Самый известный советский журналист 1920-х и 1930-х печатался в ведущих изданиях страны, возродил дореволюционный журнал «Огонёк», часто выезжал в заграничные командировки и заведовал иностранным отделом Союза писателей. Эрнест Хемингуэй увековечил Кольцова в своём романе о гражданской войне в Испании «По ком звонит колокол». Но в самом конце 1938 года блестящая карьера Михаила оборвалась – его арестовали как «врага народа».
Самый известный советский журналист 1920-х и 1930-х печатался в ведущих изданиях страны, возродил дореволюционный журнал «Огонёк», часто выезжал в заграничные командировки и заведовал иностранным отделом Союза писателей. Эрнест Хемингуэй увековечил Кольцова в своём романе о гражданской войне в Испании «По ком звонит колокол». Но в самом конце 1938 года блестящая карьера Михаила оборвалась – его арестовали как «врага народа».
Осенью 1938 года вышла в свет главная книга сталинской эпохи – «Краткий курс истории ВКП(б)». Редактировавший книгу вождь лично поручил Михаилу Кольцову сделать доклад по этому поводу «для столичной писательской братии». «Вечером 12 декабря знаменитый Дубовый зал Центрального дома литераторов был переполнен. Как говорится, яблоку негде упасть. Популярность Кольцова была велика, всем хотелось его увидеть и услышать», – вспоминал брат журналиста карикатурист Борис Ефимов. А уже следующим утром Михаила Ефимовича забрали на Лубянку прямо из редакции газеты «Правда».
«Огонёк» и Троцкий
Недовольство Сталина Кольцовым впервые проявилось ещё в 1923 году. Тогда генеральный секретарь ЦК вызвал главного редактора «Огонька» к себе и сделал выговор относительно публикации в журнале хвалебного очерка «День Троцкого». Мол, в подобных материалах «замечается определённый сервилизм». Тем не менее в одном из следующих номеров Кольцов опубликовал в «Огоньке» ещё и фоторепортаж об отдыхе и лечении Троцкого в Сухуми.
В период внутрипартийной борьбы за власть, развернувшейся после смерти Ленина, Кольцов действительно отдавал наркому по военным и морским делам СССР явное предпочтение перед генсеком. Однако антисталинистом Михаил тоже не был. Борис Ефимов свидетельствовал, что «не сразу, но примерно с середины 20-х годов Сталин стал импонировать Кольцову своей железной волей, неуязвимой логикой рассуждений, своего рода, если хотите, гипнозом личности, в какой-то степени, безусловно, загадочной, непредсказуемой, притягательной».
Но Сталин не забыл «троцкистского» прошлого журналиста. Постепенно накопились и другие претензии к Кольцову. Как публицист он «отнюдь не ограничивал диапазон своих фельетонов лишь разоблачением конкретных носителей зла, – писал тот же Ефимов. – Его интересовали и беспокоили более масштабные и серьёзные общественно-политические явления. Затрагивая эти явления, Кольцов, несомненно, вторгался в область рискованную и опасную».
В 1935 году Сталин посчитал провалившимся международный конгресс писателей в Париже, одним из организаторов которого выступил Кольцов. А в следующем году редактор «Огонька» способствовал визиту в СССР французского писателя Андре Жида, опубликовавшего в результате разоблачительную книгу о первой стране социализма.
Испанский вариант
«И всё-таки решающим фактором в трагической судьбе дяди Миши наверняка стала Испания, – считает племянник Кольцова Михаил Ефимов. – Сталин никогда не признавал собственных ошибок, и чем серьёзнее они были, тем яростнее был его гнев на людей, выполнявших его ошибочные замыслы. Испанская авантюра, то есть желание остановить франкистский мятеж, поддержанный всей военной мощью Гитлера и Муссолини, и создать в Испании базу для развития мировой революции, была изначально обречена на провал. Почти три года полыхала гражданская война, пока генерал Франко не одержал победу и не установил в стране свой полный контроль. Сталин обрушил ярость на всех, кого посчитал виновным в крушении своих замыслов. Среди них оказались многие военные деятели, посланные в Испанию, а также политические советники, и в том числе Михаил Кольцов, который помимо своей журналистской деятельности выполнял ответственные политические задачи».
По мнению генерального секретаря ООН Антониу Гутерриша, главными вызовами, с которыми сталкивается современный мир, являются изменение климата и геополитический раскол.
