Как Россия начала воевать с турками, а закончила – со всей Европой
«Держался грудью русский строй»
Как известно, ещё древние римляне ввели в оборот термин «казус белли», обозначая им повод для начала войны – пусть и не всегда логично обосновывающий причины нападения, зато отлично скрывающий истинные цели. С тех пор римской уловкой монархи и полководцы пользовались тысячи раз. В 1838 году король Луи-Филипп решил, что ситуация, когда французские товары облагаются в Мексике слишком высокими пошлинами, плохо влияет на состояние казны. Просто взять и объявить мексиканцам войну было нельзя, потому придворные крючкотворы покопались в архивах и нашли-таки подходящий казус белли.
Некий французский кондитер по фамилии Ремонтель, открывший в Мехико булочную, во время городских беспорядков лишился всего, на что и жаловался своему сюзерену. Естественно, что сначала жалобу Ремонтеля отправили в корзину, однако теперь она пришлась как нельзя кстати. Объявив, что король Франции обязан защищать даже последнего из своих подданных, Луи-Филипп потребовал от мексиканцев выплаты астрономической компенсации за разграбление булочной – 600 тыс. песо. А когда те отказались, послал флот. После того как блокада привела к падению экономики, президент Мексики согласился выполнить все условия французов. В историю этот инцидент вошёл как «кондитерская война».
За веру, царя и Отечество!
Потому неудивительно, что правивший в то время Россией Николай I решил: настала пора увеличить территорию и политический вес империи за счёт старого соперника – Турции. К тому моменту некогда могучую Османскую империю все именовали «больным человеком Европы», открыто рассуждая, на сколько частей она вскоре распадётся. По факту султан командовал в своей стране разве что гаремом – всё остальное определяли мировые державы. В такой обстановке Николай не без оснований рассудил: пришёл момент разрешить застарелую турецкую проблему. Как минимум у соседа можно откусить дунайские княжества, обеспечив России влияние на Балканах. А как максимум взять Константинополь и установить российский контроль над Босфором!
Нашёлся и повод для войны. Под турецкой властью в то время находилась Палестина, в которой располагались главные христианские святыни – базилика Рождества в Вифлееме, гробница Богородицы в Гефсимании и части храма Гроба Господня в Иерусалиме. Ключи от них традиционно принадлежали православным монахам, однако 19 октября 1847 года произошёл такой казус. Православный епископ Серафим в сопровождении чернецов шёл по узкой улице Старого города. На пути ему встретились францисканские монахи. Ни те, ни другие не пожелали пропускать первыми «еретиков». В результате завязалась драка, продолжившаяся в базилике Рождества. Турецкий султан Абдул-Меджид провёл расследование, по итогу которого установил: первыми напали францисканцы. Но затем по просьбе французского императора Луи-Наполеона неожиданно изменил позицию, обвинил во всём православных и постановил отобрать у них ключи от храмов, передав реликвии католикам.
В Петербурге это сочли унижением и потребовали вернуть ключи обратно. Тут стоит подчеркнуть, что речь шла не о русских, а о греческих монахах – по сути, России конфликт напрямую никак не касался. Султан отказал. Тогда канцлер Нессельроде от лица Николая I провозгласил, что Россия «не потерпит полученного оскорбления». Присовокупив по латыни – мол, vis pacem, para bellum! (хочешь мира – готовься к войне!). Спустя несколько месяцев 80-тысячная русская армия заняла подчинённые Стамбулу дунайские княжества Молдавию и Валахию «в залог, доколе Турция не удовлетворит справедливым требованиям России».
С военной точки зрения операция сложностей не представляла, достойного противника в турках русская армия давно не видела. К тому же только недавно, в 1829 году, Россия уже показала, как умеет воевать. Армия, которую вёл генерал Иван Дибич, всего за три месяца перешла Балканы и подступила к предместьям Константинополя. Потому не возникало сомнений: уж в этот раз щит к «вратам Цареграда» точно будет прибит.
Опасение вызывала только возможная реакция европейских держав. Однако в Петербурге решили, что и здесь угроза невелика. Дипломаты во главе с бессменным Нессельроде убедили царя, что в Европе сейчас у всех свои интересы и потому в конфликт русских с турками никто влезать не станет. К тому же европейцы помнят, кто 40 лет назад спас их от Бонапарта, и знают, что обязаны России по гроб жизни. Недаром Британия только недавно заверяла в вечной дружбе и предлагала заключить секретный союз против Франции. Париж тоже не стоит брать в расчёт – галлам сейчас не до международных разборок. Год назад там случился очередной переворот, по итогам которого императорскую корону на себя надел Наполеон III – нищий выскочка, обязанный своим успехом только дальнему родству с великим корсиканцем. Что же до Австрийской империи… Пять лет назад русская армия под командованием Паскевича по призыву австрияков разгромила решивших бороться за независимость венгров. Тогда Франц Иосиф клялся, что, если бы не Россия, его государства не было бы. Нет, за международную реакцию переживать точно не стоит.
