Ирина Пегова родилась в городе Выкса Нижегородской области. Мечтала стать певицей и даже пела на эстраде, изъездив с гастролями всю губернию. В конце концов всё же передумала и поступила в Нижегородское театральное училище, хотя до этого о театре знала только понаслышке. Потом она стала одной из тех, кому посчастливилось учиться в ГИТИСе у Петра Фоменко. Ирине и ещё нескольким её сокурсникам повезло вдвойне: они стали актёрами его знаменитой «Мастерской». Молодая актриса не потерялась на фоне известных «стариков» этого театра. В её активе роли в спектаклях «Фро», «Одна абсолютно счастливая деревня», «Война и мир», «Белые ночи», «Волки и овцы», «Варвары», «Безумная из Шайо». Её индивидуальность не прошла мимо внимания кинорежиссёров. Алексей Учитель пригласил её сняться в «Прогулке» и не прогадал: за эту роль Пегова «отхватила» престижную кинопремию «Золотой орёл». А теперь вот получила главную национальную театральную премию «Золотая маска». Правда, не за заслуги в родной «Мастерской Петра Фоменко», а за роль Сони в «Дяде Ване», поставленном её сокурсником Миндаугасом Карбаускисом в Театре под руководством Олега Табакова на сцене МХТ им. Чехова. Впрочем, слово «лауреат» вряд ли применимо к Ирине. Она, как и все «фоменки», равнодушна к регалиям и считает, что всяческие премии и награды — это очень опасная штука.
— Ирина, вы когда-то говорили, что в вашей жизни всё происходило случайно, и театр в том числе. Вы фаталист?
— Да, наверное. Меня в жизни что-то ведёт. Я ничего не делаю специально, чтобы достичь каких-то целей, не бьюсь кулаками в двери...
— Наверное, главной вехой стал приезд Петра Наумовича Фоменко в Нижний Новгород и приход в театральное училище на ваш спектакль?
— Нет, не на спектакль. Пётр Наумович очень любит ходить в гости в любой, даже самый неизвестный театр. Наш мастер Василий Фёдорович Богомазов пригласил Фоменко вместе с его студентами на урок актёрского мастерства. Мы показывали свои отрывки, а они — свои. Словом, общались целый вечер. И его ребята стали меня уговаривать поехать в Москву поступать на курс Фоменко. Я рискнула. Причем тайком от руководителей училища, потому что это было бы расценено как предательство. Но обошлось без драм, я поступила, и мы до сих пор общаемся с Василием Фёдоровичем.
— Учат в театральных училищах и вузах всех одинаково. Когда вы почувствовали свою индивидуальность, особость?
— Ещё в Нижегородском театральном училище. Хотя поначалу у меня был комплекс по поводу моей фактуры. Я казалась себе неуклюжей, деревенской. А потом я решила, что это не недостаток, а, наоборот, часть моей индивидуальности и даже достоинство. То же — с голосом. Он у меня низкий, грубый... (Многие даже считали, что это оттого, что я много курю. А я ни разу в жизни не закурила.) Потом я поняла, что эти черты как раз и могут нравиться зрителям.
— «Мастерская Фоменко» ассоциировалась у зрителя, особенно в первые годы, с четырьмя актрисами-звёздами. Вам не страшно было идти туда, зная, что «пробиваться» будет нелегко?
— А где сейчас легко пробиваться?! Я не завидую молодым актрисам, которые идут показываться в театры. По-моему, ничего страшнее придумать нельзя. Но мне и Наташе Курдюбовой повезло: нас Пётр Наумович взял в театр, и нам не пришлось проходить через унижение этих показов. Кстати, мои однокурсницы, которых не взял Фоменко, в театрах не работают. Потому что представить себя после курса Петра Наумовича в любом другом театре просто невозможно. Это другая планета, другой мир. Я поработала в другом театре и поняла, как это сложно.
— Но теперь-то вы стали одной из ведущих актрис, снимаетесь в кино, получаете призы, премии. Вот и «Золотую маску» получили...
— Это опасно. Нет, звёздная болезнь мне не грозит. Но после премий и наград может появиться чувство, что некуда больше стремиться. А для актёра главное — не останавливаться и иметь какие-то цели. И ещё важно забыть все прошлые удачи и аплодисменты. Этому нас учили и Фоменко и Женовач. Надо каждое дело начинать с нуля.
— Как вы считаете, удалось ли вам за почти четырёхлетний срок работы в «Мастерской Фоменко» сыграть роль или роли, адекватные вашим потенциальным возможностям?