Французский коммунист Андре Марти, руководивший Интернациональными бригадами в Испании, письменно докладывал советскому вождю: «Мне уже приходилось и раньше, товарищ Сталин, обращать Ваше внимание на те сферы деятельности Кольцова, которые вовсе не являются прерогативой корреспондента, но самолично узурпированы им. Его вмешательство в военные дела, его спекуляция своим положением как представителя Москвы, безусловно, наносят вред общему делу и сами по себе достойны осуждения. Но в данный момент я хотел бы обратить Ваше внимание на более серьёзные обстоятельства, которые, надеюсь, и Вы, товарищ Сталин, расцените как граничащие с преступлением».
Марти обвинил Кольцова в контактах с испанской левой партией ПОУМ, считавшейся антисталинской. «Если учесть давние симпатии Кольцова к Троцкому, – не преминул напомнить доносчик, – эти контакты не носят случайный характер».
Санкция на казнь
Кольцова, как и многих, застало врасплох начало Большого террора. «Думаю, думаю, думаю и ничего не могу понять, – признавался он брату. – А ведь я, один из редакторов «Правды», по своему положению должен был бы что-то знать и объяснять другим. А на самом деле я в полном замешательстве, растерян, как самый последний обыватель. Откуда у нас оказалось столько врагов? Люди, с которыми мы жили, дружили, вместе воевали, вдруг оказываются нашими врагами, и достаточно им только оказаться за решёткой, как они моментально начинают признаваться в своих преступлениях».
В числе этих несчастных в конце концов оказался и сам Михаил Ефимович. Писатель Константин Симонов передавал рассказ коллеги Александра Фадеева о его разговоре со Сталиным по этому поводу. «Значит, вы не верите в то, что Кольцов виноват? – говорил вождь руководителю Союза писателей СССР. – А я, думаете, верил, мне, думаете, хотелось верить? Не хотелось, но пришлось поверить». После чего Сталин дал визитёру прочесть показания Кольцова. «Показания, по словам Фадеева, были ужасные, с признаниями в связи с троцкистами, с поумовцами». Напоследок вождь напутствовал: «Если будут спрашивать люди, которым нужно дать ответ, можете сказать им о том, что вы знаете сами».
Признания, естественно, были выбиты под пытками. Об этом Кольцов заявил в предпоследний день своей жизни на закрытом заседании Военной коллегии Верховного суда СССР. Там журналиста обвинили в проведении шпионской работы в пользу Германии, Франции и США, а также в том, что он являлся «участником антисоветской заговорщической организации в Наркоминделе и проводил вражескую работу против мероприятий партии и советского правительства в области международных отношений».
Протокол гласил: «Подсудимый ответил, что виновным себя не признаёт ни в одном из пунктов предъявленных ему обвинений. Никому из иностранных журналистов он не давал информации. В 1918 году он действительно был настроен против большевиков, и тогда он писал статьи против большевиков. После же он отошёл от этого и ни от кого не скрывал это, и последующие 20 лет он только честно работал. Его показания родились из-под палки, когда его били по лицу, по зубам, по всему телу. Он был доведён следователем Кузьминовым до такого состояния, что вынужден был дать согласие о даче показаний о работе его в любых разведках. Он дал показания на совершенно невиновных людей, его знакомых, что он был завербован во французскую разведку. Все эти обстоятельства можно проверить, и материалы не подтвердятся».
Выслушав подсудимого, суд удалился на короткое совещание, после чего председательствующий Василий Ульрих огласил приговор: «Кольцова-Фридлянда Михаила Ефимовича подвергнуть высшей мере уголовного наказания расстрелу с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества». Казнь состоялась уже на следующий день – 2 февраля 1940 года.
Родным, как тогда было заведено, сообщили, что репрессированный получил «10 лет лагерей без права переписки». И всё же Борис Ефимов настоял на личной встрече с Ульрихом, чтобы узнать ещё хоть какие-нибудь подробности. Но не добился ничего, кроме совета оставить всякие хлопоты: «Ваш брат был человеком известным, популярным. Занимал видное общественное положение. Неужели вы не понимаете, что, если его арестовали, значит, на то была соответствующая санкция?» Об истинной судьбе Михаила Ефимовича стало доподлинно известно только в 1954 году. Вынесенное тогда же решение Прокуратуры СССР об отмене приговора и прекращении кольцовского дела «за отсутствием состава преступления» для родственников было уже малоутешительным.
