Дедушкиными глазами я играла, когда была совсем ещё маленькой. Запускала руку в шкатулку, набирала полную горсть, и они падали обратно со стеклянным стуком. А много-много позже я впервые очень близко увидела глаз, готовый для протезирования. Зрелище было нереальное. Яркий свет, направляемый офтальмологом, освещал коричнево-зелёную радужку, голубоватый белок и — поперёк всего глаза — четыре крупных ровных стежка. В глаз 40-летнего токаря Михаила Н. попала отлетевшая от станка стружка, и теперь искалеченный орган зрения надлежало удалить, а взамен вставить его стеклянное подобие.
Если ампутация руки или ноги для человека является огромной катастрофой, то потеря глаза представляется двойной или тройной трагедией, которая просто не укладывается в голове. А ведь лишиться зрения гораздо проще, чем ноги. Ежегодно тысячи людей выбивают, выкалывают и выжигают глаза — дома, на работе, на войне и в дороге.
А индивидуальные протезы, которые невозможно отличить от настоящего глаза, делают только в московском Центре глазного протезирования, где и побывал корреспондент «Версии».
Пятнадцатилетняя Аня В. потеряла глаз в автокатастрофе. Операцию по его удалению сделали быстро, и вот она с потерянным видом и в чёрных очках, чтобы скрыть повязку, сидит в вестибюле центра. Рядом мама. Она держит девочку за руку, гладит её и вглядывается в такие же убитые лица вокруг. Заметно у них, не заметно? «Вон смотри, как у мальчика хорошо, совсем не видно», — шепчет она, показывая на молодого человека, выходящего от врача. Аня безучастно поворачивает голову. Нет левого глаза, и ей приходится делать чёткий, сильный поворот всем корпусом, чтобы разглядеть что-то с левой стороны. Она не верит, что может быть незаметно. А ещё думает о том, что на карьере модели, да и вообще на жизни, можно ставить крест. И что теперь все будут смотреть ей в лицо не с восхищением, а с боязливым любопытством...
Включается громкая связь: женский голос называет её фамилию. Аня, держа маму за руку, проходит в кабинет к доктору. Врачу предстоит непростая задача — определить, какая форма из 40 тыс. возможных конфигураций сложных протезов подойдёт девочке лучше всего. Ведь глазной протез — не шарообразный. Он похож на толстенькую створку раковины, до гладкости обкатанную морем. Сверху или сбоку у него может быть выступ любой формы, чтобы сделать более выпуклым веко или обеспечить лучшее сцепление с мышцей.
Наконец врач подбирает пробный вариант и отпускает Аню погулять и попривыкнуть. Мама беспокойно вглядывается в лицо дочери. Да, конечно, то, да не то... Глаз серый, как у Ани, но совершенно непохож. Но всё лучше, чем есть сейчас...
Тем временем в кабинет вызывают бухгалтера Евгению Петровну. Первый раз за свои 40 лет она полетела отдыхать на море, в Египет. И, что называется, дорвалась до солнца. В результате рак глаза, его ампутация и радиооблучение глазницы. Она уже погуляла свои полтора часа и пришла сказать, что форма подходит.
Евгения Петровна садится за стол, напротив неё усаживается мастер-стеклодув — и происходит то, чему сложно подобрать название. Дело в том, что специалисты определяют 105 расцветок радужки. И вот мастер с фотографической точностью запоминает цвет, рисунок белка и радужной оболочки живого глаза Евгении Петровны. Все его оттенки и переходы, чёрточки и точечки, чтобы потом нарисовать их при помощи расплавленного цветного стекла. Она переводит это в буквенно-цифровой шифр: «стекло № 27, склера — 10, фон — 467» и уходит в цех. Это значит, что через 23 минуты глаз будет готов.
Глаза выдувают из стеклянных трубочек
Погружение в необычный для читальни формат событий ожидает юных участников будущей акции. Состоятся встречи с писателями, артистами, музыкантами, вернисажи, викторины музыкальный квартирник и релакс-дискотека.
Первые глазные протезы появились чуть ли не в Риме. Чтобы в пустые глазницы не попадала пыль и грязь, люди заполняли их каменными или деревянными вставками. Иногда с золотыми и драгоценными украшениями. В России первые протезы начали изготовлять только после Первой мировой войны. Делали их на Ленинградском фарфоровом заводе мастера совместно с художниками. Фарфоровые глаза были тяжёлые, а радужка смотрелась как пуговица. Тогда ещё не умели делать мягкий, туманный лимб — тончайшую границу между радужкой и белизной белка. Со стеклом первыми начали работать немцы, но наши быстренько переняли технологию. В июне 1943 года по распоряжению Совета народных комиссаров была основана Московская фабрика глазных протезов. Они изготавливались из «стекла молочного, цветного и бесцветного».
Обо всём этом сквозь шум вытяжки мне рассказала Ольга Петровна Янцева, начальник ОТК центра, пока мы стояли за спиной у мастера-стеклодува и наблюдали, как рождается глаз для 25-летнего милиционера Михаила, вернувшегося из Дагестана.
— Так врачи или всё-таки художники? — этот вопрос не даёт мне покоя весь день. — Кем надо быть по специальности, чтобы всю жизнь рисовать тысячи глаз?
— Не врачи и не художники. Все наши мастера пришли на фабрику молоденькими девочками, ученицами стеклодува. И за 30 лет стали асами своего дела. У нас ведь только на обучение уходит пять лет. Но, конечно, призвание и дарование иметь необходимо.
Глаза делаются из отрезков матовых стеклянных трубочек, которые горкой лежат справа от мастера. Слева, в стойке для пробирок, — тоненькие палочки цветного стекла: зеленоватые, голубые, оранжевые, коричневые, бежевые. Ими создаётся рисунок. Прямо перед мастером напряжённо застыло полупрозрачное сине-фиолетовое пламя горелки. Нагревая трубочку в 1200-градусной струе, мастер отрезает лишнее стекло с одной стороны. С другой — вытягивает в тонкую трубочку. Будущий глаз похож на большую каплю или мыльный пузырь, который держится на длинной ножке. Периодически мастер подносит её ко рту и дует во внутрь. Пузырь слегка увеличивается. Мастер измеряет его: как раз.
Теперь начинается искусство. На конце прозрачного пузыря в виде круга расплавляется серая стеклянная палочка — это основа радужки. Затем коричневой и зеленоватой нитями, как кисточкой с краской, мастер воспроизводит уникальный рисунок глаза: тёмный ободок, серый фон и каре-зелёные лучики. Для волн кровеносных сосудов берутся нити оранжевого цвета. Ровно в центр ставится зрачок. Ошибиться нельзя — готовый стеклянный протез поправкам не подлежит.
— Кстати, раньше, — рассказывает Ольга Петровна, — в СССР, когда протезы стоили 7 рублей, люди заказывали сразу по три штуки с разными зрачками: с маленьким — для лета и солнечной погоды, средним, повседневным, и большим — для вечера. Всего на 21 рубль...
Мастер поворачивает глаз над пламенем. Стекло то чернеет, то становится прозрачным. Дополнительными каплями она запаивает всё до абсолютной гладкости и продолжает нагревать. Стекло из прозрачного становится молочно-матовым.
— Это там образуются мельчайшие кристаллы, — комментирует Ольга Петровна, — после добавления фтора. Вообще, стекло для протезов — очень капризный материал. Нас в центре только двое специалистов-технологов, которые могут его сварить. Мы его сами и разработали.
А тем временем за соседним столом почти готов глазик для 6-летней Полины. Пока она бегает по двору перед центром за 3-летним Павлом. Девочка весело хохочет, но иногда останавливается, когда мальчик убегает влево. Левым глазом она уже год ничего не видит. У Полины — опухоль головного мозга, которая давит на глазной нерв. Девочке была сделана операция, и нерв пришлось перерезать. Глаз помутнел, и недавно его удалили совсем. А вот Павлик даже не помнит того времени, когда он видел двумя глазами: в возрасте полутора лет убежал от мамы, залез в кусты и неудачно упал.
Теперь мама следит за каждым его движением и еле сдерживается, чтобы не закричать: «Перестань бегать! Упадёшь!» — знает: бесполезно.
Будущий Полинин глаз начинает приобретать сложную форму. Мастер добавляет воздуха, увеличивает пузырь и видоизменяет его, то нагревая, то трогая измерителем, похожим на циркуль. Затем она начинает втягивать воздух в себя (это над 1000-градусной горелкой!) и, постукивая теми же инструментами, мягко сминает стекло, придавая ему искомую форму. Стекло плавится, обтекает, мастер отрезает лишние нити — и вот наконец она держит пинцетом протез для маленькой пациентки. У него мягкий лимб и натуральная, влажно блестящая поверхность. Отличить этот глаз от живого сможет только врач. Ну и мама.
— У нас есть пациенты нескольких месяцев от роду, — говорит Ольга Петровна. — Ну, не развился глазик почему-то... А вот Мисс Сочи помните, которой лицо кислотой облили? Её тоже мы недавно протезировали.
Мастера-протезисты работают как художники
Есть в центре и цех, который изготавливает протезы из пластика. Именно такой порекомендовали сделать Петру Александровичу, который этой зимой потерял глаз на пожаре. Пациент уже старенький, руки дрожат, поэтому стеклянный глаз может упасть и разбиться. Пластик прочнее, но изготавливают его по-другому. Здесь мастера-протезисты работают как художники — кистью и масляными красками. Они садятся напротив пациента и, внимательно глядя в его лицо, рисуют радужку на пластиковом кружочке. Затем изготавливается форма из пластика, всё спаивается, шлифуется и обтачивается.
— Ольга Петровна, — я смотрю на мастеров, которые каждый день видят депрессивные, изуродованные лица женщин, молодых людей, детей, — как вы это выдерживаете?
— Тяжело, — отвечает она, — но зато результат радует.
— А пациенты всегда довольны?
— Встречаются и капризные. Хочу, говорят, чтоб был глаз как живой...
15-летняя Аня капризничать не стала. Взволнованно разглядывая себя в зеркале, она поворачивала лицо так и этак. Новый глаз блестит, двигается и по цвету совсем как собственный. Довольной её назвать нельзя — чуда не произошло, настоящий глаз ей не вернули. Но какой-то интерес к жизни появился: «Чёлку надо подлиннее отпустить. Тени светлые купить. И очки затемнённые». Мама оживлённо машет руками: Конечно, отпустить! конечно, купим!»
Они уходят, и мама привычно делает несколько лишних движений на месте, чтобы пропустить дочь и пойти рядом с ней с правой стороны.
