С одной стороны, выход Соединенного Королевства из Европейского Союза был непреднамеренным следствием слишком хитрой политической уловки бывшего премьер-министра Дэвида Кэмерона. В 2015 году Кэмерон хотел подорвать привлекательность Найджела Фараджа, лидера движения Партии независимости Великобритании, и обеспечить консервативное большинство на предстоящих всеобщих выборах.
Дэвид Кэмерон пообещал провести референдум о том, следует ли Великобритании оставаться в ЕС. Он рассчитывал выиграть и сохранить Британию в ЕС и преуспел в своей первой цели, но сразу же ушел в отставку, когда сторонники выхода выиграли референдум о членстве Великобритании в ЕС в 2016 году.
Брекзит, с этой точки зрения, был просто исторической случайностью, результатом тактического просчета одного политика. Но это поверхностное представление сложной истории. Когда немецкий философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель писал, что «сова Минервы расправляет крылья только с наступлением сумерек», он имел в виду, что направление истории становится очевидным только после события. Это красочный способ изложения закона непредвиденных последствий. Последствия политических маневров Кэмерона были непреднамеренными, но его политические игры выполняли роль невидимой силы, движущей историю.
Этот аргумент предполагает, что брекзит в некотором смысле предопределен. Разумеется, в то время участвовавшие в дебатах об этом почти не думали.
Но, оглядываясь назад, можно заметить, что отделение Великобритании было неизбежным - не от Европы, а от ЕС, как своего институционального выражения.
В конце концов Великобритания вступила в ЕС поздно, и была неудобным членом, и ее прошлое все сильнее препятствовало будущему Союза. Оглядываясь назад, можно сказать, что разрыв начался с решения Великобритании выйти из Экономического и валютного союза (ЭВС), созданного Маастрихтским договором 1992 года.
ЭВС, к которому планировали присоединиться все государства-члены ЕС, должен был стать ступенькой к политическому союзу. Лидеры ЕС рассматривали кризис еврозоны 2012–2014 годов, вызванный отсутствием у единой валюты политических аналогов, как необходимый стимул или толчок для дальнейшего государственного строительства.
После этого кризиса ЕС предпринял предварительные шаги в направлении финансового союза, банковского союза и принятия функции кредитора последней инстанции для Европейского центрального банка, и, хотя все еще в основном на бумаге, для усиления надзорных полномочий. Экономический кризис, вызванный пандемией Covid-19, привел к принятию амбициозного плана финансовой помощи. Итак, сторонники отделения были правы, увидев федералистскую логику, встроенную в экономическую структуру ЕС.
Но действительно ли федерализм - удел Европы? Многие федералисты утверждают, что если 27 членов ЕС не смогут двигаться к политическому союзу, Европа откатится к скоплению национальных государств.
Однако такой ограниченный набор вариантов, безусловно, ошибочен. Есть несколько возможных версий для Европы. Одна из альтернатив - это то, что бывший министр финансов Германии Вольфганг Шойбле назвал «переменной геометрии». Основная группа государств-членов, возглавляемая Германией, будет федерализована в достаточной степени, чтобы заставить единую валюту работать, в то время как средиземноморская группа выберет более гибкие механизмы, такие как регулируемые обменные курсы.
Когда практически с детства грезишь жизнью в Европе, нет ничего удивительного в том, что, едва достигнув совершеннолетия, начинаешь со всей ответственностью интересоваться, как можно быстро и безболезненно переехать в одну из перспективных стран. Именно так было в моем случае, только с той разницей, что я изначально знала - хочу только в Испанию.
Такой сценарий возможен и логичен. Ему не следовали, потому что он довольно непривлекательно восходит к (возможно, бессознательно) старой идее о том, что Европа по своей природе разделена на продуктивные и непродуктивные части и народы. Но остается возможность.
Более привлекательный вариант - это «модернизированное средневековье». Политолог Адриан Пабст из Кентского университета благосклонно описывает сегодняшнюю европейскую систему как состоящую из «гибридных институтов, пересекающихся юрисдикций, множественного членства, полицентричной власти и многоуровневого управления». Эта Европа основана не на юридических договорах, а на реальности социальных отношений.
Лояльность проистекает из близости, а не из единых паспортов, и взаимопомощь - это мотив и метод решения общих задач. Эта Европа серьезно относится к таким идеям как субсидиарность и трагедия общественного достояния. Его видение - это гражданское общество, способное выполнять все необходимые задачи экономического управления без центрального контроля, который федералисты считают необходимым.
Сразу после Второй мировой войны идея децентрализованной Европы предложила привлекательный промежуточный путь между деструктивными полюсами гитлеровской империи и враждующими национальными государствами. Она имела особую и очевидную привлекательность в самой Германии, где Федеративная республика была создана на основе слабого федерализма. Джона Мейнарда Кейнса тоже привлекла идея объединения «небольших политических и культурных единиц в более крупные и связанные экономические единицы».
Если бы Европа развивалась таким образом, Великобритания могла бы быть менее отчужденной от ЕС, потому что сам Союз был бы другим. Но, по словам Пабста, европейская идея уступила инструментальному «неофункционализму» политиков, таких как Жан Моне, и «порядочному либерализму» хайековцев, которые хотели рыночного порядка, основанного на правилах, а не нормах.
Это спорный вопрос, сыграет ли видение модернизированного феодализма какую-либо роль в будущем. Во-первых, ему не хватает острого аналитического преимущества, что очень важно для академической защиты идеи. Социологи могут мыслить категориями государства, рынка и общества и разделять свою работу на политологию, экономику и социологию, но схема социальной мысли, которая размывает академические границы, заставляет их действовать за пределами своих дисциплин.
Более того, хотя феодальная Европа чрезвычайно яркая в религиозном и культурном отношении, она экономически статична. Города-государства эпохи Возрождения, предшественники современности, производили чудеса мысли и искусства, но мало технологического прогресса, роста производительности или увеличения дохода на душу населения. Экономический взлет выпал на долю недавно объединенных национальных государств Северо-Западной Европы.
Основное требование сегодняшних демократий - разработать успешное сочетание локализма и централизованного контроля, необходимого для устойчивого экономического роста и приемлемого равенства условий. Возможно, Европа может это сделать каким-то образом, но брекзит показывает, что пока встать на правильный путь не удалось.
