Маринина начала писать свои книги в самом начале 90-х годов. Но они не затерялись в это смутное время, наоборот, стали выходить колоссальными тиражами, а их автор получила мировое признание. С конца 90-х годов детективы Марининой ещё и «ожили», то есть нашли воплощение в телесериале, который с успехом демонстрировался не только в России, но и за рубежом…
–Говорят, что детективы любят читать все, только некоторые боятся в этом признаться. Вы с этим согласны?
– Согласна на 90%. Правда, не согласна с той частью, что детективы любят читать все, потому что есть не очень большая часть людей, которые всё-таки не любят их читать. А вот то, что огромное количество любят читать детективы, но всячески это скрывают, соответствует действительности.
– Почему вы сделали такой вывод?
– В моём окружении нет таких людей, которые не любят их читать, но это не значит, что таковых вообще нет. У меня очень узкое окружение, которое состоит из вменяемых людей, и в нём нет тех, кто скрывает, что любит читать детективы. А вот на встречах с читателями я иногда сталкиваюсь с такими высказываниями: «Вообще-то, я детективы не люблю и не читаю, но ваши читаю». То есть мои книги он читает не за детективную интригу, а за что-то другое. А вообще, конечно же, существуют те, кто поддался пропаганде, что, дескать, детектив – это «низкий жанр, жёлтая пресса, бульварная литература». Но эти люди, на мой взгляд, просто стесняются продемонстрировать свой интерес к этому самому «низкому жанру». Раз они стесняются, так что тут поделаешь. Сейчас многие чего-то стесняются.
– Согласитесь, что сейчас действительно появилось много книг, написанных в так называемом низком жанре, которые воспринимаешь, мягко говоря, с недоумением и закрываешь буквально на второй странице. Наверное, многое из этого вообще не нужно.
– Знаете, я не берусь судить о том, что нужно и что не нужно. Потому что, если что-то не нужно лично вам или лично мне, совершенно не означает, что это не нужно вообще. Слава тебе господи, все мы очень разные. Нам с вами не нужно, но если эту книгу опубликовали и продали какое-то количество экземпляров, значит, есть то, пусть и небольшое, количество людей, которым это нужно. Мы с вами не имеем права не уважать этих людей и считать, что у них дурной и низкий вкус и так далее. У них просто другой вкус, который не походит на наш с вами. Нам не нужно, а им – отлично.
– А коммерческий успех, по-вашему, это тоже показатель успеха?
– А что такое «коммерческий успех»?
– Успешная продаваемость книги или, скажем, фильма. Например, кинофильмы с Сильвестром Сталлоне собирают многомиллионную аудиторию и имеют соответствующие денежные поступления…
– А чем же в этом случае коммерческий успех отличается от просто успеха? По-моему, ничем. Коммерческий успех – это и есть успех. Если огромное количество людей покупают ваши книги, значит, огромное количество людей их любят и чтят. Вследствие этого вы получаете высокие гонорары. Так что нет никакой разницы – просто ли это успех или успех коммерческий.
– Но ведь есть неуспешные с коммерческой точки зрения фильмы, скажем такие, которые раньше демонстрировались в Кинотеатре повторного фильма. Например, фильмы-притчи Отара Иоселиани. Этого режиссёра знают все, но его фильмы не имеют коммерческого успеха.
Известный актер театра и кино Александр Головин пообщался с добровольцами на пункте отбора на контрактную службу, дав работе учреждения высокую оценку.
– Как вам сказать… Да, это имя знают, но его фильмы все не знают. Именно потому, что притча – это узкий жанр, рассчитанный на достаточно узкий круг любителей. Да, среди этих любителей его фильмы имеют успех, но массового успеха такие фильмы не имеют. Тогда нужно различать успех массовый и успех элитарный, а это действительно разные вещи.
– Есть ли разница между писателем и автором детективных романов?
– Нет никакой разницы.
– Просто я, что называется, по роду службы нередко звоню вашим коллегам, и они просят, чтобы я представлял их как авторов детективных романов и почему-то не как писателей.
– Я тоже прошу не называть меня писателем, но называть автором детективных романов. Потому что автор – это факт, который невозможно оспорить. А как только ты назовёшь себя писателем, так на тебя обрушиваются представители профессиональной литературы с криком: «Вот, у неё нет никакого образования, у неё нет никакого стиля, она не умеет писать, а туда же – в писатели. В наши светлые ряды, со свиным рылом – да в калашный ряд!» Поэтому, для того чтобы не подставляться, я и прошу называть меня автором детективных романов.
– Не занижаете ли вы этим свою нишу?
– Мне совершенно всё равно, просто я не хочу, чтобы меня лишний раз пинали.
– Стоит ли обращать внимание на тех, кто «пинает»?