— Таких было две. Первая — в спектакле «Фро» по Андрею Платонову, который был поставлен ещё в институте. Мы его перенесли в «Мастерскую», съездили даже на гастроли во Францию, но потом по ряду причин сняли. Мне посчастливилось сыграть и в «Войне и мире». Правда, это был ввод. На роли Ксении Кутеповой — Лизы Болконской и Сони. И мне есть что пробовать в этих ролях. У меня постоянно идёт какая-то внутренняя работа, и это меня очень радует.
Инцидент произошёл в Екатеринбурге. Там на этой неделе скончался призванный в рамках частичной мобилизации молодой человек.
— Но это уже сыгранное. А ведь у каждого творческого человека, тем более актрисы, есть мечты. А у вас?
— Джульетта.
— А могли бы вы прийти к Петру Наумовичу и сказать: у меня есть мечта, хочу сыграть. Он вас не выгонит?
— Почему «выгонит»? У нас театр очень демократичный. Можно что-то самой предложить, можно даже начать репетировать, а потом позвать Петра Наумовича посмотреть. Но если я созрею и предложу сыграть Джульетту, то, думаю, он сначала от такой наглости обомлеет. А потом... Всё может быть! Он непредсказуемый человек. Но, наверное, у меня сейчас нет какой-то необходимости это делать... Хотя я предлагала роль Элли в «Доме, где разбиваются сердца» Бернарда Шоу, даже показывала самостоятельную работу. Но пока говорить об этом рано.
— Какой театр вам ближе: условный, тот, что придумал Пётр Наумович в «Одной абсолютно счастливой деревне», или тонкий, психологический, как в «Войне и мире»?
— Мне ближе тот, что в «Деревне». И спектакль сам мне больше нравится.
— А чем ближе: темой или формой?
— И темой и формой. Там всё соединилось. Это настоящий шедевр.
— Роли в «Одной абсолютно счастливой деревне» и «Фро», казалось, были предназначены для вас. А как вы справлялись с игрой аристократок в «Войне и мире»? Что должно произойти в организме актрисы, чтобы она почувствовала персонажей, неблизких её индивидуальности?
— Я по знаку зодиака Близнец. Поэтому во мне живёт много разных людей, с которыми я борюсь, спорю. И всё же пытаюсь выстроить из себя какую-то одну личность. Но в каждом персонаже всё же ищу частичку самой себя. А потом постепенно растишь в себе эту частичку, и получается образ. Я характерная актриса, поэтому для меня нет проблемы сыграть кого-то из того или иного слоя общества.
— Как-то раз вы сказали, что кино — это искусство не столь же высокого уровня, как театр...
— Это разные виды искусства. Но если рассуждать с актёрских позиций, то для меня, например, сложнее играть в театре. Потому что каждый вечер, невзирая на свои проблемы, ты обязан играть на должном уровне. Но иногда не получается и исправить что-то уже невозможно. А в кино можно сделать 25 дублей и добиться такого варианта, который всех устраивает. И это облегчает актёрскую работу. Порой в кино есть что-то нечестное: режиссёр может взять любого человека со стороны, даже не актёра, и он так выполнит команды режиссёра, что никто и не заподозрит, что это не актёр. Это нечестно потому, что есть профессионалы, которые должны этим заниматься. Кроме того, в театре возможна условность, а следовательно, большее поле для фантазии зрителя. Кино, несмотря на свои неограниченные возможности, всё же беднее в этом смысле.
— Не появилось ли после нашумевшей «Прогулки» желание сниматься всё больше?
— Нет. Правда, предлагают, но в основном формате сериала. Мне в эту атмосферу окунаться не хочется. Конечно, если попадутся хороший режиссёр и хороший сценарий, я с удовольствием пойду. Но жажды засветиться везде у меня нет. Лучше сыграть за свою жизнь три хорошие роли, чем 50 средненьких.
— Я надеюсь, что новая ваша роль — из первой категории. Если вы несуеверны, расскажите о ней.
— Это фильм по сценарию Александра Миндадзе «Предчувствие космоса». Сценарий очень сложный, пересказать его невозможно: начинаешь пересказывать, получается что-то банальное. И героиня моя совсем другая, чем в «Прогулке». Это меня радует.
— А по вашей героине из фильма «Прогулка» можно будет судить о современном поколении?
— Нет, конечно. По-моему, она не имеет никакого отношения к современной молодёжи. Она и герой Паши Баршака не из этого времени. То есть такие люди есть, но их единицы.
