Дональд Трамп выставил ультиматум, принуждая Москву к заключению мира с Киевом под угрозой экономических санкций. В аналогичном положении российская власть оказалась ровно 110 лет назад, когда ультиматум ей поставили английские и французские банкиры-евреи, потребовавшие свобод для своих соплеменников. В итоге все условия оказались выполнены.
«Еврейский вопрос» стал актуальным для Российской империи в конце XVIII века, когда после раздела Польши на территории государства разом оказалось около 60 тыс. евреев. К завоёванным народам отечественные власти традиционно относились благосклоннее, чем к собственному, а потому евреи поначалу получили невиданные привилегии. Им разрешалось иметь самоуправление (кагалы), записываться в купеческое сословие, а в 1787 году Екатерина запретила использовать в документообороте слово «жид» как оскорбляющее чувства евреев. Однако спустя три года стало ясно: вместе с новыми подданными появились и новые проблемы. Московские торговцы били челом, прося матушку-императрицу защитить их от еврейских коллег по цеху, мигрировавших в Первопрестольную из «новых регионов». То ли и правда купцы-евреи сбывали контрабанду, то ли просто честнее торговали и больше трудились, но москвичи начали терять барыши.
Выросшая в местах проживания евреев Екатерина знала об их способностях не понаслышке, а потому быстро сообразила, чем закончится дело. Так 23 декабря 1791 года появился указ: впредь евреям разрешалось проживать и вести торговлю лишь на территории Белоруссии, Екатеринославского наместничества и Таврической области. Впоследствии границы черты оседлости были расширены, после окончательного разделения Речи Посполитой в неё вошли современные Латвия и Польша. Условия то ужесточались, то немного смягчались, но главное правило оставалось нерушимым: жить евреям разрешалось только в городах, покидать черту оседлости могли лишь купцы первой гильдии, лица с высшим образованием и некоторые другие категории, которые в любом случае оставались бесправны, если только не соглашались принять православие. Великого Исаака Левитана, написавшего, пожалуй, самые «русские» картины «Тихая обитель» и «Вечерний звон», полиция дважды выселяла из Москвы после очередного закручивания гаек. Идеолог империи Константин Победоносцев объяснял происходящее так: «Политика правительства исходит не из «вредности» евреев, а из того, что благодаря многотысячелетней культуре они являются элементом более сильным умственно и духовно, чем всё ещё некультурный русский народ».
Pogrom и мир
К концу XIX века в Российской империи проживало уже 5,25 млн евреев – почти 80% всего еврейского населения планеты. Как водится, количество начало переходить в качество: всё больше евреев задумывалось, почему они должны оставаться самыми бесправными людьми в России. Искры возмущения порождали пламя революционных движений – к концу 80-х годов XIX века доля евреев среди революционеров доходила до 40%. Империя отвечала им тем же. В 1881 году после убийства Александра II по югу страны прокатилась волна еврейских погромов, которым власти как минимум не препятствовали. Затем погромы повторились в 1903-м. Их масштабы оказались настолько велики, что слово pogrom проникло в иностранные языки, а европейская и американская пресса в красках описывала происходящее, формируя общественное мнение.
С начала будущего года в стране вступает в силу новый закон о ежегодной семейной выплате для граждан, воспитывающих двух и более детей в возрасте до 18 лет, а также до 23 лет – если ребёнок обучается по очной форме.
В итоге правительство Николая II c удивлением увидело, что исключительно внутренний для России «еврейский вопрос» вдруг оказался вынесен на мировой уровень. После того как в 1905 году Сергей Витте смог вывести империю из провальной войны с Японией, подписав в Портсмуте мирный договор, организатор переговоров президент США Теодор Рузвельт провёл с ним приватные переговоры. В ходе встречи хозяин Белого дома передал послание для Николая II: пересмотреть законодательство о черте оседлости. Впрочем, Рузвельта волновали не русские евреи, а американские. Ещё в 1832 году Россия и США подписали взаимовыгодный торговый договор, согласно которому представители обеих стран могли свободно приезжать друг к другу и вести торговлю. Однако по факту оказывалось, что как только в приехавшем американце узнавали еврея, ему не разрешали передвигаться вне границ черты оседлости. Доходило до абсурда: когда посол США в Константинополе Оскар Соломон Штраус решил посетить Россию, его тоже пытались заставить оформить разрешение на проезд по империи.
