Арест! Слово-то какое, резкое, хрусткое, как звук переламываемой о колено палки. Есть в этом слове что-то запретное, недаром существует своего рода табу на него. В обычной речи почти никогда не говорят «меня арестовали». Простой человек скажет: «Меня взяли». Не самая лучшая замена. В России те, кто имеет реальный опыт многочисленных арестов, говорят: «Меня приняли». Это очень точно отражает те профессионально-нежные, почти интимные отношения, складывающиеся между старыми операми и матёрыми блатными.
Но то в России — на Кавказе всё иначе. Кавказский мент — мент в квадрате. В нём всегда сконцентрировано всё дрянное, что есть в отечественных ментах, и всё хорошее. Здесь у оперов нет нежности к своим клиентам, и потому местные «правильные пацаны» говорят: «Меня снесли». Именно так: на Кавказе не «принимают», а «сносят» к чёртовой матери.
К концу третьего дня моей командировки меня «снесли». Опрашивая у морга родственников убитых боевиков, я заметил, что всех присутствующих практически открыто снимают на видеокамеру. Тогда подумалось, что с оперативной точки зрения всё правильно, но уж очень цинично, всё-таки эти люди только что потеряли близких, пусть и преступников. Мне было невдомёк, что снимают не их, а тех, кто с ними общается.
Уезжал я из морга в такси вместе с одной местной журналисткой. Через пару километров она предупредила меня: за нами хвост, белая «семёрка» с тонированными стёклами. Я не придал её словам серьёзного значения.
В гостинице я долго звонил депутату сельсовета аула Хасанья Рамазану Темирботову. Рамазана, умного, интеллигентного «единоросса», я знал давно, и звонил я ему с непростым вопросом: Хасанья (посёлок вблизи Нальчика, через который отступали боевики), по мнению местных милиционеров, рассадник ваххабизма и балкарского сепаратизма. В чём причина?
Рамазан устало говорил мне в трубку:
— Ваххабизм тут не самое главное, проблема в том, что люди очень бедно живут, нормальной работы не найти. Годовой бюджет посёлка — 800 тыс. рублей, 600 тыс. из них каждый год не исполняется. А власти словно специально озлобляют людей: Хасанью решили сделать районом Нальчика. Это значит, что мы лишаемся 20-процентной сельской надбавки и выпасов, а здесь многие живут с огорода да с того, что скотину держат. Мы, естественно, против, но тех, кто выказывает недовольство, сразу записывают в ваххабиты. Когда избирали главу посёлка Артура Зокаева, защищавшего интересы односельчан, все республиканские газеты пестрели заголовками: «Ваххабиты рвутся к власти». Результаты выборов дважды отменяли, а мы упрямо голосовали за Артура, а потом Артура убили...
В общем, это не телефонный разговор, бери машину и приезжай...
Когда ехал в Хасанью, показалось, что за мной постоянно следует «шестёрка», тоже светлая с затемнёнными стёклами. Подумал, что начинается паранойя.
На въезде в посёлок мою машину остановили гаишники, быстренько проверили документы, велели показать содержимое рюкзачка. Заинтересовали их только мои блокноты и диктофон:
— Чего ты тут пишешь: по одной версии, по другой... Ты что, следователь, что ли?.. О, да тут записано, что в республике принадлежит нашему министру внутренних дел, да ты никак компромат собирал! Это каких мусульман мы избивали, а ну-ка объясни...
— Послушайте, я журналист, паспорт мой у вас в руках, оружия, взрывчатки у меня нет, а проверка содержания моих блокнотов не входит в вашу компетенцию...
— Ну, раз так, пусть с тобой другие разбираются...
Пока приехали «другие», успел позвонить в Москву и сообщить, что задержан. «Другие» загрузили меня в «уазик» и доставили, как потом выяснилось, в УБОП.
Родственники девушки, которая скончалась в результате ДТП в деревне Батерики Пермского края, считают, что сбивший ее водитель будто бы несправедливо избежал наказания. Они обратились в СК и прокуратуру, требуя продолжить расследование дела.
Два опера — Заур Крымуков и Беслан Чеченов, — полистав мой блокнот, сразу впали в истерику:
— Да ты приехал всю грязь про республику собирать, на какую разведку ты работаешь, тварь, кто тебе заплатил за это?.. Ладно, сейчас вызовем понятых и найдём в твоём рюкзаке гранаты... Да не х... с понятыми возиться, позвони, вызови машину, отвезём его в лесок и там кончим... Аллё, пусть сюда поднимется пара бойцов...
Действительно, через минуту появился парень в маске, бронежилете и с автоматом. На моё счастье, запиликал мой сотовый, звонили с «Эха Москвы», интересовались, соответствует ли информация о моём задержании действительности. Успел подтвердить и даже назвать имя одного из оперов. Всё-таки до чего полезная радиостанция «Эхо Москвы».