— После выхода фильма в прессе писали, что ваши герои в «Прогулке»... «пустоваты». Идут по городу и полтора часа «треплются» о всякой чепухе. Вы с этим не согласны?
— Нет. Я согласна с тем, что эти герои, может быть, обделены жизненной конкретностью. Но этого просто не было в сценарии у Дуни Смирновой.
Йенс Столтенберг, занимающий пост генерального секретаря Североатлантического альянса, заявил о том, что в НАТО никогда не обещали не расширяться и союзники отрицают подобные заявления.
— А вам никогда не казалась привлекательной такая «невыносимая лёгкость бытия», что свойственна вашей героине? Не хотели бы, например, иметь мужа-миллионера и порхать по жизни как бабочка?
— Нет, это неинтересно. Раньше я относилась ко всему в жизни легко. Сейчас я стараюсь себя в этом смысле переделать. Хотя периодически увлекаюсь самыми разными вещами: то рисовала, то на скрипке училась играть. И всё мне интересно.
— Ну, теперь о самом главном. Спектакль «Дядя Ваня», в котором вы сыграли Соню, стал номинантом «Золотой маски», а вы получили «Маску». Как получилось, что вы вдруг (первой из «фоменок») пошли на сторону? Почему Миндаугас Карбаускис пригласил именно вас?
— Мы с Миндаугасом всегда были в напряжённых отношениях. Учась в институте, даже год не разговаривали. Пригласил меня Олег Павлович Табаков. Он хорошо меня знал. В своё время, когда я оканчивала ГИТИС, даже звал к себе в театр.
— Не было ли у вас трепета: одно дело — сверстники в родной «Мастерской», а другое — мэтры: Табаков, Плотников, Назаров?
— Я отношусь к этому спокойно. Какого-то особенного трепета не было. Наоборот, я боялась разочароваться в этих крупных личностях, которых раньше видела только со стороны. Я боялась: а вдруг не понравятся, вдруг не сработаемся? Слава богу, не разочаровалась.
— А в чеховской Соне не разочаровались? Раньше вы её тоже знали издалека, а теперь столкнулись нос к носу, сердце к сердцу?
— Соня вообще не вписывалась в мои планы, её никогда не было в списке моих «мечтаний». Поэтому разочарования не было, ведь изначально не было какой-то безумной любви.
— Часто образ Сони воспринимается достаточно пессимистически, несмотря на то что она обещает дяде Ване «небо в алмазах». В вашей, по-моему, присутствует оптимизм, она верит в будущее?
— Да, наверное. Но это коварный вопрос. То, что я думаю об этом персонаже, то, что делаю на сцене, и то, что видит зритель, — это три разные вещи. А то, что хотел сделать режиссёр, — это четвёртая. Поэтому мы с вами говорим не на равных: я сужу изнутри, а вы — как зритель. Вот, например, многие не восприняли мои косы в этой роли. И то, что Марина Зудина — Елена Андреевна таскает меня за косы, некоторым людям показалось ужасным. Другие, наоборот, увидели в этом какой-то особый смысл. Я думаю, что Соня — чистый человек, не умеющий врать. У нас жизнь совсем другая: приходится и врать, и злиться, и ругаться. Поэтому каждый раз, играя Соню, заново настраиваюсь на неё, учусь с ней говорить... Иногда не получается.
— Табакерка и МХТ непохожи на «Мастерскую Фоменко»?
— Абсолютно! Даже по подходу к пьесам. Мы в своём театре читаем пьесу за столом месяц-два. А здесь мы на седьмой репетиции уже «встали на ноги». Это не значит, что такой метод плох. Иногда необходимо быстрее встать из-за стола. Но для Чехова нужна подробность. Надо всё разобрать, исследовать до мельчайших подробностей. И жаль, что мы были ограничены во времени: у нас была определена дата премьеры и мы скакали, как загнанные лошади.
— И всё же вам понравилось исследование другого театра?
— Конечно!
— Если бы сейчас что-то предложили, пошли бы?
— Если бы позволили время, материал и Пётр Наумович Фоменко, почему бы нет?! На «Дядю Ваню» он меня отпустил скрепя сердце.
— Вам важно его мнение?
— Это самые страшные зрители: Фоменко и мои сотруппники. Даже страшнее критиков. (Смеётся.) Мы в «Мастерской» всегда делаем друг другу замечания. Это значит, что идёт жизнь.
