Летом 1921 года выдающийся русский поэт начала XX века Николай Гумилёв был арестован чекистами и вскоре расстрелян по так называемому делу Таганцева и «Петроградской боевой организации». Следственное дело Гумилёва до сих пор остаётся засекреченным, отчего не утихают споры: действительно ли поэт являлся участником антисоветского подполья или же его выдумали сотрудники ЧК.
Словосочетание «дело Таганцева» обычно всплывает исключительно в связи с судьбой Гумилёва, что и неудивительно: сам Таганцев был личностью ничем не примечательной. Сын Николая Таганцева, известного юриста и профессора уголовного права, Владимир Таганцев в 1921 году был 32-летним доцентом на кафедре географии Петроградского университета. Его арестовали 31 мая. Вскоре Дзержинский направил начальнику Секретного отдела ВЧК записку, в которой указывалось: «За делом Таганцева надо наблюдать. Имеет огромное значение. Можно разгромить все очаги правых белогвардейцев. Не стоит ли важнейших перевести в Москву в нашу одиночку? Это дело может нам раскрыть пружины Кронштадтского восстания».
Соглашение с подследственным
Именно напугавшим большевиков знаменитым восстанием кронштадтских моряков, случившимся в марте того же года, принято объяснять жестокий исход дела Таганцева. Власть желала запугать потенциальную оппозицию – и потому запустила очередную волну «красного террора». Сам Таганцев в первые полтора месяца заключения не давал никаких существенных показаний, полностью отрицая свою вину. Однако следователь Яков Агранов – будущий начальник ГУГБ НКВД и один из авторов репрессивной машины – хитростью добился от него признаний. Он продемонстрировал арестованному документ, в котором было сказано: «Я, уполномоченный ВЧК Яков Саулович Агранов, при помощи гражданина Таганцева обязуюсь быстро закончить следственное дело и после окончания передать в гласный суд… Обязуюсь, что ни к кому из обвиняемых не будет применена высшая мера наказания». В ответ на эту расписку географ подписал соглашение: «Я, Таганцев, сознательно начинаю делать показания о нашей организации, не утаивая ничего… не утаю ни одного лица, причастного к нашей группе. Всё это я делаю для облегчения участи участников нашего процесса».
На последовавших допросах избежавший расстрела Таганцев рассказал, что подпольная организация возникла в конце 1920 года и в её планы входило поднятие мятежа в Петрограде, однако планы эти были нарушены неожиданным восстанием в Кронштадте. К несчастью, Таганцев назвал при этом массу знакомых и полузнакомых ему лиц, чем в итоге и увлёк их за собой в могилу. Ведь Агранов, разумеется, не собирался соблюдать своё смехотворное соглашение с подследственным.
С наступлением перестройки общепринятым стало мнение, что по делу Таганцева пострадали ни в чём не повинные люди. Но впоследствии всплыли некоторые документы, из которых следовало, что антибольшевистская группа в Петрограде всё же, похоже, существовала. Правда, у неё не было никакого названия, так что словосочетание «Петроградская боевая организация», судя по всему, и впрямь выдумали чекисты. А вот что касается участия в заговоре Гумилёва, то здесь даже самые ярые критики советской власти признают: теоретически поэт вполне мог стать членом подполья, такой уж у него был характер.
Иран выступил с предложением предоставить площадку для проведения мирных переговоров между Азербайджаном и Арменией. Во встрече на уровне глав МИД также могут принять участие министры иностранных дел Ирана, Турции и России.
«Чувствую себя виновным»
Николай Гумилёв родился в 1886 году в дворянской семье кронштадтского корабельного врача. Первый поэтический сборник издал в 1905-м. Будучи человеком отчаянной храбрости и авантюрного склада, он успел повоевать на фронтах Первой мировой и совершить несколько экспедиций в Африку. В последний раз Гумилёв вернулся из заграницы в Петроград в 1918 году. Здесь он сразу окунулся в литературную работу. При этом он ни от кого не скрывал своих политических взглядов, в открытую называя себя монархистом.
