Московский фотограф Михаил Киракосян — профессионал и фанат своего дела, которым он занимается уже 16 лет. Он воплотил в жизнь уже несколько серьёзных проектов, которыми по праву гордится. «Монументальная геометрия», «Московский зоопарк. Изоляция», «Мы похожи на вас», «Чемпионат мира по футболу 2018», «Бессмертный полк» — и это не считая художественных фотоснимков на отдельные темы. Мы расспросили фотографа о «Монументальной геометрии» — впечатляющем проекте, вызвавшем большой резонанс.
— Я занимаюсь этой серией уже четвёртый год, расширяя его тематику и воплощая новые идеи. Дело в том, что я учился в Московском государственном строительном университете и потому архитектура — это моя особенная любовь. Кто-то мудрый, кажется, Гёте, назвал архитектуру музыкой «застывшей в камне» и я восхищён точностью этого сравнения. А архитектура Москвы — это еще и классические незыблемые каноны.
— Но Москва одна, а фотографов, влюблённых в неё предостаточно…
— Да, и оттого тут порой возникают концептуальные споры. Кто-то, например, может сказать, что Кремль снимали уже многие и много раз. К примеру, известный советский фотокорреспондент ТАСС Николай Рахманов делал хорошие фотографии Кремля, и зачем, мол, их дублировать. Но это, согласитесь, странно. Вспомним рублевские иконы — художники до сих пор продолжают их переписывать. И потом, Москва, оставаясь собой, все время меняется. У меня есть, например, снимок Кремля и Собора Василия Блаженного на фоне Сити — здесь и преемственность, и контраст, и долгая интересная история великого города.
— Ну раз вас сравнивают с «кремлевским» фотомастером Рахмановым — это говорит о многом. А если критикуют, то это говорит о масштабе.
— Возможно. При этом я уверен в своей позиции. Разве можно всерьёз считать, что тема с Кремлем на века закрыта, если его уже снимал кто-то титулованный? Скажу «страшное» — нет, конечно. И если честно, новые фотографии Москвы интереснее, чем старые советские. Потому что сейчас, у меня, например, техника другая. Фотоаппарат — самый совершенный. Рахманов снимал на плёнку, на слайды, а это очень большая разница с нынешними фото даже в техническом исполнении. Уникальность кадра, разумеется, имеет значение, но как по-разному она достигается! Николай Рахманов, по рассказам его коллег, советских фотографов, был знаком с комендантом Кремля и его просто вели за руку на нужные точки съемки. Он имел возможность вскарабкаться на кремлёвские башни и снять звезду крупным планом. Никто другой такой возможности не имел. И здесь, по сути, не важно, насколько снимок хорош или нехорош — он просто уникальный и всё.
Меня за руку никто не ведёт, мне приходится тратить массу времени и сил, чтобы выйти на какую-то точку и сфотографировать то, что я хочу. А сейчас, к слову, разрешение на съемки вообще дают с большим трудом. Гостиница Ritz-Carlton вот только что отказала мне в съемке Кремля из их ресторана по какой-то совсем странной причине.
— Но в самом начале своего пути вы же учились у советских мастеров?
— Конечно, я учился. И учусь до сих пор у них. И у того же Рахманова. Не учиться и смотреть, что было ранее сделано, это было бы большой глупостью. Делал я всё равно по-своему и по-другому.
— Михаил, а на какие самые большие жертвы или авантюры приходилось идти, для того чтобы выбрать нужный ракурс, нужную точку съёмки?
— Из последних «подвигов» — это недавний кадр с Кремлём, который я сделал с высоты птичьего полёта. Я на ту позицию ходил практически каждый день в течение месяца, после чего обнаружил, что похудел на 3 кг. Зато снял именно то, что задумал. Для этого нужно было попасть в режимное время и «попасть в свет». Так что и на рассвете ходил, и на закате, и днём. Это было очень сложно и трудоёмко. Сам Кремль, с точки зрения света и траектории солнца находится не в очень-то уж благоприятном месте. Он хорош на рассвете, также можно поймать хороший момент в полдень, а потом солнце садится за Кремлем и тут уже все становится сложно — нужно ждать, пока включится освещение, и очень точно балансировать для того, чтобы картинка получилась действительно хорошей. В какие-то нужные точки попадаешь по дружбе, что-то достаётся путём случайных или тайных историй. Недаром говорят, что хорошая случайность — та, что была подготовлена.
— Интересно, нужно ли иметь особый склад ума, чтобы снимать архитектуру, которая всегда просто стоит на месте?
— Скорее, тут речь о чувстве эстетики. Для меня основной критерий фотографии — именно эстетика, чувство красоты. Представители советской школы фотографии настаивают, что в образ на фотографии создаёт мысль, заложенную в ней. Мысль — это хорошо. Но гораздо важнее и, бывает, труднее разглядеть просто красоту. Красота сама по себе — это образ. И художник не обязан объяснять, что он «хотел сказать». Я всегда стараюсь делать так, чтобы визуальная составляющая моих проектов говорила сама за себя.
— А технологии — они облегчают жизнь фотографу или наоборот добавляют требований и создают стихийную конкуренцию со стороны обладателей смартфонов?
— Ни то, ни другое. Технологии — это данность нашего времени и все. Я стараюсь делать свои фотографии настолько качественными и технически совершенными, насколько возможно. Чтобы человек смотрел и дальше как в песне: «и хорошее настроение не покинет больше вас!». Чтобы почувствовали драйв от законченного произведения, где нельзя ничего ни убрать, ни добавить, не нарушив гармонию. Конечно, сейчас во время интернета и мобильных телефонов, некоторые из которых снимают и получше многих фотоаппаратов, кто-то может случайно поймать закат и сделать отличную картинку. Но это, опять же, ее величество случайность. Но вот что ещё для меня важно: я не считаю фотографами тех людей, кто не печатает свои фотографии на бумаге. Фотография, оставленная в цифре, рискует каждый раз менять свой цвет в зависимости от разных компьютеров и мониторов. Законченная, совершенная фотография — это снимок, напечатанный на бумаге.