Со своей стороны, военные тоже клялись, что империя в полной безопасности. Даром, что ли, численность армии достигла миллиона человек. Кроме того, все последние годы шло укрепление западных границ. В Бресте построили неприступную крепость, на Балтике спустили на воду новейшие паровые фрегаты и подготовили для врага секретную разработку – подводные мины. Наконец, протянули на запад железную дорогу, по которой можно быстро перебросить войска. Так что пусть только попробуют сунуться!
Не по плану
Ошиблись и те и другие. Хуже того – ошиблись не от недостатка информации, а от нежелания принимать в расчёт факты, опираясь лишь на свои представления. Полагать, что Европа спокойно проглотит приход «русского медведя» на Балканы, а тем более к черноморским проливам, было верхом самонадеянности. Британия и без того находилась в ужасе от российской экспансии на Кавказе и в Средней Азии. Если в начале века южные границы России заканчивались на территории нынешней Кубани, то всего за четверть века они продвинулись глубоко в Закавказье. При таких темпах всё шло к тому, что в будущем русские смогут выйти к северо-восточному побережью Средиземного моря. К тому же по заключённому ещё в 1833 году закону о свободной торговле (о котором в Петербурге не могли не знать) Лондон фактически подчинил себе турецкую экономику. Потому англичанам совершенно не улыбалось, чтобы Россия отбирала у Порты часть территории. Наконец, по Чёрному морю проходил торговый путь английских товаров в Персию. В общем, не было ни одной причины, чтобы Лондон остался в стороне.
Ещё хуже получилось с Францией. В Париже даже уличные мальчишки знали, какую смертельную обиду нанёс Наполеону III русский император, нежелающий признавать его ровней. В своём письме он обратился к нему не «Мой брат», как заведено веками меж коронованными особами, а «Мой друг»! Хотя говорили, что потомок Бонапартов только изображает обиду. Дело в том, что его положение на троне по-прежнему шатко, а самый лучший способ для правителя укрепить свой рейтинг – победоносная война. Именно поэтому Наполеон и потребовал от султана передачи храмовых ключей католикам, зная, что вспыльчивый Николай не останется в стороне.
Зря надеялись и на австрияков. В политике вообще нет места чувству благодарности, особенно когда речь идёт о безопасности короны. В Вене понимали, к чему приведёт приход России на Балканы – к тому, что живущие в Австрийской империи венгры, чехи, словаки, трансильванцы и прочие бесправные народы всерьёз задумаются о независимости. Допустить такого было нельзя.
Ключевую роль всё же сыграла Британия. Поднаторевшие в политических интригах англичане провели блестящую пропагандистскую подготовку, сделав войну практически неизбежной. Британская пресса, ещё недавно глумившаяся над французами и лично Наполеоном III, вдруг сменила тон и начала превозносить храбрых галлов, которые в своё время сумели захватить Москву и потому не должны прощать русским нынешние обиды. В итоге общественное мнение было настроено настолько антироссийски, что, как писал член палаты общин Ричард Кобден, любой, кто попробовал бы заговорить о мирном разрешении конфликта, почувствовал бы себя словно в окружении бешеных псов.
Тем временем война, которую все так хотели, началась. В Петербурге ликовали: всё идёт как нельзя лучше. В ноябре 1853 года адмирал Нахимов вдребезги разгромил в Синопской бухте турецкий флот, а в марте русские войска переправились через Дунай.
И даже вступление в войну французов и англичан хоть и ошеломило, но поначалу показалось несерьёзным – русские моряки успешно отбили атаки союзных эскадр на Одессу и Очаков. Всё изменилось в сентябре, когда к Севастополю подошли англо-французские силы, и выражение о том, что генералы всегда готовятся к прошедшей войне, вновь заиграло красками на крымском осеннем солнце.
