Россия провалила кампанию по вакцинации населения от коронавируса, отчего пришлось принимать экстренные меры, заставляя граждан прививаться под угрозой отстранения от работы и недопуска в общественные места. Нежелание россиян делать прививки политологи объясняют недоверием людей к власти, а социологи замечают, что если в течение 20 лет показывать по телевизору отупляющие шоу, то вполне естественно, что народ начинает искать конспирологию везде и повсюду. А вот историки не видят в поведении сограждан ничего необычного, говоря, что ровно таким же образом люди вели себя и в XIX веке, и в XVIII, когда страну охватывали многочисленные эпидемии. Впрочем, может быть, вся проблема в том, что и власть тогда вела себя точно так же?
Осенью 1770 года в Москву пришла чума. Смертельную заразу в Первопрестольную занесли солдаты, возвратившиеся из молдавского похода. Как писал член-корреспондент РАН Владимир Симоненко, 30 ноября 1770 года в госпиталь поступили два унтер-офицера Азовского пехотного полка – сержант Игнатий Рожнов и подпрапорщик Евсигней Грачёв, прибывшие в Москву из-под Хотина. Однако поскольку они имели только «некоторые обыкновенные припадки», вскоре их выписали, возможно, просто отправив умирать. Потому «нулевым пациентом» принято считать некоего офицера, скончавшегося в госпитале в страшных муках. Вскрывавший его прозектор через три дня покрылся чёрными пятнами и умер. Тем не менее ещё почти месяц ни медики, ни городские чиновники не произносили слово «чума». Ведь иначе пришлось бы ответить перед Петербургом, почему ничего не предприняли, доподлинно зная о том, что везде по пути следования войск из Молдавии в Россию начинались вспышки чумы. Только в декабре, когда дальше тянуть уже было невозможно, госпиталь оцепили военным караулом. Но поздно – к тому времени зараза уже пошла гулять по городу. Тем не менее власти по-прежнему продолжали делать вид, что ничего не произошло, призывая не верить слухам о появлении чумы и называя болезнь «заразительной горячкой». Лишь в марте 1771 года, когда за неделю на фабрике в Замоскворечье умерли 130 человек, генерал-губернатор Пётр Салтыков принял решение ввести в Москве тотальный локдаун. Повсеместно закрывались лавки, трактиры и общественные бани. Покидать Москву запрещалось, а для въезжающих вводился шестинедельный карантин. При этом сам Салтыков, а также губернатор Иван Юшков и обер-полицмейстер Николай Бахметев практически сразу сбежали из города вместе с чадами и домочадцами.
Архиепископа забили до смерти
К концу месяца смертность от чумы достигла 100 человек в сутки. Москву охватила атмосфера подавленности и тревоги. Во-первых, все понимали, что вылечиться от чумы нет никаких шансов. Тех, у кого появлялись хотя бы слабые симптомы, загоняли в карантинные дома, где здоровые находились вперемешку с больными, отчего умирали и те и другие. Во-вторых, из-за карантина взлетели цены, а локдаун привёл к разорению тысяч лавочников, служек и мастеров. На этом фоне в конце августа по городу пронёсся слух – дескать, священник церкви Всех святых на Кулишках поведал, как к нему пришёл некий рабочий и рассказал, что намедни увидел Богородицу. Та в слезах сокрушалась, что перед её любимой иконой на Варварских воротах уже 30 лет никто не служил молебнов. И за это Господь даже хотел поразить Москву каменным дождём, но затем смилостивился и только наслал чуму. Потому если москвичи хотят избавиться от заразы, то перед иконой надо отслужить службу – и чуму снимет как рукой.
Напрасно медики твердили, что устраивать в эпидемию массовые сходки подобно смерти. Отчаявшиеся москвичи толпами текли к Варварским воротам, тысячами молились перед иконой, а самые отчаянные по лестницам забирались наверх, чтобы приложиться к образу Богородицы. Заодно начался сбор денег на гигантскую свечу: возникла версия, что если её зажечь перед иконой, то Господь точно простит Москву и уберёт чуму.
В санкционном списке кроме украинского оказались российское, польское, белорусское и другие подразделения компании. Также против Бакальчук и ее супруга введены персональные санкции.