Ответа Рузвельт не дождался. Вместо этого по России прокатились новые погромы, о которых Николай II писал: «Не одним жидам пришлось плохо, досталось и русским: инженерам, адвокатам и всяким другим скверным людям». В итоге в 1911 году США в одностороннем порядке разорвали договор.
«Нож приставлен к горлу»
Вернуться к рассмотрению «еврейского вопроса» пришлось неожиданным образом. В 1914 году Россия вступила в мировую войну. К войне долго готовились, её начало радостно приветствовали, почему-то упустив из виду очевидную истину: война – это очень дорого. К июлю 1914 года в распоряжении правительства имелось 512 млн рублей наличности, при этом первые две недели боевых действий обошлись в 800 миллионов.
В результате министру финансов Петру Барку пришлось искать средства. Проведённые внутри страны займы помогли собрать несколько миллиардов рублей, однако вскоре стало ясно, что больше с населения взять нечего. Не помогло и повышение налогов. Оставалось идти за кредитами к иностранцам. Увы, крупнейшими банкирами Старого Света были Ротшильды. В ходе переговоров в Лондоне Чарльз Ротшильд провозгласил: если ограничения для евреев не будут сняты, денег Россия не получит. То же самое заявил глава французской ветви династии Эдмон де Ротшильд. Прямо описал ситуацию Барку и британский военный министр Китченер: «Для успеха войны одним из важных условий является смягчение режима для евреев в России».
При этом речь шла не только об отмене черты оседлости. «В Ставке сложилось убеждение, что еврейское население является сосредоточием шпионажа. Тыловые власти стали высылать десятки тысяч евреев во внутренние губернии. Евреи изгонялись поголовно, без различия пола и возраста. Слухи об этой мере и сопровождавших её насилиях распространились как в России, так и за границей. Совет министров неоднократно обращал внимание на необходимость отказаться от преследования еврейской массы и огульного обвинения её в измене, поясняя, что этого требуют как внутренние, так и международные соображения. Однако Ставка оставалась глухой на всякие доказательства и убеждения» – так в ходе совещания Совмина, состоявшегося 4 августа 1915 года, описал суть проблемы глава МВД князь Щербатов.
«Нож приставлен к горлу, и ничего не поделаешь, – заключил главноуправляющий землеустройством Кривошеин. – Необходим демонстративный акт по еврейскому вопросу. Если мы не выступим в данную минуту, то, может быть, через короткое время нам придётся давать то же и даже больше при менее для нас выгодной обстановке». «Мы попали в заколдованный круг. Сейчас мы бессильны, ибо деньги в еврейских руках и без них мы не найдём ни копейки, а без денег нельзя вести войну», – соглашался с коллегой Щербатов. Против выступил лишь министр путей сообщения черносотенец Рухлов: «Вся Россия страдает от тяжести войны, но первыми получают облегчение евреи. Моё чувство как-то не может этого переварить».
Помня отношение императора к евреям, принимать конкретное решение министры робели. Судя по всему, переубедить Николая помог Барк, который пользовался у царя безусловным авторитетом, после того как за неделю до начала войны вытащил из берлинских банков хранившиеся там русские активы. «Или дадим льготы евреям и восстановим свой кредит для получения средств на продолжение войны, или… Третьего выхода я, как министр финансов, не вижу», – пояснял он.
Вероятно, из дворца поступили какие-то сигналы, потому как на следующем совещании, состоявшемся 6 августа, атмосфера была уже иной. «Евреи встряхнут сонное царство и растревожат изленившееся на покровительственной системе русское купечество», – радовался Кривошеин, добавляя, что «невозможно воевать сразу с Германией и евреями». Беспокоило министров только одно: закон об отмене черты оседлости требовалось проводить через Думу, что вызвало бы бурные споры. Потому использовали хитрый трюк: новации провели путём издания циркуляра по Министерству внутренних дел. И хотя он формально не упразднял черту оседлости, а лишь разрешал евреям жить во всех городах империи, кроме Петрограда, Москвы, Ялты, Царского Села и казачьих областей, фактически речь шла о ликвидации действовавших более века ограничений.