Рождение русского шапкозакидательства
В самом деле, как генералы, привыкшие водить войска колоннами, могли представить, что французы и англичане не станут переть через пол-Европы к западным границам России, а отправят десант за тысячи миль, высадившись там, где их вообще не ждали? То, что Севастополь, главная база флота на Чёрном море, может однажды быть атакован, в штабах понимали. Потому и укрепили его словно крепость, построив восемь мощных батарей. Но только с моря! А с суши Севастополь оставался почти беззащитен. Неравными были и силы сторон. Только за первые дни захватчики высадили на берег 60 тыс. солдат, причём отборных. Русская армия в Крыму в ту пору насчитывала всего 51 тыс. человек.
Хотя разве не Суворов говорил, что воюют не числом, а уменьем? Назначенный руководить обороной Севастополя князь Меньшиков пообещал: в первом же сражении, которое должно пройти на реке Альме, чудо-богатыри разобьют бриттов и галлов наголову. И все господа севастопольцы приглашаются посмотреть, как это произойдёт, – берите закуски, шампанское, располагайтесь у поля сражения и отмечайте победу русского оружия! «Мы их просто шапками закидаем», – поддакнул начальнику командир 17-й пехотной дивизии генерал Кирьяков.
Разгром оказался не полным – полнейшим. Ошибки Меньшикова привели к тому, что дорога на Севастополь оказалась открыта, и только осторожность союзников, решивших, что они смогли разгромить лишь авангард русских сил, не позволила им с ходу войти в город. Отца отечественного шапкозакидательства Кирьякова нашли в лощине, одного. На вопрос, где его войска, он только в безумии повторял: «Подо мной убита лошадь».
Недаром говорится, что героизм – это вынужденное сверхусилие одних людей в ответ на глупость, трусость или жадность других. После разгрома основных сил Меньшикова оборона Севастополя превратилась в героическую эпопею, где моряки и солдаты сражались с вдвое и втрое превосходящим их противником. Причём не только численно, но и технически. Основным оружием русской армии оставались гладкоствольные ружья, тогда как англичане были вооружены нарезными винтовками Ли-Энфилд, а французы – штуцерами Тувенена, бившими втрое дальше. А русские деревянные корабли не шли ни в какое сравнение с английскими и французскими пароходофрегатами, из-за чего Черноморский флот и было решено затопить, чтобы не подвергать бессмысленному избиению. Дороги в Крыму оставались грунтовыми, что не позволяло наладить регулярное снабжение. Тогда как англичане построили между Балаклавой и своими позициями под Севастополем железную дорогу длиной 11 километров, доставив для неё из Британии рельсы, вагоны и паровоз. Тем временем в самом Севастополе, когда встал вопрос о строительстве земляных укреплений, выяснилось, что не хватает лопат и кирок. При том, что по бумагам всё необходимое для армии исправно закупалось. В историю вошли слова изумлённого масштабами воровства интендантов императора Николая, обратившегося к сыну: «Кажется, Сашка, во всей России не воруют только два человека – ты да я».
Описывать оборону Севастополя вряд ли стоит – Лев Толстой это уже сделал. 349 дней героической защиты города закончились 9 сентября 1855 года, когда пал Малахов курган и стало ясно, что больше город уже не удержать. Но победа оказалась пирровой. И в Лондоне, и в Берлине, и в прочих столицах понимали: Севастополь взят, но что дальше? Идти завоёвывать Россию у союзников не было возможностей – одна лишь осада стоила им 70 тыс. человек, а всего союзники потеряли 223 тыс. человек. В результате Наполеон III вступил с Петербургом в тайные переговоры о мире. Зато ультиматум России предъявила Австрия, угрожая военным вторжением, присоединиться к ней пообещала Пруссия. Понимая, что деваться некуда, в Петербурге решили принять предложенные условия. Россия возвращала туркам крепость Карс и лишалась протектората над Молдавией и Валахией. Одновременно ей запрещалось иметь свой флот на Чёрном море.
Ошибки при планировании маленькой победоносной войны обошлись России в 143 тыс. погибших. При этом 25 тыс. были убиты на поле боя, 16 тыс. умерли от ран, а 89 тыс. (!) выкосила эпидемия холеры, бороться с которой не смогли из-за слабости полевой медицины. Впрочем, в эту статистику не вошёл ещё один человек. 2 марта 1855 года в Петербурге скончался Николай. По версии ряда современников императора и историков, царь сам искал свою смерть, после того как узнал об очередном поражении в Крыму. Слишком тяжело было видеть, как империя, которую он строил 30 лет, оказалась в глубоком кризисе. В результате, будучи больным, Николай в мороз отправился производить развод войск, нарочно не надев шинели. Лейб-медик Мартын Мандт пытался увещевать царя: «Государь, это хуже, чем смерть, это самоубийство!» Спустя три дня император скончался от пневмонии.
Просмотров: 604