ты же сейчас старенькое прочитаешь… она словно прочитала мои мысли.
Отступать было некуда:
– П-придумай название…
Алла посмотрела в окно. За стеклом, будто бабочки, кружились снежинки.
– Зимняя сказка, – мило произнесла она.
Меня охватило какое-то лихорадочное состояние, но минут через пять я с чувством продекламировал:
Заблудиться быв метельголубую.Накататьснежныйдом.И за ночькрышусугробистуюРастопитьобнаженнымтеплом…
Примадонна вполне искренне хлопнула в ладоши. Хочется сказать: «Алла Борисовна, спасибо большое, ведь потом этот ноктюрн печатали много раз и именно с названием «Зимняя сказка». Про гонорар молчу.
Пора возвращаться к художнику Дробицкому и уже в новую мастерскую. В самом центре столицы, прямо за домом Дружбы Народов. Нижнекисловский переулок. Трехэтажный особняк. На последнем этаже – «скромные» хоромы художника, была даже комната для павлинов…
– Откуда птица? – чуть иронично полюбопытствовал я у Эдика.
– От Дали, – не моргнув глазом ответил он.
Счастливчикам доставались их перья, а сами павлины с важным видом позировали художнику и, смею предположить, и не подозревали, что скоро украсят чью-нибудь коллекцию… А однажды моим глазам предстала такая картина. Эдик выписывал своих любимчиков, а кто-то в углу, сидя на полу, рисовал его самого. Я присмотрелся…Это был художник Анатолий Зверев, Толенька Зверев. Не пьяный, но счастливый в своем творческом состоянии, ибо выпивал постоянно. Портрет Дробицкого получился отменный. Надо заметить, Анатолий Тимофеевич Зверев не имел никаких званий, а теперь музей его имени находится в центре Москвы. Как-то он выразился: «Эх, планы-аэропланы! Вполне из меня мог бы получиться Гоголь, а получился гоголь-моголь…» И на высшем пилотаже проиллюстрировал «Записки сумасшедшего» великого русского писателя… Вспомнилась еще одно выражение Зверева: «Все художники – сумасшедшие, но не надо из этого делать культ!»
А Эдик в свою очередь написал маслом прекрасный портрет блаженного Толеньки… Надо сказать, что Народный художник России Эдуард Николаевич Дробицкий создал целую галерею портретов нашего авангарда. Какие имена: Казимир Малевич, Александр Родченко, Василий Кандинский, Владимир Немухин… Про себя Эдик образно говорил: «Мое творчество определяет концепция…» Особенно это выражалось в графике и плакате. Стоило ему сделать очередной плакат – и тот получал Гран При, скажем, на международной биеннале в Италии, а в те застойные времена книга «Не крушите снежных баб» была отмечена 1-й премией Госкомиздата за оформление. Вдруг вспомнилось.
А еще вспомнилось – какой плакат он наваял к моему спектаклю «Чертановская чертовщина». Пьесу я написал по своему роману «Дело№777. Инопланетяне, или Похождения алкоголика Синюшкина». Спектакль был показан во многих театрах, в том числе и на новой сцене Театра на Таганке в постановке Сергея Арцибашева. После успешной премьеры на Таганке Эдик меня и Сергея пригласил в мастерскую, в гости к павлинам, где под звон бокалов и подарил мне оригинал плаката…
… Обнаженная женщина, гражданка – может, муза, может «белка», – словно распласталась в невесомости. Верхняя часть этой, скажем, музы сложилась из пяти бутылок, из горлышек которых разноцветные капли срывались в одинокую рюмку, а на одной ноге у этой, скажем, «белки» лишь четыре пальца – и ноготь на одном из них был ярко наманикюрен…
Почему, зачем? Чертовщина, черт возьми! «Чертановская чертовщина». Алкогольная мистерия. Девяностые годы. Эдуард Дробицкий написал много классных живописных работ. Среди них: «Неопознанный летающий обьект», «Музыка Баха», «Тайная вечеря», «Торо», «Леда», «Сон торреодора», «Натюрморт с натурщицей»… Выставки проходили на родной земле и за границей, вследствие чего часть картин осела в частных собраниях и музеях за рубежом.
Следует отметить, Эдик не замыкался в собственном творчестве. Он был прирожденным лидером, готов был повести за собой. У художников всегда были, есть и будут трудности. Объективно говоря, считаю, что их раньше было гораздо больше. Даже кисти и краски, если ты не член Союза, зачастую приходилось доставать, а где выставиться «авангардисту», попадавшему в прокрустово ложе советской идеологии? Разве лишь на известной бульдозерной выставке. Бульдозерной – в прямом смысле, с живыми бульдозерами.. И когда в середине семидесятых годов на Малой Грузинской-28 кооператив художников построил свой дом, – в его полуподвале разместился выставочный зал. Можно сказать – пробили «окно в Европу» под весьма благонадежной вывеской «Объединённый комитет профсоюза художников-
графиков». Дробицкий принял в этом активное участие и вскоре его возглавил. Жизнь закипела. Очереди на выставки росли. Уже позже он, используя свои большие связи, создал Международную федерацию художников ЮНЕСКО. Федерация стала некой альтернативой Союзу художников, а по ее удостоверениям даже пускали в западные музеи. У меня в руках позолоченная визитка. На ней начертано:
Дробицкий Эдуард Николаевич
Академик
Вице-президент Российской академии художеств
Президент Международной федерации художников ЮНЕСКО
Президент творческого союза художников России
Заслуженный деятель искусств России
Лауреат Государственных и международных премий
Ну чем не мраморная табличка для старорежимного особняка с винтовой лестницей и мастерской под крышей, где случалось звучали колокола. Известие о его смерти было как гром средь бела дня. Подобно падению метеорита на вечерней заре. Он иногда называл меня младшим братом.
– Царство небесное! Старший брат!
Остается добавить. – Эдуард Дробицкий родился на Кубани, в Кропоткине. Казачий характер! Похоронен на Троекуровском кладбище столицы.
Земля пухом… Он умер в 67 лет. 24 марта года 2021 от Р.Х. Художнику исполнилось бы 80 лет. Вечная память!
- *
- Андрей Макаревич внесен Минюстом в реестр физических лиц, признанных иностранными агентами
Спасибо за память, Александр!