Вот что рассказывал в ходе следствия Таганцев: «Гумилёв утверждает, что с ним связана группа интеллигентов, которой он сможет распоряжаться, и в случае выступления согласна выйти на улицу, но желал бы иметь в распоряжении для технических надобностей некоторую свободную наличность… На расходы Гумилёву было выделено 200 тыс. советских рублей и лента для пишущей машинки». Поэт, по словам Таганцева, обязался также взять на себя составление и распространение контрреволюционных прокламаций.
После этого чекисты сразу же выписали ордер на арест Гумилёва. Следователем по его делу выступил некто Якобсон, о котором решительно ничего неизвестно. Есть точка зрения, что Якобсоном зачем-то назвался перед Гумилёвым всё тот же Агранов, «расколовший» Таганцева. В отличие от мягкотелого главы «боевой организации» Гумилёв на допросах проявил себя безукоризненно, не назвав вообще никого из тех, кому его показания могли навредить: «Допрошенный следователем Якобсоном, я показываю следующее: никаких фамилий, могущих принести какую-нибудь пользу организации Таганцева путём установления между ними связей, я не знаю и потому назвать не могу. Чувствую себя виновным по отношению к существующей в России власти в том, что в дни Кронштадтского восстания был готов принять участие в восстании, если бы оно перекинулось в Петроград».
Как раз в дни, когда допрашивали Гумилёва, в Петрограде скончался Александр Блок, отчего культурная общественность бывшей столицы не сразу заметила исчезновение коллеги. Узнав о его аресте, петроградские писатели и поэты решили срочно ходатайствовать за Гумилёва, направив в президиум Петроградской губернской Чрезвычайной комиссии следующее обращение: «Председатель Петроградского отделения Всероссийского союза поэтов, член редакционной коллегии государственного издательства «Всемирная литература», член Высшего совета Дома искусств, член комитета Дома литераторов, преподаватель Пролеткульта, профессор Российского института истории искусств Николай Степанович Гумилёв арестован по ордеру Губ. Ч. К. в начале текущего месяца. Ввиду деятельного участия Н.С. Гумилёва во всех указанных учреждениях и высокого его значения для русской литературы нижепоименованные учреждения ходатайствуют об освобождении Н.С. Гумилёва под их поручительство».
Послание подписал в том числе близкий к большевикам Максим Горький. Однако даже его участие в судьбе коллеги ни к чему не привело.
Приговор – расстрел
Секретарь наркома просвещения Арнольд Колбановский вспоминал, что перед Анатолием Луначарским ходатайствовала за Гумилёва бывшая гражданская жена Горького, актриса и большевичка Мария Андреева. Луначарский тут же позвонил вождю. «Ленин некоторое время молчал, потом произнёс: «Мы не можем целовать руку, поднятую против нас» – и положил трубку».
Заключение следователя по делу поэта гласило: «Следствием установлено, что дело гр. Гумилёва Николая Степановича… проживающего в г. Петрограде на углу Невского и Мойки в Доме искусств, поэта, женатого, беспартийного, окончившего высшее учебное заведение, филолога, члена коллегии издательства «Всемирная литература», возникло на основании показаний Таганцева от 6.8.1921 г.». Вывод следовал однозначный: «На основании вышеизложенного считаю необходимым применить по отношению к гр. Гумилёву Николаю Степановичу как явному врагу народа и рабоче-крестьянской революции высшую меру наказания – расстрел».
Приговор был приведён в исполнение 26 августа 1921 года. Место расстрела осталось неизвестным – впоследствии историки примерно определили его, установив кенотаф. Всего по делу Таганцева расстреляли 96 человек.
В 1991 году прокуратура СССР дала оценку делу поэта: «Постановление в отношении Гумилёва подлежит отмене, а дело – прекращению. Из имеющихся в деле материалов не вытекает, что Гумилёв, как это указано в обвинительном заключении, являлся активным участником «Петроградской боевой организации». Нет в деле данных и о том, что он принимал участие в составлении прокламаций контрреволюционного содержания, не доказана и какая-либо другая его практическая антисоветская деятельность». В историю вошла легенда о последнем дне Гумилёва, ответившего на вопрос конвоира, который зашёл в камеру забирать приговорённых к расстрелу и спросил «поета Гумилёва»: «Здесь нет поэта Гумилёва, здесь есть офицер Гумилёв. Пошли».
