На прошлой неделе активно обсуждался вопрос о том, стоит ли России предоставить финансовую помощь странам Евросоюза. И, если да, каковы должны быть механизм и объём этой помощи. «Заграница нам поможет», – частенько повторял Остап Бендер. Сегодня Россия впервые за последние десятилетия сама превратилась в ту самую «заграницу», на помощь которой претендуют многие страны в мире. Вообще, роль этакого «богатого дядюшки» выгодна и с экономической, и с политической точки зрения: деньги, выданные в долг, с одной стороны, приносят неплохие проценты, с другой – политическое влияние. Беда только в том, что российским властям пока ещё ни разу не удалось обратить столь благоприятную ситуацию себе на пользу.
Отметим, что российские власти уже не первую неделю обсуждают возможность вложения 10 млрд долларов в треснувшую по швам экономику Евросоюза. На прошлой неделе столицу с официальным визитом посетила глава МВФ Кристин Лагард, отметившая, что именно от развивающихся стран сегодня зависит спасение развитого мира. «Развивающиеся страны должны понимать, что они не только драйверы для экономического роста, о чём все говорили после кризиса 2008 года, но и те, к кому обратятся развитые страны за спасением», – заявила Кристин Лагард в ходе своей лекции в Государственном университете Минфина РФ.
Россия в последнее время на первый взгляд действительно буквально разбрасывается деньгами направо и налево. Так, в период с 2004 по 2010 год мы предоставили внешних кредитов на сумму около 2 млрд долларов. Нынешний год, даже безотносительно того, каким станет итоговое решение о помощи странам ЕС, уже побил все рекорды. На прошлой неделе Россия и Кипр заключили соглашение о предоставлении последнему кредита в размере 2,5 млрд евро. «Россия сегодня – крупный кредитор. Наши суверенные фонды вкладываются в чужие экономики. Кредиты другим странам – это инвестиции, возвратные деньги. При этом возвращаются они с процентами», – рассуждает президент инвестиционного холдинга «Финам» Владислав Кочетков. Вопрос только в том, что «кредитные» взаимоотношения между странами редко лежат исключительно в экономической плоскости. А когда в дело примешивается политика, кредитные деньги перестают быть безусловно возвратными и прибыльными.
Стоит заметить, что раздача денег вполне может носить и чисто имиджевый характер, который подчас может принести куда больше дивидендов, нежели экономические отношения. Одна из самых знаменитых и успешных в мире подобных пиар-кампаний – план Маршалла, реализованный американцами после Второй мировой войны. В рамках четырёхлетней программы помощи странам Европы общий объём «имиджевых инвестиций» составил более 12 млрд долларов. Одним из непременных условий получения помощи американцы объявили необходимость выведения коммунистов из правительств всех стран, претендующих на получение денег. Примечательно, что уже к 1948 году ни в одной стране Западной Европы в правительстве не было коммунистов.
Кстати, аналогичным «имиджевым кредитованием» занимался и Советский Союз, спонсируя, напротив, коммунистические движения за рубежом. К примеру, победивший недавно на президентских выборах новоизбранный лидер Никарагуа Даниэль Ортега – давний друг Советского Союза, лидер Сандинистской революции 1979 года. Сегодня Ортега в очередной раз пришёл к власти под лозунгами социализма, правда, немного разбавив их разговорами о христианстве и свободном рынке. Когда в 1991 году Россия стала правопреемницей СССР, то ей достались и долговые обязательства всех друзей Страны Советов, что на тот момент составляло весьма круглую сумму – 120 млрд долларов. Но вот грамотно распорядиться этими активами новые лидеры новой России так и не смогли.
Всё дело в том, что помимо «кредитного портфеля» Россия в полном объёме признала за собой и долговые обязательства бывшего СССР, который в 70–80-е годы с падением цен на нефть успел одолжить чуть более 93 млрд долларов. Более того, российское руководство, остро нуждавшееся в то время в деньгах, приняло решение о вступлении в Парижский клуб кредиторов – объединение стран, фактически одалживающих друг другу деньги при необходимости. Однако одним из условий нашего вступления в эту организацию стало списание почти половины того, что другие страны были должны СССР, а также повышение процентной ставки по кредитам, которые должен был сам СССР. В результате к 2004 году внешний долг России составлял порядка 110 млрд долларов. «В Парижский клуб мы вступили в 1997 году. Но там, во-первых, проводили реструктуризацию по правилам неформальной организации кредиторов, во-вторых, клуб не признавал военные долги, тогда как 80% всех долгов нам приходится как раз на эту категорию, – поясняет профессор Института экономики РАН Борис Хейфец. – Одним из условий Парижского клуба было и то, что долг должен выплачиваться деньгами, а не товарами, как это было раньше. Между прочим, до вступления в клуб товарами мы получили от заёмщиков примерно 25 млрд долларов». По мнению эксперта, Россия тогда стала заложницей своих же амбиций: во-первых, вовсе не обязательно было принимать на себя все 100% долгов бывшего СССР, и в начале 90-х годов действительно был план распределения общего долга между ставшими суверенными республиками. Во-вторых, когда мы наконец-то начали расплачиваться по своим долгам, выбрали максимально невыгодную для этого схему. «С «парижским» долгом мы затянули. При расчёте долга, как известно, берётся его текущая стоимость с учётом конъюнктуры. А в 2000-х годах при мощном росте нашего экспорта и неплохих темпах роста ВВП стоимость долга тоже повысилась. В конечном итоге мы заплатили больше, чем должны были», – констатирует Борис Хейфец.