Московский архиепископ Амвросий был человеком прогрессивным даже по меркам нынешнего времени. Понимая, что вера верой, а зараза есть зараза, он ещё в начале эпидемии запретил проводить крестные ходы и коллективные молебны об избавлении от чумы. Потому новость о многотысячном собрании у Варварских ворот обеспокоила архиепископа не на шутку, в связи с чем он приказал собрание прекратить, собранные деньги опечатать, а икону унести и закрыть в храме.
Но не тут-то было. Стоило дьякам потянуть руки к деньгам, как по толпе пронёсся крик – мол, Богородицу грабят! Тут же кто-то ударил в набат. Толпа в 10 тыс. человек двинулась к Кремлю, где, как считалось, находится архиепископ. Остановить её даже не пытались. Разъярённые манифестанты ворвались в Чудов монастырь и устроили там погром. В подвале были бочки с вином, потому первый день бунта окончился повальным пьянством.
С приходом утра отрезвление не пришло – наоборот, на улицы вышло ещё больше вооружённой черни. Прознав, что Амвросий скрывается в Донском монастыре, толпа штурмом взяла обитель. Архиепископа отыскали и устроили ему публичный допрос: не сам ли Сатана подсказал ему спрятать икону, чтобы христианский народ продолжал умирать от чумы? Напрасно Амвросий пытался втолковать про гигиену и пути распространения заразы – дворовый Василий Андреев осадил владыку ударом кола. По свидетельству очевидцев, архиепископа долго били и истязали, а потом бросили его мёртвое тело валяться. Затем толпа двинулась громить больницы – дескать, лекари сами «пущают хворь», чтобы на ней зарабатывать.
Понимая, что добром тут уже не справиться, командовавший Москвой генерал Еропкин поступил решительно: 10 тыс. солдат штыками и картечью разогнали погромщиков, пытавшихся закрепиться в Кремле. На подавление бунта ушло три дня. После этого в город прибыл сам фаворит императрицы граф Григорий Орлов. Будучи человеком неглупым, он применил новый подход для борьбы с эпидемией. Для начала врачам серьёзно повысили жалованье, материально заинтересовав их работать. Также были открыты новые инфекционные больницы, налажена поставка продовольствия и начата расчистка города, что позволило занять безработных. Но главное – в карантинные дома перестали загонять силой. Наоборот, чтобы заболевшие сами уходили в изоляцию и не заражали здоровых, для них установили плату 15 копеек в день. Кроме того, выписавшимся из больницы женатым давали по 10 рублей, а холостым по 5 – по тем временем весьма солидная сумма. В результате уже к осени эпидемия пошла на убыль, а к весне 1772 года закончилась полностью.
Жадность «чумных» чиновников
Чумной бунт 1771 года позже оправдывали – всё-таки зараза унесла, по одним данным, 50 тыс. душ, а по другим – все 100 тыс., неудивительно, что народ «слетел с катушек». Но, как оказалось, порой для этого даже не нужна эпидемия – достаточно даже одной её видимости.
В 1828 году на российском юге вновь дала о себе знать чума. Её вспышки были, в общем-то, привычным делом – сказывалось тесное морское сообщение со Стамбулом, так что приход заразы особо никого не напугал. Однако севастопольские власти, хотя в городе чума не была замечена вовсе, решили перебдеть и объявили карантин. В целом смысл в этом имелся: город являлся главной базой военно-морского флота на Чёрном море и появление чумы могло бы существенно ослабить обороноспособность. В итоге вокруг города было установлено оцепление – движение разрешалось только через специальные заставы. Нетрудно представить, во что это вылилось: за возможность проехать в Севастополь и из него караульные начали вымогать взятки. Из-за этого начались перебои с поставкой товаров и поднялись цены.
