На излёте перестройки мне довелось недолго поработать в Краснодарском крайисполкоме. По населению край равнялся Финляндии. А аппарат управления составлял всего 42 ответработника. При том, что задач перед ним стояло гораздо больше, чем сейчас.
Поэтому распространённое утверждение о какой-то многочисленной бюрократии оснований не имеет. Поживший за границей критик советской системы Александр Зиновьев утверждал, что недостатком была как раз малочисленность чиновничества, которого должно было быть в разы больше. Не могу подтвердить и утвердившееся представление о паразитизме и безделье начальства – вряд ли кто в СССР работал так много. Другой вопрос, что приходилось делать много бесполезной работы.
Мне лично никогда в жизни не приходилось так вкалывать, как тогда. Оглядываясь назад, не верю, что такое вообще возможно. Приглашали меня писать доклады и справки, но после утверждения на должность оказалось, что я должен выполнять функции пресс-секретаря, как сказали бы сейчас. Кроме того, на мне оказалась нагрузка инструктора орготдела, на должности которого я числился. А ещё кураторство двух районов, одним из которых оказался Динской – родной район председателя крайисполкома Кондратенко. В итоге мне поручили вести на первые в стране альтернативные выборы съезда народных депутатов председателя одного колхоза. Конкурентом был рабочий, что ставило нас в слабую позицию – начальников в народе не любили. В первый раз победителя не выявили, кандидаты пришли ноздря в ноздрю. Но во втором туре голосования мы победили. Я не смог отказать себе в удовольствии рассказать в газете о промахах конкурентов. После чего приехал первый секретарь райкома (в будущем губернатор края), который, видимо, возглавлял штаб рабочего, и орал на меня в кабинете шефа.
Был я и секретарём комиссии по культуре, которая собиралась и выезжала куда-нибудь перед сессиями крайисполкома. Точнее, собирал и вывозил её я. Особенно тяжело было с артистом музкомедии, депутатом крайсовета Кругловым. Он прятался, говорил, что со всем согласен, просил меня его представлять. Но механизмы пробудить депутатскую совесть находились.
Настоящей каторгой была подготовка докладов. Садились в кабинете у начальника орготдела и работали с 9 утра до часу-двух ночи. Было обидно, когда вылизанный текст председатель крайисполкома затем переписывал почти полностью на свой манер. Выходные выпадали крайне редко. Обычно приходилось где-нибудь дежурить, ездить с комиссиями.
При этом тратить на пустяковую бумажку надо было в разы больше времени, чем сегодня. В том числе бегая из одного крыла здания в другое, где располагалось машбюро. Никто не освобождал и от обязанности помогать рабочим и крестьянам в их героическом труде. Собирали плоды полей, а в сезон переработки зелёного горошка после работы приходилось отправляться на консервный комбинат. Под злорадные взгляды снимал пиджак и галстук и до полночи возил тачкой соль. Потом пешочком домой, а утром снова управлять краем.
Порядки и нравы
Сергей Егоров, который в 2017 году стал виновником гибели девяти человек в дачном кооперативе поселка Редкино в Тверской области, подал ходатайство о проведении дополнительной психиатрической экспертизы.
Поощрений даже в виде похвалы, не говоря уж о денежном бонусе, не существовало. В богатом номенклатурном фольклоре есть анекдот-быль. На сообщение коллеги о том, что его отчёт будут слушать на заседании какой-то комиссии, следует ответ: «Тоже мне соловей. Трахать тебя будут, а не слушать». Критика действительно была разносной. Однажды, когда краем руководил Медунов, критикуемого вынесли из зала без признаков жизни. Кондратенко по натуре был добрым, но правила соблюдал. При подготовке докладов начальники управлений (ныне министры) просили если не удалить какие-то факты, то хотя бы сообщить о них, чтобы критика не застала их врасплох.
Жёсткой была и дисциплина. Отлучаясь больше чем на 10 минут из кабинета, ты обязан был сообщить секретарше шефа, где находишься. Пиджак и галстук были обязательны в самую дикую жару. Тот же Медунов запретил курение во всех госучреждениях вообще. И выйти на улицу покурить ты тоже не мог. Был даже лозунг: «Если дружишь с табаком – не зовися казаком». Потом времена бездымного закона минули, но в кабинете могли курить только руководители. Рядовые работники – в туалете. Зато алкоголь не распивали, как это было во всех остальных трудовых коллективах страны. Секс случался. Приятель стелил на полу кабинета газету, запирал дверь на ключ, а через 10 минут воздушное созданье с папочкой выскакивало и быстрым деловым шагом устремлялось дальше. На попытки его пристыдить за пошлость циник отвечал: «А если это любовь?»
