Пятьдесят лет назад Милтон Фридман опубликовал в New York Times статью, в которой сформулировал то, что позже получило название доктрина Фридмана: «Социальная ответственность бизнеса заключается в увеличении своей прибыли». Это была тема, которую он развил в своей книге « Капитализм и свобода» 1962 года, где утверждал, что «единственная и неповторимая» ответственность бизнеса перед обществом - это погоня за прибылью в рамках юридических правил игры.
Доктрина Фридмана наложила свой отпечаток на нашу эпоху. Он узаконил вольный капитализм, который привел к экономической незащищенности, подпитывал растущее неравенство, углублял региональные разногласия и усиливал изменение климата и другие экологические проблемы. В конечном итоге это также привело к негативной социальной и политической реакции. Многие крупные компании отреагировали на это, поддержав понятие корпоративной социальной ответственности.
Эта идея нашла отражение в другой годовщине. Глобальный договор Организации Объединенных Наций, принятый 20 лет назад, прямо направлен на доктрину Фридмана, пытаясь убедить бизнес стать агентами более широких общественных благ. Более 11 000 компаний, работающих в 156 странах, подписали договор, взяв на себя обязательства в области прав человека, трудовых и экологических стандартов, а также борьбы с коррупцией.
Джон Рагги, ученый, сыгравший ключевую роль в разработке Глобального договора и управлении им, описывает аналогичные инициативы как транснациональные усилия, которые помогают компаниям развивать социальную идентичность. Продвигая нормы поведения, такие инициативы позволяют фирмам саморегулироваться. По сути, утверждает Рагги, они заполняют вакуум, образовавшийся в результате упадка традиционных форм регулирования национальными правительствами и международными общественными организациями, делая их важным инструментом для перебалансировки рынка и общества, в котором мы нуждаемся.
И все же, несмотря на широкое распространение корпоративной социальной ответственности частным сектором, эффективность использования собственных интересов компаний остается неясной. Недавний анализ Люсьена Бебчука и Роберто Талларита из Гарвардской школы права представляет собой отрезвляющий аргумент.
Бебчук и Талларита приходят к выводу, что инициативы, подобные Business Roundtable, являются «в значительной степени риторическим ходом»: они не отражаются в реальной практике корпоративного управления и не связаны с трудными компромиссами, которые потребовались бы, если бы интересы заинтересованных сторон были взяты на борт. Более того, такие инициативы могут иметь неприятные последствия, поскольку «вызывают иллюзорные надежды на положительный эффект для заинтересованных сторон». Таким образом политика правительства, регулирующая отношения бизнеса со своими работниками, местными сообществами и окружающей средой, по-прежнему имеет фундаментальное значение.
Сторонники капитализма заинтересованных сторон не обязательно преуменьшают роль правительств. Некоторые, например Хендерсон, утверждают, что социально ответственный бизнес облегчает правительствам выполнение их работы. Другими словами, государственное регулирование и заинтересованность корпораций дополняют, а не заменяют друг друга, как считают Бебчук и Талларита.
Но что, если корпорации настолько могущественны, что сами разрабатывают правила? Обозреватель Financial TimesМартин Вольф недавно писал: «Раньше я думал, Милтон Фридман был прав. Но я передумал». Вольф объяснил, что недостаток доктрины Фридмана состоит в том, что правила игры, в соответствии с которыми корпорации будут стремиться к получению прибыли, формируются не демократическим путем, а под «доминирующим влиянием» денег. Правила коррумпированы подрывом корпорациями политического процесса посредством финансовых пожертвований.
Мэр Москвы Сергей Собянин в блоге на своем персональном сайте представил очередной пакет мер, целью которого является поддержка жителей столицы и бизнеса.
Но исключение денег из политики, как рекомендует Вольф, не решит проблему полностью. Причина в том, что так называемый эпистемологический захват так же важен, как и финансовый. Регулирование и разработка политики требуют детального знания обстоятельств, с которыми сталкиваются фирмы, имеющихся возможностей и того, как эти возможности могут развиваться. В сфере экологического регулирования, финансов, безопасности потребителей, антимонопольной или торговой политики государственные чиновники передали контроль корпорациям, потому что именно корпорации определяют, как производятся и распространяются знания. Это дает им возможность определять проблемы.
В таких обстоятельствах правительствам трудно устанавливать общественно желательные правила без значительного участия и, следовательно, влияния со стороны фирм. Это требует другого режима регулирующего управления, в соответствии с которым общие экономические, социальные и экологические цели устанавливаются государственными органами, но уточняются (и иногда пересматриваются) в непрерывном процессе итеративного сотрудничества с фирмами. Хотя добиться правильного баланса между частным и государственным сектором сложно, есть успешные примеры такого сотрудничества в области продвижения технологий, безопасности пищевых продуктов и регулирования качества воды.
Однако в конечном итоге единственное реальное решение этой головоломки - это сделать сам бизнес более демократичным . Это означает предоставление сотрудникам и местным сообществам прямого права голоса в управлении компаниями. Фирмы могут стать надежным партнером на благо общества только тогда, когда они говорят голосами тех, чью жизнь они формируют.