Высокие цены на нефть, определённый экономический рост в итоге позволили России практически полностью расплатиться по внешним долгам. С 2001 года наш долг со 160 млрд долларов снизился до 36. «Мы расплатились и с Парижским клубом, и с Лондонским, погасив большую часть коммерческих долгов», – констатирует бывший российский министр экономики Андрей Нечаев. Впрочем, о Лондонском клубе кредиторов следует сказать особо. Если в Парижском клубе состоят именно страны, то в Лондонском в качестве кредиторов выступают частные коммерческие банки. Долги Лондонского клуба – это так называемые долги корпораций, которые, как правило, не имеют прямого отношения к государственному бюджету. «С «лондонских» долгов мы выгадали почти 10%, обменяв их на еврооблигации, с погашением в 2018 и 2028 годах. Это уже не списание, а так называемая секьюритизация долга», – рассказывает Борис Хейфец.
Однако в последнее время российские корпорации уже успели вновь набрать долгов у Лондонского клуба. На сегодняшний день долги отечественных корпораций составляют почти 260 млрд долларов. Цифра, с одной стороны, выглядит устрашающе. Из-за чего зачастую является предметом спекуляций: нередко приходится слышать, что, дескать, не успела Россия рассчитаться по долгам Советского Союза, как тут же набрала новых. Кроме того, скептики утверждают, что эти долги лишь формально можно считать коммерческими, ведь набрали их корпорации типа «Газпрома», которые в случае чего запустят «руки» в госбюджет, чтобы расплатиться по своим обязательствам.
Однако на самом деле ничего, кроме чистых спекуляций, за подобными заявлениями не стоит. «Наши компании должны много, и это не секрет. Долговые ресурсы в последнее время были дешёвыми, и занимали все. Набирали денег на покупку активов, развитие инфраструктуры, развитие новых месторождений. Ведь деньги давали чуть ли не бесплатно. Наш корпоративный долг действительно велик, но на стабильности экономики он не отражается. Долговая нагрузка наших компаний более чем комфортная по сравнению с западными компаниями того же масштаба», – успокаивает Владислав Кочетков. Не стоит забывать и о том, что и формально, и фактически все эти долги закреплены за конкретными корпорациями, а не за государством. Грубо говоря, в случае чего за долги можно будет заставить отвечать и сами компании и расплачиваться соответственно своими активами. «У нас есть опыт 2008 года, когда компании пришли к государству и попросили денег, и государство раскошелилось, потому что не хотело, чтобы компании перешли под иностранный контроль. Это решение весьма спорное. Но даже при этом никакой катастрофы в долгах корпораций нет: даже если представить, что государство примет на себя весь долг, то наши золотовалютные резервы почти вдвое превышают корпоративные долговые обязательства», – рассуждает Андрей Нечаев. Не стоит забывать и о том, что корпоративные долги берутся на десятилетия и погашаются не единовременно. «Даже если возникнут какие-нибудь проблемы, то долги можно будет реструктуризировать», – успокаивает Владислав Кочетков.
На самом деле куда более серьёзной проблемой остаётся неумение российских властей грамотно управляться с государственными долгами: печальный опыт прощения всех долгов СССР, похоже, ничему не научил российские власти. Так, начиная с 2000 года Россия простила порядка 80 млрд долларов долгов иностранным государствам. Особенно активно долги списывались в последние пять лет. Так, Ливии мы «простили» 4,5 млрд долларов, Монголии – 7, Ираку и Афганистану – по 12 млрд долларов.