Интриги плелись не только любовные. Было подсиживание, подставы и прочая мерзость. Существовала сложнейшая система понятий и табу. Была среди чиновников и своя дедовщина. На меня, как молодого сотрудника, стремились свалить свою работу три зама начальника отдела. Один раз при подготовке доклада потребовалась какая-то бумажка. Я щёлкнул кнопкой на селекторе шефа и попросил коллегу принести. Тот наябедничал, и я пережил жестокий разнос. Оказывается, равному по должности я не мог позвонить иначе, как по обычному телефону. Впрочем, номенклатурную науку я осваивал быстро. Однажды в составе комиссии выехал в район на подтопление. Председателем комиссии был отраслевик, но давать оценку председателю райисполкома должен был я. А он полез на мою грядку и не дал включить в справку критические замечания. Тогда я опубликовал статью под заголовком: «Только ли стихия виновата». Председатель райисполкома понял свою ошибку и приехал познакомиться поближе.
Это соперничество нанесло мне ущерб в бытовом плане. Орготдел был становым хребтом краевой власти – мы контролировали власть на местах и региональные ведомства. Был и общий отдел с крайне малообразованным, подлым, но очень амбициозным шефом. Он «прославился» на всю страну, когда, упиваясь властью, ввёл запрет женщинам в брюках заходить в здание крайисполкома. Будучи по существу завхозом, стремился таким образом показать свою значимость и унизить начальника орготдела. В частности, выделил ему разбитую служебную машину со спецномером в третьей десятке. Себе, конечно, взял номер в первой десятке, сразу за председателем и замами. Такие мелочи много значили в номенклатурной иерархии. Мои коллеги по отделу старались втихаря подлизаться к высокопоставленному завхозу. Я же, как самый близкий по работе к шефу орготдела, сразу впал в немилость. А когда не исполнил ритуал восхищения великим завхозом, попал в его чёрный список.
Привилегии
Зарплату мне положили такую же, как я имел в районной газете, – 200 рублей. Но там был хороший гонорар. Кроме того, я без напряжения мог работать ещё в двух местах. Чем ближе тогда ты жил к производству продуктов, тем дешевле была жизнь. Килограмм яблок в Москве в госторговле стоил 2 рубля, а в кубанском райцентре – 20 копеек. Килограмм мяса в колхозном придорожном киоске покупал по 50 копеек вместо 2 рублей в госторговле. Правда, водитель редакции предупреждал: «Не бери, это холодный забой». Но как бы там ни было, продукт был в разы вкуснее магазинного. И хотя в Краснодаре цены были почти такими же, траты выросли, а доставать продукты стало тяжелее.
Согласно данным телеканала CNN, в администрации Соединённых Штатов Америки планируют ещё одну встречу Уиткоффа с представителями Российской Федерации.
Полгода я ждал получения квартиры, живя в убогой крайисполкомовской гостинице за 40 рублей в месяц. Жена в райцентре из-за малолетства ребёнка не работала, отчего семья наша просто обнищала. Ужин мой состоял из рогалика и стакана воды с сиропом из автомата за три копейки.
Квартиру мне обещали в номенклатурном доме, который затем превратился в обычный. Архитектор-проектировщик даже накатал жалобу в Москву – мол, ликвидировали кладовки, плитку в санузлах и прочие излишества. Единственным достоинством осталось расположение в центре города. Кстати, большинство номенклатуры, включая председателя Кондратенко, жили в обычных домах.
Как кандидату наук, мне полагалась дополнительная комната. Правда, доплата к зарплате за учёную степень, как в негосударственных учреждениях, мне не выплачивалась. Но общий отдел поручил подконтрольному профсоюзному комитету, так как его председатель занимала непонятную должность в этом самом отделе, рассмотреть возможность такой льготы. Её всё же признали незаслуженной. Пока я доказывал, что профком не может отменить закон, четырёхкомнатные квартиры кончились. Поэтому, признав мою правоту, предложили таковую на окраине города. Или же трёхкомнатную на 11-м этаже, но в центре. Знай я, что в скором времени снова вернусь на журналистскую стезю, выбрал бы первый вариант. Но из-за мысли о том, что на работу и домой мне придётся ездить общественным транспортом, с графиком которого я часто просто не совпадал из-за ночных посиделок за докладами, пожертвовал комнатой.
