Италия в настоящее время находится на переднем крае битвы за будущее Европы. Вице-премьер Маттео Сальвини подставил паруса попутным политическим ветрам, которые после майских выборов в Европейский парламент могут усилить его влияние, что позволит нанести дополнительный ущерб ЕС. Что удивительно и неприятно, так это то, что ксенофобия, лежащая в основе постоянно растущего авторитета Сальвини, порождается ошибочной архитектурой еврозоны и политическими интригами.
В своем недавнем отчете об экономических дисбалансах, с которыми сталкивается каждое государство-член ЕС, Европейская комиссия обвиняет итальянское правительство в том, что оно не сумело обуздать долг, а это приводит к низкому росту доходов. По мнению комиссии, нежелание правительства сократить дефицит бюджета напугало рынки, повысило процентные ставки и, таким образом, сократило инвестиции.
Доставить Сальвини большее удовольствие было бы сложно. В докладе представлена прекрасная возможность обвинить саму комиссию в страданиях Италии, утверждая, что именно политика жесткой экономии в ЕС ограничивала рост, подталкивала экономику к новой рецессии и привела к избранию популистского правительства, в котором сейчас доминирует Сальвини. Также, как будто всего остального мало, в документе содержалась угроза наказать Италию, если она не будет следовать правилам жесткой экономии, что заставило рынки нервничать и привело к росту процентных ставок.
Итальянская трагедия заключается в том, что комиссия и Сальвини правы и неправы одновременно. Правда, что заявления Сальвини о намерении отменить согласованные меры жесткой экономии встревожили инвесторов, сделали итальянский долг менее жизнеспособным и вызвали бегство капитала. Но также верно, что налоговые правила комиссии, если бы они были полностью выполнены, вызвали бы рецессию, которая в любом случае сделала бы итальянский долг менее жизнеспособным.
Когда два противоречивых объяснения одного и того же правильны, они являются неполными, даже если охватывают различные аспекты наблюдаемой реальности. В таких случаях полезно использовать новую точку зрения, с которой можно по-новому взглянуть на проблему. Когда дело доходит до столкновения Брюссель-Рим, следует обратиться к опыту Японии.
В определенном смысле Италия - это европейская Япония. Обе экономики характеризуются сильным экспортно-ориентированным промышленным сектором, профицитом счета текущих операций, схожими условиями торговли, ужасной демографией и, после нескольких лет неосторожного кредитования, банками, похожими на зомби. Кроме того, они также схожи по составу своих финансовых обязательств, с относительно низким частным долгом и очень высоким государственным.
В отличие от Италии, политический центр Японии еще у власти, потому что средние доходы немного выросли за счет стабилизации экономики Центральным банком и использованием фискальных стимулов правительством. Если бы правительство Японии работало в соответствии с типом ограничений, наложенных на Италию договорами ЕС и фискальными и валютными правилами еврозоны, японское общество оказалось бы в смятении.
В самом деле, если бы финансирование японской экономики и банковской системы было предоставлено внешним центральным банком, стремящимся усилить финансовую экономию, угрожая ликвидности, то неизбежным был бы рост неплатежеспособных банков, доходности облигаций и рецессионных сил. Политически ядовитый популизм вскоре бы поднял голову и вызвал те же противоречивые вопросы, которые сейчас можно услышать от Европейской комиссии и правительства Италии.
На пост вице-премьера — главы аппарата правительства руководитель кабмина Михаил Мишустин взял своего бывшего зама из ФНС Дмитрия Григоренко. Марат Хуснуллин, заместитель мэра Москвы по вопросам градостроительной политики и строительства, занял пост вице-премьера.
Внутриевропейское сравнение проливает дополнительный свет на загадку, с которой сталкиваются Италия и Еврозона. Испания и Италия имеют почти идентичнон отношение долга к ВВП (298,3% и 301% соответственно). Итак, почему все говорят о долгах Италии, а не Испании? Ответ заключается в том, что 67% долга Испании является частным, тогда как 64% долга Италии - государственный.
Теоретически (и по закону) Европейскому центральному банку не разрешается монетизировать какие-либо долги, государственные или частные. На практике, однако, ЕЦБ был в состоянии и желал полностью монетизировать частный долг, просто приняв его в качестве обеспечения. Например, итальянские ипотеки и долговые расписки греческих банков, не стоящие даже бумаги, на которых они напечатаны. Напротив, ЕЦБ потратил годы, отказываясь покупать государственный долг, и, когда он это сделал, решил исключить большие объемы облигаций из своей программы покупки активов. Проще говоря, любая страна, чей долг был обращен к частному сектору, например, Ирландия и Испания, чувствуют себя намного лучше, чем такая страна как Италия.
Защитники еврозоны ответят, что это правильно - страны должны нести наказание за высокую долю государственного долга. Идеологический уклон против чего-либо публичного не ограничивается сферой коммунальных услуг и железных дорог. Готовность кредитных бюро понизить облигации любого правительства, которое бросает вызов общепринятому мнению, усиливает неолиберальное предположение, что частный долг по определению менее проблематичен, чем государственный.
Но даже фундаменталисты свободного рынка должны понять, насколько небезопасно это предположение. Если финансовый кризис 2008 года нас чему-то и научил, так это тому, что риски слишком эндогенны. И если ЕЦБ прогнозирует, что итальянские облигации будут понижены, его правила предписывают ему уменьшить ликвидность в банковском секторе Италии.
Тот факт, что государственный долг Италии имеет более низкий кредитный рейтинг, чем частный долг, является отражением не внутренней неполноценности государственного долга, а политического выбора европейских лидеров. И, поддерживая авторитарного политика, этот выбор теперь их отдаляет.
