В недрах МВД родилась замечательная идея. Противодействовать экстремизму и осуществлять профилактику правонарушений полиции поможет психиатрия. Действительно, здоровый человек ведь не станет сеять зло – так, наверное? В итоге в проекте очередных душеспасительных поправок появляется пункт «принудительные меры медицинского характера», который в правоохранительных органах считают «индивидуальной работой с потенциальными правонарушителями». Вот только есть некоторые сомнения относительно эффективности предлагаемых мер. И дело тут не столько в оживлении призрака карательной медицины. Принудительное лечение в том или ином виде есть у нас и сейчас. Беда в том, что вместо терапевтического эффекта оно знаменуется систематическими побегами и рецидивами.
Год назад из Дружносельской психбольницы в Ленинградской области сбежал один из лидеров запрещённого Славянского союза*, печально известный Рыжий Тарзан – Вячеслав Дацик, а в этом году из той же больницы удрал ещё один его соратник. Ежегодно из восьми так называемых больниц специализированного типа с интенсивным наблюдением ударяются в бега десятки пациентов. Но даже те, кто проходит полный курс лечения, нередко совершают аналогичные преступления, оказавшись на свободе. Официально таковых 60%. Врачи спецбольниц прекрасно об этом осведомлены, знакомы со статистикой повторных преступлений и судьи. Тем не менее спецбольницы продолжают пополняться теми, кого больными можно назвать лишь условно – бандитами, насильниками, убийцами и террористами.
Считается, что все беды спецучреждений с лечебным уклоном начались в 1989 году, после того как их в массовом порядке передали с баланса МВД на баланс Мин-здрава. Тогда-то в этих больницах и начались массовые нарушения режима и правил содержания контингента, с которыми не удаётся справиться и по сей день. Спецлечебницы, как правило, не афишируют всех инцидентов, связанных с побегами заключённых, равно как и случаи нападения на персонал. Если сбежавших ловят в течение суток, о побеге напишут в лучшем случае рапорт, но отнюдь не заметку в газете. Но в том-то и дело, что поймать беглецов далеко не всегда удаётся, и тогда общественность узнаёт много занятного. Скажем, о том, что В этом году из подмосковной психбольницы имени Яковенко улизнул ещё один вор в законе, Александр Гоигидзе, осуждённый за вымогательство и похищение человека. Сбежал он вместе с осуждённым за убийство Владимиром Семёновым. До сих пор не нашли ни того ни другого. А месяц назад из той же больницы удрал ещё один убийца, Николай Воробьёв.
Возникает вопрос: почему же такие преступники проходят лечение не в федеральных спецучреждениях, приспособленных для содержания общественно опасных «больных», а в простых психбольницах, где и охрана-то весьма условна? Для того чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к статистике. В двух российских столицах, Москве и Санкт-Петербурге, проживают соответственно 170 тыс. и 60 тыс. человек, страдающих различными психическими расстройствами, подразумевающими госпитализацию или постоянное наблюдение врача. Городские больницы в Питере могут одновременно принять порядка 6 тыс. пациентов, а в Москве, по разным данным, от 10 до 15 тысяч. Из 60 тыс. питерских больных потенциально опасными для окружающих признаны 1,5 тыс. человек. В Москве официальной статистики на сей счёт нет, но представители общественных организаций называют свои цифры – от 2,5 до 8 тыс. общественно опасных больных. Вот и считайте. А поскольку спецбольницы переполнены, преступников рассредоточивают по лечебницам, в которых имеется хоть какая-то символическая охрана.
Кстати, об охране. Даже в так называемой Арсенальной спецбольнице для особого контингента в Санкт-Петербурге, крупнейшей из семи российских лечебных заведений такого рода и считающейся самой оснащённой средствами охраны, ещё недавно был существенный недокомплект персонала. Согласно правилам охранников в больнице должно содержаться из расчёта по одному на 4—5 пациентов. То есть на 700 больных порядка 150 человек. На самом же деле охраняли опасных преступников 75 охранников. При этом большинство из них были женщины. Оружия у них не было вообще, а спецсредства то выдавали, то изымали. Зачастую охранники были вооружены только шприцами с аминазином. О том, что происходит в «Арсенальной» сейчас, сказать сложно: после скандального интервью главврача Виктора Стяжкина поток информации оттуда резко оборвался. Зато известно, кто охраняет больных в других спецзаведениях – с 2002 года этим занимались исключительно сотрудники вневедомственной охраны и частных охранных предприятий. Проверяют их от случая к случаю, и делают это, судя по всему, неважно: примерно половина побегов происходит в результате предварительного сговора охранников и пациентов. Скажем, после того как были пойманы все восемь преступников, совершивших побег из челябинской спецлечебницы в ночь на 27 августа с.г., прокуратура начала проверку частного охранного предприятия, охранявшего спецконтингент. И, о чудо, обнаружила сговор.