Карантин продлился целый год. Летом 1829 года севастопольцы надеялись, что посты будут сняты – зачем они нужны, если чума так и не прошла в город? Однако ограничения не только продлили, но и ужесточили. Было объявлено, что ради сдерживания заразы каждый въезжающий должен две-три недели содержаться в карантине. Правильно рассудив, что теперь придётся либо ещё больше платить, либо полмесяца сидеть под замком, окрестные крестьяне и купцы вообще перестали ездить в Севастополь. Городским чиновникам, причастным к установлению карантина, только того и требовалось. Они тут же взяли под контроль поставки продовольствия, из-за чего цены на еду совсем выросли до небес, а затем и вовсе возник дефицит. Но это было ещё полбеды. Теперь в самом Севастополе любой возможный носитель чумы подлежал изоляции в карантине. Понятно, что это также открыло гигантские возможности для коррупции и самоуправства: ткни на любого пальцем и тащи в карантин. Заодно бедняцкие кварталы начали «в целях дезинфекции» окуривать хлором. «Дезинфекторов» увещевали не травить хижины, однако те были непреклонны. Было отчего, ведь позже выяснилось, что те получали в сутки 2 рубля с полтиной, то есть в месяц все 75 целковых, а начальство вообще выписывало себе заоблачные оклады «за вредность» и «особые заслуги» – при том, что жалованье обычного врача в год составляло всего 170 рублей!
В Еврокомиссии (ЕК) пояснили, что предложение ослабить ограничения на въезд в ЕС иностранных туристов не освобождает приезжих от необходимости сдавать ПЦР-тесты и проходить карантин.
В итоге севастопольцы смогли-таки составить письмо о своих бедах и передать его в Петербург. По высочайшему повелению в город приехала комиссия во главе с флигель-адъютантом Николаем Римским-Корсаковым. Проведённое им расследование выявило массу злоупотреблений. Однако дошлые севастопольские чинуши, видимо, нашли кому сунуть в Петербурге взятку (неудивительно – с таких-то заработков!), и из столицы пришёл приказ прекратить следствие.
Разобравшись с проблемами, севастопольские власти решили показать жалобщикам, кто хозяин в доме. Гайки карантина затянули ещё сильнее, объявив полную самоизоляцию и запретив покидать дома. «Чумы в городе по-прежнему не было, но всех подозрительных больных собирали в пещеры Инкермана, на старые суда-блокшивы, в неприспособленные здания. Многие умирали там от бесчеловечного обращения и дурных условий. Из-за плохого продовольственного снабжения среди матросов Севастополя распространились желудочно-кишечные заболевания», – писал Борис Гаврилов в статье «Чумной бунт в Севастополе 1830 г.». Кроме того, массово заполнялись карантинные бараки. «Там умудрялись держать «подозрительных» даже и по два месяца, а был и такой случай, когда держали целых пять месяцев! А так как туда отправлялись не только подозрительные по чуме, но и их семейства полностью, до грудных детей и глубоких старцев, то часто вымирали целые семьи. Наконец, кем-то изобретено было, как предупредительная мера против заражения чумою, поголовное купанье в море жителей. И это подневольное купанье продолжалось всю зиму. Как же можно было не заболеть от этого всеми простудными болезнями! А чуть человек заболевал, он уже становился «подозрительным по чуме», – повествовал в красках писатель Сергей Сергеев-Ценский.
Карантин продержался два месяца. Однако для бедняцкой Корабельной слободы запрет показательно продлили на две недели, приказав к тому же покинуть дома и перейти в карантинную зону. Для пущего эффекта слободу окружили двумя батальонами пехоты. «В Слободе начался голод. Доведённые до отчаяния жители вооружились, создали отряды самообороны под командованием инвалидов (ветеранов войн). Солдаты оцепления и многие офицеры сочувствовали жителям. Обе стороны воздерживались от начала боевых действий, которые могли взорвать ситуацию в городе и во флоте. Но выстрелы всё же начались. В ходе одной из санитарных инспекций штаб-лекарь Павел Верболозов выявил признаки лихорадки у жены и дочери матроса Григория Полярного, предписав несчастным отправиться в созданный на территории Павловского мыска «карантин». Зная, что ждёт жену и дочь в этих «чумных бараках», Григорий Полярный открыл огонь по санитарной команде, прибывшей за его близкими. После того, как у Полярного закончился порох и он сдался, матроса показательно расстреляли на глазах жены и дочки. Это было искрой, взорвавшей город», – констатирует доктор исторических наук Дмитрий Левчик.