Действительно, нередко прощение долгов может быть весьма выгодным предприятием. Но, к сожалению, последствия «долговой амнистии», проводимой Россией, едва ли можно считать безусловно выгодными для нас. Особенно показательно в этом смысле списание 4,5 млрд долларов Ливии – богатому игроку на мировом нефтяном рынке, да ещё и на пике роста цен. Предполагалось, что из-за списания долгов российские компании получат некоторые преимущества при работе на ливийском рынке. Однако уже сегодня очевидно, что даже если подобные договорённости и имели место, то их польза сегодня для России оказывается более чем сомнительной. «Падение режима Каддафи может не только осложнить перспективы российскому окологосударственному бизнесу, получившему контракты за счёт непрозрачных личных отношений с ливийским диктатором, но и вскрыть возможные коррупционные подробности такого взаимодействия», – предупреждает экономист Владимир Милов*.
Случай с Ливией не единственный, когда Россия простила долг в расчёте на будущие инвестиции, однако прогноз не оправдался. «С Алжиром, например, была проблема в качестве поставляемой техники. Они отказались от значительной части поставок, и дальнейшая судьба урегулирования соглашения до сих пор остаётся неопределённой», – говорит Борис Хейфец.
Весьма спорна и ситуация с Ираком: по крайней мере очевидность выгоды прощения долга этому государству не могут объяснить даже те, кто считает, что Россия поступила правильно. «К сожалению, альтернативного пути у нас нет. Если говорить о помощи небедствующему Ираку, то это скорее помощь новому правительству. Списывая долги, мы закладываем свой кирпичик в становление новых демократий», – считает директор Института экономики РАН Руслан Гринберг.
При этом Россия продолжает активно раздавать кредиты. В западной прессе нашу страну уже открыто называют донором. Особенно много средств мы расходуем на стабилизацию экономики в странах СНГ. Так, только в 2009 году после создания Антикризисного фонда ЕврАзЭС мы перечислили в его пользу 7,5 млрд долларов. Кроме того, Россия является одним из крупнейших держателей американских казначейских облигаций: только в 2010 году мы вложили в них 151 млрд долларов. «С одной стороны, мы кричим о долговых проблемах Америки. С другой – направляем в американские долги свои средства. Россия должна вкладываться в российское производство, в модернизацию», – возмущается глава Ассоциации региональных банков России (АРБР) Анатолий Аксаков.
В этой связи весьма спорным выглядит и возможное решение о расширении присутствия России в МВФ на 10 млрд долларов, которые пойдут на спасение европейской экономики. Самим европейцам эта сумма никакой погоды не сделает, а для нас может оказаться весьма значительной. Впрочем, некоторые аналитики уверяют, что расширение нашего присутствия в МВФ, во-первых, не является кредитованием в чистом виде, а во-вторых, может оказаться очень выгодным ходом для нас и с экономической, и с имиджевой точки зрения. «Европа – это больше имиджевый ход, чтобы она улучшила отношения с Россией. Весь мир сопереживает Европе и помогает ей в решении проблем, вот и мы тоже. Если учесть, что долг Италии, например, составляет 1,9 трлн евро, то нетрудно понять, что 10 млрд долларов ситуацию никак не меняют», – констатирует Андрей Нечаев. Зато расширение нашего присутствия в МВФ может оказаться хорошим заделом на будущее. «Вложение в бюджет МВФ – политически возвратная инвестиция. Это даёт нам доступ к внутренним правам заимствования в случае необходимости привлечь кредиты. Таким образом, мы снижаем фактор зависимости национальной экономики от цен на нефть, которые, как известно, штука волатильная», – отмечает Владислав Кочетков.
Впрочем, не стоит забывать и о том, что, когда мы раздавали деньги той же Ливии, Ираку или Алжиру, это тоже считалось «возвратной политической инвестицией». Более того, таковыми инвестициями считалась и помощь Советского Союза братским государствам. Но в итоге никакой выгоды из этих инвестиций извлечено так и не было: ни экономической, ни политической. «Вопрос прощения кредитов – это вопрос политики. Такое может произойти с любыми деньгами. Тот факт, что российская политическая элита 90-х годов была готова простить всё и вся, вовсе не означает, что нынешняя власть также будет списывать долги. Я думаю, маловероятно, что мы не потребуем их назад», – уверяет Владислав Кочетков. В принципе косвенным подтверждением тому может служить и очевидно затянувшееся раздумье по поводу расширения нашего присутствия в МВФ. «С одной стороны, Россия заинтересована в увеличении своих квот в МВФ, поскольку это предполагает больший вес на политической и экономической мировой арене, а с другой – у России достаточно внутренних проблем, и есть много сфер, секторов и отдельных проектов, где финансирование необходимо», – рассуждает аналитик «Инвесткафе» Антон Сафонов. Беда в том, что столь взвешенное решение принимается только по отношению к МВФ. В то время как кредиты странам СНГ, например, зачастую выдаются в буквальном смысле под честное слово.
- *
- Милов Владимир Станиславович внесен Минюстом в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента
