Макроэкономика оказалась в числе жертв мирового финансового кризиса 2008 года. Традиционные макроэкономические модели не смогли предсказать бедствие или дать четкое объяснение произошедшему, а также подсказать, как минимизировать ущерб.
Подобное положение дел не приемлемо, и должно измениться. Особо можно выделить три урока прошлого десятилетия.
Во-первых, убежденность в том, что экономика является самокорректирующейся, хотя и привлекательна в хорошие времена, не обоснованно и может иметь катастрофические последствия. Восстановление последних нескольких лет укоренило в сознании ложное чувство безопасности, потому что это было результатом нетрадиционных политических мер, которые вышли за пределы основного мышления «общего равновесия».
Кроме того, докризисные экономические модели пытаются справиться с потрясениями, вызванными появлением цифровых технологий. Цифровая экономика характеризуется возрастающей отдачей из-за своего масштаба, в результате чего технологические компании используют сетевые эффекты, чтобы доминировать на растущих рынках. Это перевернуло действующие бизнес-модели и трансформировало поведение таким образом, что заставило макроэкономистов и политиков работать изо всех сил, чтобы не отставать.
Следовательно, широко распространенное убеждение о том, что экономическая активность будет следовать регулярному циклу вокруг стабильной тенденции роста, не очень полезно в краткосрочных периодах. Скорее, экономические сбои, с которыми сталкивается мир, подчеркивают очевидный факт: будущее фундаментально не определено, и не все риски поддаются количественной оценке.
Именно по этой причине следует отвергнуть убеждение, сформировавшееся после кризиса, что «мир найдет новые нормы». Перед лицом структурных сдвигов в финансах, технологиях, обществе и политике, гораздо полезнее думать о новой ненормальности, в которой экономики характеризуются фактической или скрытой структурной нестабильностью.
Второй урок кризиса заключается в том, что балансы имеют значение. Финансовая глобализация делает национальные экономики уязвимыми для значительных корректировок цен на активы, которые могут сделать невозможным обслуживание долга. Макроэкономические модели, ориентированные на потоки доходов и расходов, игнорируют критическую роль, которую играют такие эффекты благосостояния. Усугубляя проблему, эти модели не могут предсказать цены активов, потому что последние отражают мнение инвесторов о будущих доходах и рисках. Другими словами, цены на активы трудно прогнозировать, потому что они сами являются прогнозами.
Более того, финансовое регулирование после кризиса не обязательно решает проблему баланса. Правда, отдельные банки стали более устойчивыми в результате значительного увеличения своего капитала и буферов ликвидности. Но годы беспрецедентного смягчения денежно-кредитной политики и крупномасштабных покупок активов центральными банками способствовали принятию рисков способами, которые сложнее отслеживать и прогнозировать. Кроме того, решимость политиков ограничить потери налогоплательщиков в случае банкротства финансовых учреждений привела к тому, что риски были перенесены на инвесторов посредством использования таких инструментов, как залоговые облигации. Системные последствия таких постоянных изменений в законодательстве не будут ясны до следующей рецессии.
Кинодистрибьюторы в ультимативной форме пригрозили сетям кинотеатров лишением доступа к легальным фильмам, если они продолжат практику предсеансного обслуживания с показом голливудских релизов, сообщает РБК.
Также растет признание того, что финансовые балансы не являются единственным значимым фактором. Поскольку изменение климата и ухудшение состояния окружающей среды поднимают политическую повестку дня, макроэкономисты начинают осознавать важность других, менее изменчивых форм капитала для устойчивого роста и благополучия. В частности, им необходимо лучше понять взаимодействие производимого капитала, материального или нематериального; человеческий капитал, включая навыки и знания; и природный, который включает в себя возобновляемые и невозобновляемые ресурсы, а также окружающую среду, поддерживающую жизнь.
Наконец, макроэкономисты должны признать, что распределение имеет значение. Попытка смоделировать экономическое поведение домохозяйств на основе одного «репрезентативного агента» исключает существенные различия в опыте и поведении людей с разными доходами и уровнем благосостояния.
Тот факт, что богатые несоразмерно выиграли от глобализации и новых технологий, не говоря уже об успешных усилиях центральных банков по повышению стоимости акций и облигаций после 2009 года, возможно, тормозил рост. Не вызывает сомнений то, что растущее неравенство резко сократило поддержку основных политиков в пользу популистов и националистов, что, в свою очередь, подорвало предыдущий политический консенсус, который поддерживал фискальную честность, независимую денежно-кредитную политику, свободную торговлю и либеральное движение капитала и рабочей силы.
Глобальная негативная реакция на экономический и политический статус-кво также нацелена на крупный бизнес. Сразу после кризиса финансовые институты оказались на линии огня. Но с тех пор популярный гнев перерос в общий скептицизм по поводу корпоративного поведения, когда технические гиганты подверглись более тщательному контролю за предполагаемым злоупотреблением пользовательскими данными и монопольным влиянием.
Макроэкономика еще не пришла к согласию с наиболее важными уроками прошлого десятилетия. А без нового консенсуса о том, как справляться с неопределенностью, мир становится уязвимым перед лицом новых экономических, социальных и политических потрясений. К сожалению, может понадобиться еще один кризис, чтобы заставить экономистов отказаться от своих устаревших взглядов.