– Может быть, и не стоит, но мне неприятно.
– Не думали ли вы сейчас, находясь, как это принято говорить, на высотах успеха и благополучия, о том, чтобы хотя бы на чуть-чуть, ну, может быть, ради интереса вернуться работать в милицию?
– Ни на один день.
– Даже так. И почему же?
– Потому что это уже совершенно не та милиция, в которой я когда-то работала. А работать в такой милиции мне неинтересно.
– Так что же с ней такое случилось?
– А я не знаю, потому что я в ней не работаю уже 12 лет.
– Но вы же говорите, что милиция уже не та…
– Я вижу, что она не та, но не хотела бы рассуждать на эту тему, потому что сейчас у меня не экспертный взгляд.
– Мы все судим о милиции как люди. Может быть, скажете не как эксперт, а как человек? Что у нас изменилось в правоохранительных органах?
– А то вы сами не знаете! Зачем вы мне задаёте такой вопрос? Вы сами прекрасно всё знаете…
– Но это было и раньше – и коррупция, и взяточничество. А что, разве этого не было?
– Да при чём тут коррупция и взяточничество? Всё это полная ерунда! Ну да, всё это было, но не в таких же масштабах. Но дело не в этом, а в том, что из милиции сейчас сделали пункт торговли услугами. Не то плохо, что берут взятки. Плохо, что торгуют своими полномочиями и возможностями и думают только об этом, а не о том, как защитить гражданина и раскрыть преступление; думают лишь о том, как выгоднее всё это продать и поиметь от этого больше денег. Вот это и противно.
– По-вашему, это может когда-нибудь измениться?
– Лет через 100. Вообще-то, измениться может всё, вопрос только в сроках.
– А ваши книги могут этому как-то посодействовать?
– Нет, мои книги направлены совершенно на другое. Они не про милицию и не для милиционеров. Мои книги написаны для людей. Конечно, я понимаю, что милиционер – это точно такой же человек, как и все остальные, но книги обращены не к профессиональному чувству, а к общечеловеческому. Есть такое понятие: начни с себя. Проигранная битва в армии начинается с незастёгнутого воротничка, и если мы хотим достигнуть каких-то глобальных изменений в политике, экономике, социальном устройстве и так далее, то во всём этом у нас никогда не будет позитивного результата, если мы не начнём собственно с людей. Потому что политика, экономика и всё остальное делается людьми, для людей и состоит из людей. И если сами люди не начнут правильно мыслить и правильно чувствовать, то никогда и ничего не получится. Поэтому мои книги написаны прежде всего для людей и, может быть, для того, чтобы помочь им перестроить своё сознание, свои чувства, перестроить отношения с окружающим миром и жизнью. И только после этого можно будет начинать перестраивать что-то повыше.
– В МВД вы занимались изучением личности преступника с аномалиями психики, а также преступников, совершивших повторные насильственные действия. А как, на ваш взгляд, с тех пор изменился преступник? Ведь с советских времён прошло достаточно много времени. Сейчас в России другие преступники…
– Я не могу вам об этом сказать, потому что уже 12 лет там не работаю.
– Но вы же пишете и о преступной среде. Каков ваш взгляд на это как писателя, а не как эксперта МВД?
– Преступники стали другими в том смысле, что появилось большое количество людей, которые считают возможным для себя вести образ жизни, связанный с преступлениями. Если раньше, 20–40 лет назад, основная масса преступников (конечно, не вся) состояла из людей, как тогда было принято говорить, оступившихся один-два раза (скажем, человек работает, работает, а потом совершает кражу или устраивает какой-то мордобой), то сейчас таких людей становится всё меньше. Но зато всё больше людей, для которых совершение преступления – это постоянный и повседневный образ жизни.
– Вы по-прежнему занимаетесь стрельбой? Что вам это даёт?
– Это отвлекает. А ещё я регулярно бываю в магазинах оружия. Мой муж тоже увлекается стрельбой, поэтому часто мы покупаем и само оружие, и средства для его поддержания, и всевозможные стрелковые прибамбасы. Конечно, особенно поначалу, меня, как человека с милицейским прошлым, просто поражало изобилие оружия и то, что можно спокойно прийти и купить его (имея разрешение, а некоторые виды и без него). Ведь при советской власти оружие было чем-то недосягаемым, милиционеры носили его только в кобуре или его на стрельбы давали. И то, что оно так свободно лежало, меня, конечно, немножко шокировало, приятно волновало и будоражило. Теперь я к этому привыкла, да и дома оружие есть, которое регулярно в руках держу. А сам процесс стрельбы – это ещё и времяпрепровождение на свежем воздухе, что немаловажно для меня.
– А курите много?
– Полторы пачки в день.
– Ого! Бросать не собираетесь?
– Ни в коем случае! Проще застрелиться.