В столице прошло заседание Правительственной комиссии по профилактике правонарушений под председательством главы МВД Владимира Колокольцева. Министр, открывая мероприятие, поблагодарил глав регионов и членов комиссии за ответственный подход.
После того как из подмосковной психбольницы имени Яковенко бежал грузинский вор в законе, в Чеховском УВД провели поверку и выяснили, что заключённым помогли бежать сотрудники службы безопасности. Тем не менее в этой больнице побеги не редкость: в 2006 году оттуда «сделали ноги» девять уголовников, а в прошлом году – двое убийц. Нашли одного, второй скрылся. Следователи обратили внимание на то, что и в двух предыдущих случаях побега, как и в нынешнем, охранную службу несла одна и та же смена ЧОПа.
Но и это ещё не всё. У вневедомственников предмет охраны – не больные, а материальные ценности. За них охрана отвечает головой, а за больных – нет. Проблему охраны спецлечебниц во ФСИН пытаются решить уже пять лет, но почему-то она не решается. То обнаруживаются дыры в законодательстве, а на носу выборы, и депутаты заочно передоверяют внесение изменений своим преемникам, то внезапно начинается «тюремная реформа», и снова становится не до опасных пациентов – с обычными заключёнными бы разобраться…
Между тем лечат в спецбольницах далеко не мелких нарушителей. Порядка 60% контингента – убийцы. Столько же убийц содержатся только в местах содержания лиц с пожизненным лишением свободы, в обычных колониях и тюрьмах их в разы меньше. Разговорившийся однажды главврач Стяжкин сделал поистине сенсационное признание – в среднем срок пребывания осуждённого за убийство пациента в лечебнице составляет три года. За это время максимум, что могут сделать врачи – избавить его от бреда и галлюцинаций. В том случае, если они у пациента действительно были. Ведь на самом деле психическими заболеваниями страдают примерно 85% направленных на принудительное лечение, остальные успешно симулируют душевные расстройства. И ещё немного статистики: порядка 10% всех совершённых убийств обусловлены наличием у преступника психического заболевания.
Известно, что террористу-налётчику Тер-Петросяну по прозвищу Камо более 100 лет назад удавалось годами дурачить лучших врачей того времени, изображая психически больного. Аналогичные умения демонстрируют и некоторые наши современники, поднаторевшие в лицедействе. В декабре 2008 года была зверски убита глава Кандалакшского района Нина Варламова. Преступник нанёс ей многочисленные ножевые удары. По горячим следам милиционеры задержали Дмитрия Киреева, бывшего депутата районного совета и редактора оппозиционной газеты. Может ли психически больной человек возглавлять редакцию, одновременно исполняя многочисленные функции народного избранника, вопрос скорее риторический. Тем не менее после проведённой экспертизы суд признал Киреева виновным в убийстве мэра Кандалакши, но освободил его от уголовной ответственности из-за психического заболевания и направил на принудительное лечение. Родственники Варламовой неоднократно обращались в судебные органы, доказывая, что Киреев – обычный симулянт. Их так и не услышали, повторную экспертизу не проводили.
Об этом стоит рассказать поподробнее. Основанием для направления на принудительное лечение служит заключение психиатрической экспертизы. Бывает, что врачи-психиатры случайно дают неправильное заключение, но бывает, что умышленно. Повторные экспертизы проводятся крайне редко – считается, что заключение эксперта, данное на стадии следствия, – это истина в последней инстанции. Оспорить его можно, если сам эксперт признается в том, что поставил неверный диагноз. Но кто же в этом признается?.. Есть и ещё одна деталь: если в ходе повторного обследования будет установлено, что пациент здоров, это совсем не значит, что против тех, кто его обследовал, возбудят дело. Отнюдь. Более того, такого пациента… отпустят домой!
Новый Уголовно-процессуальный кодекс отменил институт доследования, и возвращение дела на стадию прокурорского следствия невозможно. Если больной, отправленный на принудительное лечение, оказывается здоровым, это значит только одно – его вылечили. И «выздоровевшего» преступника отправляют из стационара восвояси. Было немало случаев, когда подобным способом нарушители закона ускользали от ответственности.
- *
- Межрегиональное общественное движение "Славянский союз". Признано экстремистским решением Московского городского суда от 27.04.2010.