Власти объявили конфискацию оружия у населения и выставили на улицах караулы. В ответ поднялся уже весь Севастополь. 3 июня толпа горожан осадила дом губернатора Николая Столыпина, убив его. К бунтовщикам присоединились матросы и солдаты, отказавшиеся стрелять по восставшим. До поздней ночи севастопольцы ходили по домам «чумных» чиновников, требуя от них расписки, что заразы в городе нет и не было.
Подавлять бунт бросили генерал-лейтенанта Василия Тимофеева. После уличных боёв бунтовщики сдались. Семерых позже казнили, около тысячи приговорили к каторжным работам. Однако карантин всё же был снят, словно его и не было. Одновременно началось расследование, установившее, что из 70 тыс. рублей, выделенных «зачумлённому Севастополю», две трети разворовали. Впрочем, наказания за это никто из коррупционеров не понёс.
Как сообщил министр туризма Кипра Саввас Пердиос, для российских туристов, которые прибудут на остров с 1 апреля текущего года, отменяется обязательный карантин.
«Несчастным распарывали живот и сматывали кишки»
Едва успокоилась ситуация в Севастополе, как полыхнуло в Старой Руссе. Причиной стала холера, ежедневно уносившая от 50 до 80 человек. Власти тут же объявили карантин, применив самый распространённый способ профилактики – окуривание домов хлором. На беду очагом эпидемии стало военное поселение – одна из придумок Александра I, где солдаты одновременно несли службу и вели хозяйство, отчего были «задолбаны» вдвойне. К тому же в этих забытых богом поселениях уровень грамотности и интеллекта оставлял желать лучшего не только у солдат, но и у их командиров. Потому майор Розенмейер по-солдафонски решил, что распоряжение начальства надо выполнять, и ради окуривания домов приказал личному составу ночевать на улице. К утру несколько солдат, пристыв на холоде, заболели. А тут ещё выслужившийся из нижних чинов поручик Соколов, имевший на Розенмейера зуб, начал внушать солдатам, что никакой холеры на самом деле нет – это господа-де специально травят народ из вредности. Зерно интриги упало на подготовленную почву мракобесия и ненависти к офицерам, мучившим поселенцев шагистикой и придирками. Для начала солдаты избили капитана Шаховского, заподозрив, что тот лил отраву в колодец. К солдатам присоединились городские мещане, и толпа двинулась по улицам, избивая представителей власти, а также врачей. Вытащенный из постели генерал Мевес клялся, что разговоры о «холерной отраве» чушь и бред, но его стащили на мостовую и разбили голову о камни. Также убили и полицмейстера, а священников под угрозой расправы заставили совершить крестный ход, после чего избрали «народный суд», который приговорил к обезглавливанию оставшихся в живых 15 офицеров и чиновников.
Через три дня в Старую Руссу вошли присланные для усмирения бунта войска. Однако, к ужасу командиров, они тут же перешли на сторону восставших. Следом взбунтовались ещё два полка. В каждом случае бунтовщики убивали офицеров, причём самым изощрённым способом. «Некоторым несчастным распарывали живот и сматывали кишки, другим вколачивали в ноги деревянные гвозди и потом выдёргивали, иным выкалывали глаза, из спины ремни вырезали», – в ужасе описывал увиденное очевидец бунта А. Ушаков.
Попытки захватить Старую Руссу успехом не увенчались. Собственно, они некоторое время даже не предпринимались – командование заметило, что солдаты с большой симпатией относятся к бунтовщикам, и потому решило не рисковать. В результате спасти ситуацию помогла не сила, а хитрость. Генерал Микулин передал восставшим, что царь услышал их, понял причины их бунта и готов принять для переговоров. Наивные поселенцы двинулись на встречу с царём, однако около Ораниенбаума их окружили, арестовали и заковали в кандалы. Тем же временем верные правительству полки атаковали оставшихся без вожаков бунтовщиков, разгромив их наголову. По результатам суда 3 тыс. человек были приговорены к наказанию шпицрутенами, в результате чего 200 умерли от ударов.
Авторы дикие люди живут в джунглях,одним словом дикие люди...........