Недавно самый великовозрастный артист планеты Владимир Зельдин временно попрощался со сценой – причиной тому стала внезапная травма бедра. Однако наступил новый театральный сезон, и мастер, позабыв о хвори, вновь играет для своих зрителей, несмотря на свои 100 лет!
– Владимир Михайлович, первый вопрос, конечно, о здоровье. Как вы себя чувствуете?
– Знаете, театр даёт мне силы. Я сыграл в этом сезоне и в «Дядюшкином сне» театра «Модернъ», и вернулся на сцену своего родного Театра армии, в котором служу с 1945 года. Без зрителей я бы, наверное, так не смог. Мне ведь скоро исполнится 101 год.
– Про свой возраст могли бы и не уточнять, поскольку об этом знают не только в России, но и за рубежом…
– Да, недавно меня внесли в Книгу рекордов Гиннесса. Сказали, что я единственный артист на планете, который играет в таком возрасте.
– В связи с возрастом спросить у вас хотел: какое самое раннее ваше воспоминание?
– Из детства, да? Даже не знаю… Перед глазами часто встаёт дом, в котором я до четырёх лет жил с родителями. Чёрный ход вёл в палисадник – осенью я любил выходить туда и подолгу стоять, задрав голову, смотря, как жёлтые и красные листья устилают землю.
Театр даёт мне силы. Я сыграл в этом сезоне в театре «Модернъ» и вернулся на сцену своего родного Театра армии, в котором служу с 1945 года. Без зрителей я бы, наверное, так не смог. Мне ведь скоро исполнится 101 год.
Это если о хорошем. Хотя отчётливее всего запоминается всё же плохое. До сих пор помню, как однажды мы как обычно играли в палисаднике. Вдруг на улицу с диким гиканьем вылетела конница. После этого в городе начались погромы. Папа, надев парадный мундир офицера царской армии, вышел к калитке и долго разговаривал с человеком, перегнувшимся с лошади.
– О чём они говорили вы, конечно, не помните?
– Помню. Тот интересовался у отца, не прячет ли кто в округе евреев. И папа отвечал, что нет, никто не прячет. Позже я понял, какого невероятного самообладания это потребовало, поскольку был он человеком принципиально честным, а здесь во имя мира ему пришлось врать напропалую. Потому что незадолго до этого к нам в дом забежала молодая и очень красивая женщина, страшно напуганная, и бросилась перед отцом на колени с криком: «Спасите!» Женщина оказалась еврейкой, и мама спрятала её в саду.
Остались и другие воспоминания. Помню, как мой любимый дядя Поня был застрелен как иностранный агент, поскольку у него в доме обнаружили иностранные книги и журналы.
Я думаю, что эти истории стали особенно актуальны в наше неспокойное время. Сто лет живу на свете и ни разу не видел ещё, чтобы вражда шла на пользу дела.
– Тем не менее на ваше поколение, почти целиком выбитое войной, пришлось много всяких испытаний, несчастий. Но почему-то они вас не испортили...
– Я вам больше скажу. Нас жизнь эта, по сегодняшним меркам и жестокая, и нищая, воспитала не алчными, не жадными, не злыми. Да, всё время приходилось бороться за существование, как-то выживать, но мы относились к этому терпимо, терпеливо и были удивительно неприхотливы.
– Вы напомнили мне слова Евгения Евтушенко, который однажды сказал, что объездил почти все страны и редко когда встречал плохих людей.
Известная певица Лада Дэнс, в начале августа попавшая в серьезное ДТП, накануне вечером вышла на сцену в Нижнем Новгороде по случаю празднования дня города.
– Абсолютно согласен.
– Хотя бывает же, когда народ охватывает некая социальная истерия, тогда страдают все кругом. Вспомнить, например, репрессии или идеологию фашизма...
– Нашу семью репрессии тоже коснулись. Муж моей двоюродной сестры был очень крупным инженером по водоканалам и шлюзам. Что-то серьёзное изобрёл, был даже награждён орденом Трудового Красного Знамени. А потом его арестовали, и больше мы его не видели. Я много думал об этом: сколько семей пострадало в те жуткие годы, но мало кто озлобился.
Мог пострадать и я. Вы знаете, когда я учился на третьем курсе при Театре МГСПС (теперь это Театр Моссовета), меня вызвали к следователю…
– На Лубянку?
– Да. Я пришёл, совершенно не понимая, зачем я вдруг понадобился. И вдруг услышал чудовищный крик в свой адрес: «Где оружие? Выкладывай на стол!» Я даже не понял сначала, о чём идёт речь. Какое оружие?
Я как-то оправдывался и что-то лепетал. Но помню своё искреннее удивление: получалось, что меня кто-то оклеветал? Но кто? Я долго и подробно рассказывал о своей жизни. С меня взяли подписку о неразглашении и, слава богу, отпустили. А могли ведь и жизнь сломать.
Потом я мучительно вспоминал, кому же я дал повод на себя настучать? И понял. Произошло это на летних каникулах. Мы, молодые артисты, ездили в колхоз – обучали местную молодёжь основам самодеятельности. И там один парень стал расспрашивать меня об уличной преступности, которая действительно в те годы представляла серьёзную угрозу. Я в шутку ответил, что, да, действительно, хорошо бы носить с собой пистолет. И он решил, видимо, что я так и делаю и сообщил «куда надо».
– Слышал, вам всё-таки однажды пришлось попасть под суд.
– Это было уже после войны. В каком-то подмосковном ДК играли мы «Учителя танцев». За нами присылали автобус, но я предупредил своих коллег, чтобы меня не ждали, поскольку доберусь своим ходом. В ту пору я увлекался мотоциклами и, взяв у приятеля мотоцикл напрокат, рванул в Подмосковье. А по дороге мотор заглох. Кое-как прилетел я к самому началу спектакля. Коллеги готовы были носить меня на руках: слава богу, живой!
Однако спектакль пришлось задержать на 40 минут, что для военного театра приравнивалось к катастрофе. На следующий день в театре вывесили распоряжение о том, что над Зельдиным устраивается «товарищеский суд».
Это было страшно. Сколько всего я услышал! Самое ужасное, что никто не заступился – ни один человек – даже из тех, кого я считал своими приятелями.
Точку на этом собрании поставил начальник нашего театра, генерал-майор по имени Савва Игнатьевич. Он встал и сказал: «Товарищи! Ну ведь нельзя же так!» И тут все вздохнули. Ну нельзя так нельзя…
– Желания оставить Театр армии у вас не возникло?
– Моё внешнее спокойствие стало для многих укором: я не запил, не уволился, не сломался, а так же достойно и искренне продолжил своё служение искусству.
…Конечно, я понимаю, что где-то на горизонте уже стоит мой финальный спектакль, но пока бьётся сердце, пока есть силы – я до последнего буду выходить на сцену. Мне нравятся слова моего Дон Кихота: «Мечтать! Пусть обманет мечта. Бороться, когда побеждён. Искать непосильной задачи. И жить до скончания времён!».
