После контрольной прогулки писателей по майской Москве сижу я сейчас в городе Таганроге, куда меня пригласили на Чеховский фестиваль. А поскольку Чехов в этом городе виден повсюду, причём буквально – везде стоят памятники либо ему, либо его героям, – то и мнения его вспоминаются постоянно. В частности, то, которое он отдал старому профессору в «Скучной истории». Профессор этот читал французские романы, поясняя, что делает это не потому, что французские авторы пишут лучше русских, а потому, что в их произведениях не редкость встретить то, без чего невозможно творчество: чувство личной свободы.
Это ошеломляюще простое чеховское определение и объясняет, почему писатели решили прогуляться по городу в знак своего несогласия с тем, что творилось в Москве 6–9 мая, когда людей хватали на улицах и в кафе за то, что они казались омоновцам похожими на оппозиционеров. Мы хотим остаться писателями. А в ту самую минуту, когда мы задумываемся, можно или нельзя ходить по своему городу с белыми, зелёными или серо-буро-малиновыми ленточками, делаем первый шаг к тому, чтобы перестать ими быть. Так устроен механизм творчества. Почему – не знаю. Но именно так. Я могла бы перечислить во всех последовательных подробностях, что вызывает у меня отвращение в нашей нынешней власти. Но говоря обобщённо и кратко, это потоки циничного вранья, которое растлевает и разрушает народ так же, как циничное воровство заменяет собою все механизмы нормального функционирования государства и, таким образом, с неизбежностью ведёт к его самоуничтожению. И кафкианский бред на московских бульварах – это один из звоночков скорой энтропии.
Потому я и пошла на эту прогулку вместе с мужем, писателем Владимиром Сотниковым, хотя ни на каких массовых мероприятиях, включая даже концерты под открытым небом, не бываю никогда – из-за того, что хожу на протезе и чувствую себя в большом скоплении людей, мягко говоря, неуверенно.
И потом, мне давно уже казалось странным, что писатели – не как отдельные граждане данной профессии, а «как класс» – молчат как воды в рот набравши о том, что волнует миллионы людей: что дальше так жить нельзя, и нельзя со всё возрастающей скоростью двигаться к самоуничтожению, успокаивая себя мнимым благополучием. И мне было радостно видеть на бульварах от Пушкина до Грибоедова множество знакомых литераторов – прозаиков, поэтов, драматургов, редакторов литературных журналов, своих литинститутских студентов.
И ни одной секунды я не сомневалась, что по поводу этой прогулки услышу от другой части своих коллег все дешёвые банальности, какие только можно произнести. Разумеется, услышала полный набор. Что всё в этом мире тлен и ничего не изменить под солнцем… и природа человеческая… и менталитет нашего народа… и при любой власти… и я в своих книгах… и тонкое писательское миропонимание… и прочий набор пошлостей, которые взрослому человеку неловко уже и произносить. Хотя насчёт взрослости этих своих коллег я погорячилась: в каждом из тех, кто сквозь губу выдаёт весь этот дежурный набор доморощенного сноба, сидит инфантильный подросток, главная забота которого – показать всему миру, что он не такой, как все, а лучше, лучше, лучше! Вот Чехов, взрослый человек, побольше нас всех знавший о холоде и тщете бытия, да и книги посерьёзнее наших писавший, не считал для себя зазорным высказываться о том, что волнует множество людей и должно волновать, потому что они люди. И Бродский не считал себя «выше этого», хотя уж такого апологета частной жизни – поискать. Не говоря о Толстом с «Не могу молчать». Никто нас не заставляет лезть на баррикады. Не думаю, что в этом состоит задача писателей. Но слово-то мы должны произнести, раз уж мы писателями себя называем. Слово-то – наше дело, не чужое. Люди устали от цинизма, для них невыносимо, что их мозг с помощью лжи превращают в кашу, они хотят разобраться в причинно-следственной связи стремительно меняющихся событий, они не всегда в силах это сделать… И совершенно очевидно, что они ожидают от писателей каких-то внятных слов о том, как им относиться к происходящему в стране. Да, писатели не оракулы и могут ошибаться. И люди вполне могут не согласиться с писательскими словами. Но произнести-то эти слова надо, никуда ведь от этого не деться и отсылками к Книге Екклезиаста не обойтись.
