Режим денежно-кредитной политики, основанный на количественном смягчении (QE) и нулевых (или даже отрицательных) процентных ставках, создал чрезвычайно благоприятную среду для политиков определенного характера. Те, кто желает использовать текущие условия, чтобы повысить свою популярность, могут ждать спокойного плавания, по крайней мере пока.
Почти во всех странах с развитой экономикой взаимодействие монетарной и налогово-бюджетной политики вышло на новый уровень. Так, например, правительство Германии выпустило 30-летние облигации с отрицательной доходностью. Это означает, что заемные деньги будут для правительства бесплатными и, теоретически, оно сможет с ними делать все, что захочет. Германия далеко не исключение, а потому не удивительны ширящиеся призывы к усилению фискальной активности при первых признаках замедления роста.
Очевидно, что нынешняя ситуация может иметь далеко идущие денежные и распределительные последствия, учитывая, что правительства постепенно экспроприируют у традиционных рантье. Но это только начало. Сама политика всегда сводилась к управлению компромиссами. Деньги, потраченные в одной области, не могут быть потрачены в другой. Если медсестрам и врачам платят больше, учителям, полицейским или пожарным платят относительно меньше. Правительства должны выбирать между снижением налогов и строительством новых высокоскоростных железнодорожных путей, авианосцев или дорог и мостов.
Но теперь нетрадиционная денежно-кредитная политика породила нетрадиционную классическую политику. В Европе популистские правительства в Центральной и Восточной Европе особенно хорошо играют в новую игру. Они могут выкупать различные политические группировки, повышать пособия на детей, увеличивать пенсии, снижать пенсионный возраст, создавать инфраструктуру и снижать налоги одновременно. Если оппозиция выдвигает новые предложения о расходах, правительство может просто принять эти идеи как свои собственные.
Подобное размывание монетарной экономики и фискальной политики неизбежно приведет к дисфункции. В 1990-х годах, когда европейцы рассматривали вопрос о переходе на евро, единую валюту продавали как в качестве дисциплинарного инструмента, так и в качестве средства приукрашивания горьких компромиссов традиционной политики. Присоединение к еврозоне означало пожертвование некоторой степенью суверенитета; но членство принесло бы более низкие процентные ставки, тем самым уменьшив расходы на государственный долг и высвободив ресурсы для других целей.
Под новой моделью все еще существует повышенное искушение потратить. Но это имеет своеобразное ограничение: сахарная фея только окропляет свою волшебную пыль в странах, которые обещают оставаться в кругу. Конечно, евро волшебным образом не превращает правительства стран-участниц в модели экономической направленности. Напротив, они теперь эффективно вознаграждены за безответственное и непредсказуемое поведение, в то же время заставляя монетарные власти занять более уступчивую позицию.
Самый очевидный пример этого гамбита - Соединенные Штаты , где торговая война президента Дональда Трампа и угрозы в твиттере подпитывают экономическую неопределенность и подрывают паруса в Федеральном комитете открытого рынка. ФРС сейчас снижает процентные ставки, чтобы предотвратить замедление роста. Это всего лишь вопрос времени, когда европейские популисты - британский премьер-министр Борис Джонсон, венгерский премьер-министр Виктор Орбан и Маттео Сальвини (чьи амбиции остаются в том, чтобы стать итальянским премьер-министром) удвоят ту же стратегию.
Как обманывает «Русское лото», и можно ли перехитрить алгоритмы лотереи?
Усугубляя дисфункцию, популисты ухватились за новые интеллектуальные аргументы и все чаще заявляют о себе как о серьезных новаторских мыслителях. Их первая задача - убедить избирателей, что то, что они делают, не опасно. Это совсем несложно, учитывая, что голоса, празднующие упадок старого либерального порядка, теперь раздаются со всех сторон политического спектра.
Во всех странах с развитой экономикой широко распространено мнение о том, что после финансового кризиса 2008 года старые правила более не применяются.
Новый повествующий сюжет идеален для популистов. Он предполагает, что финансовый кризис дискредитировал традиционную экономику, а «неолиберализм» оказался опасной иллюзией. Неолиберальное понимание, вызвавшее наибольшую критику после кризиса, заключалось в том, что фискальная сдержанность является добродетелью и вознаграждает приверженцев более низкими процентными ставками, дешевыми кредитами и повышенными потребительскими расходами. По мнению критиков, государственные расходы являются не только бесплатными, но и нелегированными товарами.
В этой храброй новой экономике, кажется, никто не может авторитетно сказать, насколько долг опасен. Но это не означает, что не существует какого-либо уровня долга, который мог бы вызвать резкое изменение. Если вкладчики и инвесторы начнут нервничать, долг снова может стать дорогим, что сделает существующие обязательства неприемлемыми. Только тогда народническая магия перестанет работать.
Те, кто хочет восстановить обычную политику и старые правила, оказываются в незавидном положении. Хотя они не хотят прекращения эпохи процветания, их риторика близка к той, что свойственна популистам. Никто не хочет голосовать за Кассандру, когда Поллианна находится в избирательном бюллетене. К тому времени, когда предупреждения Кассандры подтверждаются, всегда уже слишком поздно.