В номенклатурный дом вселялись не только ответработники, но и машинистки, поварихи. Дворник, обязанный его обслуживать, прописал к себе кучу родных и получил пятикомнатную квартиру. На трояки и пятёрки, которые мы присовокупляли к униженным просьбам устранить неполадки, он построил во дворе два гаража, в одном из которых развёл кроликов, а в другом разместил первую в округе иномарку. После запрета КПСС он бегал по двору и кричал, что коммуняк надо скидывать в канализационные люки.
Спецраспределитель закрыли ещё до моего прихода. Не было и продуктовых заказов, как на предприятиях. Спецполиклинику застал, но потом и её прикрыли – к абсолютному безразличию пациентов. Лечились они, включая и меня, у «своих» врачей. В спецполиклинику же приходили при лёгком недомогании, чтобы не терять времени. Стационар в ней был оснащён хуже районной больницы. Его называли «камера хранения», потому что, уезжая в отпуск, помещали сюда родителей, чтобы не волноваться. Также в здании крайисполкома была парикмахерская с госрасценками. Что, опять же, экономило ненормированное рабочее время. Зимой мне продали путёвку в сочинский санаторий, но потом отозвали на работу, и лечение пошло прахом. Телефон домой я не просил, даже наоборот. Однако мне его всё же поставили – служебный, крайисполкомовский. Опять же чтобы дёрнуть в любое время дня и ночи. Не светила и покупка автомобиля. Мой друг, блестящий журналист и писатель Владимир Рунов, в пору работы помощником зампреда крайисполкома сделал это с большим риском для карьеры, пройдя по списку рабочих кирпичного завода. Позже, в тяжёлую пору, надвинув кепку, таксовал на этом автомобиле по ночам, ибо зарабатывал вдвое меньше обжигателя кирпича 6-го разряда, коим числился в списке на покупку «Жигулей».
Знал ли о цене привилегий Борис Ельцин? Уж точно получше меня. Но избежать соблазна разыграть эту карту в политической борьбе не смог. Бумеранг вернулся быстро. Сегодня его винят в коррупции за строительство номенклатурного дома в статусе президента. И пипл схавал. Хотя с учётом экономии затрат на охрану, связь, возможность обсуждать с соратниками государственные дела в любое время суток за это чисто номенклатурное решение его следует скорее похвалить. Но какой мерой мерил он, такой отмерилось и ему. Миф о привилегиях войдёт в историю именно благодаря Ельцину.
Вряд ли умрёт запущенный в холодную войну миф о правящем номенклатурном классе в обществе всеобщего равенства. Если он был таковым, то после революционных перемен должен был пострадать, как аристократия после французской революции и буржуи и иже с ними после октябрьской. Но пострадали «угнетённые» при социализме рабочие и крестьяне. Для номенклатуры же наступил золотой век. Она вышла из народного рабства, как евреи из Египта. И стала элитой. А дворник, лифтёр, завхоз стали просто дворником, лифтёром и завхозом. После «свержения» жильцы нашего номенклатурного дома собирались во дворе обменяться новостями. И бывший завсектором крайкома партии Витя Курбатов, ставший банкиром, пошутил: «Чего мы власть сами не сменили? Пахали без дня и ночи за копейки, а нас грязью поливали». При этом на момент смены власти ни у кого не было ни денег, ни собственности. Был бесценный опыт управления и знания. Новая экономика и госсистема потребовали таких людей. Когда Ельцина упрекают, что он сделал ставку на старую номенклатуру, хочется спросить: «А был ли у него выход?» Как вершину демократии 90-х представляют избрание губернаторов из коммунистических времён. Снова миф. Хотели бы – не допустили. Один из глав районов рассказал мне, как краевые власти протащили на выборах конкурента. Дали команду отключить тепло в домах, и рассерженный электорат отреагировал. Таких механизмов в руках Москвы было немало. Но губернаторов вернули, чтобы они погасили недовольство людей на местах. И они это сделали. Как? Стоит разобраться. Вместо навешивания штампов на день вчерашний и создания мифов. Советская номенклатура была едва ли не самой большой жертвой системы, которую обслуживала. Как пел «Наутилус»: «Здесь первые на последних похожи». Для первых такая модель обиднее.