Поняв, что я обезопасил себя от расстрельной перспективы, все трое пришли в неописуемую ярость. Дальнейшие события развивались примерно как в старинной песне Иосифа Уткина «Мальчишку взяли под Иркутском».
После удара прикладом в область сердца, в голове завертелась дурашливо-оптимистическая мысль: «Как хорошо, что существует модернизация оружия, случись нападение на Нальчик лет 20 назад, меня бы били акаэмом калибра 7,62 с деревянным прикладом, который вдвое тяжелее нынешних жестянок калибра 5,45...»
Тут на столе Заура Крымукова зазвонил его телефон. Кому-то неизвестному на том конце провода он объяснял на кабардинском, что ехал я к лицам, находящимся в федеральном розыске. Правда, я так и не разобрал, это по их данным или я в этом уже сознался. Однако после этого звонка меня больше не били.
— Ладно, — цедил сквозь зубы Заур, — сейчас мы тебя опетушим и потом можешь в Москве направо и налево рассказывать, как тебя...
Идея Заура понравилась всем присутствующим, кроме меня. Все трое наперебой стали рассказывать, как они это сделают, причём каждый вызывался сделать это самолично.
«У них какой-то пунктик на этом, может, они действительно не той ориентации. Московские опера хоть поручают такие вещи ссученным блатным, а эти сами в бой рвутся», — подумалось мне.
Ещё час я выслушивал их сексуальные фантазии, а потом они выдохлись. Заур сменил гнев на милость:
— Зачем ты слушаешь «бородатых», это не те люди, которые дают правильную информацию, надо было по-честному прийти к нам, и мы бы за кружкой пива рассказали тебе, как всё на самом деле было.
За такой душеспасительной беседой я скоротал ночь. К утру УБОП стал наполняться жизнью и звуками. Когда меня выводили в туалет, я увидел, что вдоль коридора уже выстроен ряд задержанных, лицом к стене, руки за голову, ноги шире плеч. Из какого-то кабинета раздавались удары невероятной силы и такие же невероятные крики и стоны.
Вскоре за мной явилась парочка в камуфляже и масках, они заломили мне руки, согнули буквой «зю» и в такой несусветной позе повели меня на улицу, в машину. На выходе из УБОПа они решили задержаться, оказалось, для того, чтобы попинать меня ногами.
Меня, как выяснилось, решили доставить в республиканское МВД, сопровождавший опер сказал, что, вероятно, для встречи с главой МВД КБР. Видимо, для того, чтоб скрыть маршрут, в машине заставили сложиться пополам и засунуть голову куда-то между колен. Дюжий омоновец методично бил по моему затылку чем-то тяжёлым, приговаривая: «Не смотри в окно, не смотри в окно».
Но с министром я не встретился, минут 40 постоял в коридоре министерства, а потом меня отвезли назад.
Разместили в кабинете старшего опера Беслана Мукожева, там работа шла вовсю. Судя по поведению оперов, им уже где-то сказали, что со мной надо разойтись полюбовно. Время от времени ко мне подсаживались вежливые люди в штатском и затевали разговор про то, что обстановка сложная, что всё «на нерве», эмоции бьют через край. Что если я хорошенько подумаю, то осознаю, что сам виноват в своих злоключениях.
— Нет, не пойми неправильно, мы не учим тебя, что и как писать, но помни, на какую почву упадут твои слова, думай про гражданскую ответственность. В конце концов, не последний день живём, и ты не последний материал пишешь, можем быть и полезны друг другу, ведь есть ещё такое понятие, как «эксклюзивный материал».
Честно говоря, к этому моменту мне никакого эксклюзива уже было не нужно. В кабинете Мукожева я просидел семь часов, и всё это время опера спокойно обсуждали свои дела, полагая, что я ни слова не понимаю по-кабардински. К этому времени я уже знал, кто и на кого и какие показания даёт, кого и где они собираются арестовывать.
В 16.00 некий господин из центра каким-то шутовским тоном в очередной раз напомнил мне про гражданскую ответственность и про почву, на которую упадут мои слова. «За последние сутки вы встречались с многими нашими сотрудниками и... г-мм... ну, в общем, я приношу вам официальные извинения. А неофициально я думаю, что, как журналист, вы не жалеете об этом небольшом приключении».
Я действительно не жалел, тем более что понимал: обстановка боевая, хорошо, что вообще жив остался. На официальные извинения мне было наплевать, для меня было важнее, что один из оперов улучил момент, когда рядом никого не было, и сказал мне: «Я мужчина, и свои ошибки признавать могу, если чем обидел, то извини. Да нет, просто извини».
