Именно Никифор Григорьев послужил прототипом пана атамана Грициана Таврического в знаменитой оперетте «Свадьба в Малиновке». В Гражданскую войну выходец из крестьян успел послужить едва ли не всем силам, которые получали преимущество на территории его родной Украины. И всех же в итоге он предал. После чего сам стал жертвой вероломства со стороны мнимого союзника.
В 1901 году 17-летний Никифор Григорьев поступил добровольцем на военную службу и с тех пор почти не знал гражданской жизни. Будучи участником Русско-японской и Первой мировой войн, он дослужился в императорской армии до штабс-капитана. А в 1918 году собрал собственный партизанский отряд и вознёсся по-настоящему. Но очень ненадолго.
Непостоянный Никифор
Юрий Тютюнник, некоторое время служивший начальником григорьевского штаба, оставил такой портрет атамана: «Был он чрезвычайно храбрый, решительный человек, прекрасно ориентировался на поле боя, имел феноменальную память, силу воли и гражданское мужество. Умел владеть толпой, никогда никому не льстил. Но были и отрицательные стороны его характера. Был он чрезвычайно самолюбив и честолюбив. Временами слишком самоуверенный, малодисциплинированный, политически почти неграмотен. Любил деньги, сильно пил, имел только одну идею – возвышение своего «Я». К тому же имел ограниченное образование, как общее, так и военное, плохо ориентировался на карте, сравнительно легко подпадал под влияние своего окружения, если таковое стояло культурно выше его».
Подобное можно было написать про многих заметных командиров времён Гражданской войны. Как правило, все они плохо кончили. Не стал исключением и Григорьев. При гетмане Павле Скоропадском, возглавлявшем Украинскую державу (антибольшевистское правительство, управлявшее большей частью Украины с апреля по декабрь 1918 года), Григорьев сначала командовал ротой пехотного полка. Но летом был уволен в запас и вскоре стал предводителем восставших крестьян в сёлах Верблюжки и Цибулёво. Партизанский отряд, ведший войну против немецко-австрийских оккупантов и гетмановцев, сперва насчитывал 200 человек. Однако уже осенью под началом атамана действовало 120 отрядов общей численностью 6 тыс. человек. В то же время Григорьев сблизился с украинскими эсерами – боротьбистами, которые назначили его комиссаром своей партии в Херсонской губернии. Это не помешало атаману поддержать противоположный лагерь – Директорию Украинской Народной Республики (существовала с декабря 1918 по ноябрь 1920 года). Впрочем, уже в начале 1919 года Григорьев объявил республике войну и вступил в переговоры с советским командованием.
2 февраля председатель Совнаркома УССР Христиан Раковский сообщил в Москву: «Состоялось соглашение между представителями наших армий, оперирующих на границе Екатеринославской и Херсонской губерний, и атаманом Григорьевым. Он – украинский эсер, располагающий значительными партизанскими силами и оперирующий в Херсонской губернии сплошь до Николаева». 19 февраля отряды Григорьева были переформированы в красноармейскую бригаду – 1-ю Заднепровскую. Начальником штаба бригады атаман назначил боротьбиста Юрия Тютюнника. Тот вспоминал: «Я мог приступить к осуществлению моей мечты о наступлении на десант Антанты и белогвардейцев, которые засели в Херсоне, Николаеве и Одессе. С Григорьевым у меня установились неплохие отношения, он не вмешивался в технические дела штабной работы… Для Григорьева необходимо было оставить только наружный вид командования да славу победителя».
Похищение с требованием выкупа в духе 1990-х произошло в Санкт-Петербурге. Неизвестные злоумышленники напали на предпринимателя и потребовали у него деньги.
Мечта эсера сбылась: в марте григорьевцы взяли Херсон и Николаев, а 8 апреля войска атамана вошли в Одессу. Командующий группой войск Харьковского направления Анатолий Скачко докладывал в победной реляции: «Одессу взяли исключительно войска Григорьева. В двухнедельных беспрерывных боях бойцы показали выносливость и выдающуюся революционную стойкость, а их командиры – храбрость и военный талант. Прошу товарища Григорьева, который лично показал пример мужества в боях на передовых линиях (под ним было убито два коня и одежда прострелена в нескольких местах) и который добился победы над сильным врагом с незначительными потерями, наградить орденом Красного Знамени». Взятие Одессы привело к бегству французских интервенционных войск и белых частей.
Разгул григорьевщины
Высокой награды Григорьев так и не дождался. Уже 16 апреля секретарь украинского ЦК большевистской партии Георгий Пятаков писал командующему Украинским фронтом Владимиру Антонову-Овсеенко: «Неоднократно Центральный Комитет получал сведения о том, что атаман Григорьев и командный состав его частей – элемент ненадёжный. Мнение Центрального Комитета заключается в том, что Григорьева необходимо как можно скорее ликвидировать». Одной из причин критики стало то, что после взятия Одессы Григорьев наложил на местную «буржуазию» огромную контрибуцию – 500 млн рублей. Но командующий посчитал, что атаман ещё может быть полезен. Москва очень хотела поддержать Венгерскую советскую республику (существовала с марта по август 1919 года) в её противостоянии с Румынией. Помочь второму в мире социалистическому государству в борьбе с соседней монархией Антонов-Овсеенко и предложил Григорьеву. Тот согласился, но сперва испросил три недели отдыха для своих бойцов. С этой передышки начался закат атамана.
Триумфаторы-григорьевцы отправились в Елисаветград (ныне Кропивницкий) и Александрию, где устроили серию зверских еврейских погромов. «Сам Григорьев не был погромщиком, – свидетельствовал Тютюнник, – доказательством этого может быть прекращение погрома в Одессе. Для разгона несколькотысячной толпы он разрешил мне обстреливать толпу из артиллерии на дистанции не больше тысячи шагов. Но после выезда в район Елисаветград – Александрия он дал свободу антисемитической пропаганде».
7 мая 1919 года командующий 3-й Украинской советской армией Николай Худяков направил Григорьеву ультиматум: или он в 24 часа прекратит безобразия, или будет объявлен мятежником. Ответом атамана был манифест «К народу Украины и бойцам Красной Украинской Армии». «Народ украинский! – взывал Никифор. – Бери власть в свои руки. Пусть не будет диктатуры ни отдельного человека, ни партии… Каждая волость, каждое село, формируйте отряды и идите в свой уездный город, от каждого уездного города из ваших отрядов по 400 человек лучших бойцов пошлите на Киев и по 200 – на Харьков, если есть оружие – с оружием, нет оружия – пошлите с вилами, но мой приказ прошу выполнить, и победа за нами!»
Сам атаман 9 мая выдвинул свои 20-тысячные войска на Екатеринослав (ныне Днепр), Полтаву и Киев. На подступах к последнему григорьевцы 21 мая потерпели сокрушительное поражение от Красной армии. К июню у атамана осталось лишь 3 тыс. бойцов – и он принял фатальное для себя решение соединиться с войсками Нестора Махно, чьи отношения с его недавними союзниками-большевиками к тому времени тоже были испорчены.
Палачи-анархисты
Свой смертный час Григорьев встретил 27 июля 1919 года в селе Сентово на съезде повстанцев Екатеринославщины, Херсонщины и Таврии (ныне территория Крыма). В убийстве атамана приняли участие сам батька Махно, а также анархисты Пётр Аршинов, Алексей Чубенко, Семён Каретник и другие.
«Первым выступал Григорьев, – вспоминал Аршинов. – Он призывал крестьян и повстанцев отдать все силы на изгнание большевиков из страны, не пренебрегая в этом деле никакими союзниками. Григорьев не прочь был ради этого соединиться с Деникиным. После, мол, когда иго большевиков будет низвергнуто, народ сам будет видеть, как ему устроиться. Заявление это оказалось роковым для Григорьева. Выступившие немедленно после него махновец Чубенко и Махно указали на то, что борьба с большевиками может быть революционна только в том случае, если она ведётся во имя социальной революции. Союз со злейшими врагами народа – с генералами – будет преступной авантюрой. К этой контрреволюции зовёт Григорьев, следовательно, он – враг народа».
Чубенко приписывал уничтожение атамана именно себе: «…Григорьев схватился за револьвер, но я, будучи наготове, выстрелил в упор в него и попал выше левой брови. Григорьев крикнул: «Ой батько, батько!» Махно крикнул: «Бей атамана!» Григорьев выбежал из помещения, а я за ним и всё время стрелял ему в спину. Он выскочил на двор и упал. Я тогда его добил». В результате григорьевщина оказалась обезглавлена. Часть бойцов атамана влились в ряды махновцев, остальные разбежались по домам.
