Российские полбеды – дороги – это на грани пошлости, такой совершенно бессовестный, примитивный ход. То есть прийти к Сергею Доренко, положить на стол диктофон и сказать: а давайте, мол, не о политике, не о власти, а о дорожном движении? Фокус, правда, заключается в том, что улица – единственное место, где у каждого гражданина имеется хорошая возможность непосредственно столкнуться с властью во всех смыслах и проявлениях. И никуда от этого не денешься. И примеры можно приводить до бесконечности, даже не вдаваясь в подробности, все и так всё знают. Скажем, Елена Ярош, Рублёвка, столкновение с полпредом, следствие запросило ещё два месяца, чтобы окончательно разобраться в деле. И всё понятно, остаётся только развить мысль и провести параллели.
–Дороги – это точное и совершенное отражение того, что мы делаем, когда нас контролируют случайно, выборочно и иногда. Потому что та же милиция нас контролирует случайно, выборочно, и мы, в общем, на дорогах предоставлены сами себе.
– И какова динамика поведения?
– Надо отметить за последние, может быть, года три появление европейцев на дорогах, таких русских европейцев, которые пропустили, мигнули авариечкой. В очень многих местах не сговариваясь идут через одного на сужение, пропускают первого же выехавшего из подворотни – не надо ждать, толкаться бампером, что было 10 лет назад… Значит, у нас появились европейцы. Но, понимаете, есть отъявленные хамы, которые – чуть затор – сразу едут по обочинам и так далее, обгоняя вас и нагло вклиниваясь. А есть бывшие европейцы, такие протоевропейцы, которые, спохватившись, выезжают на обочину, сказав, что раз все скоты, ведь очевидно, что скоты, то как с ними ещё вести, если не по-скотски?
– А власть, регулировщики?
– Это власть, которая, по существу, – Робин Гуд. Русский милиционер на дороге есть существо благородное, невероятно удручённое общим развалом.
И здесь очень важно понимать, что если мы ситуацию на дорогах описываем как ситуацию в стране вообще, то власть – это гайцы, которые удручены страшно институциональным деградационным развалом страны. Они больше всех на это сетуют. Они ужасно патриотичны: когда им говоришь, что вот, дворцы понастроили, они говорят: «Но это же останется у нас, на нашей земле!»
– Да, лично слышал такое…
– То есть они ужасно патриотичны, они такие куркули, которые говорят: «Ничего, пусть строят здесь, строят, это всё – России, русским, это всё русским достанется так или иначе». Они не верят в вечность частной собственности, так же как российская власть, считают частную собственность какой-то наградой меритократического свойства. То есть вы заслужили награду – вот. А потом, если вдруг сделаетесь плохим, то у вас её заберут, это нормально. Ну, не вредительствуй, и будешь нормально тут, а будешь вредительствовать, будешь как Миша, Михаил Борисович, заседать. А что вредительствовать? Кто велел-то? Паскудничать и американцам продавать краденое, что это? Все знают, как мы все всё получили, так не надо здесь расхаживать в белом фраке, не смеши людей. Ещё гаишники преисполнены чувством справедливости и точного понимания…
– Кому сделать внушение, а с кого получить по полной?
– Нет. Гаишники преисполнены чувством справедливости… То есть вот он говорит, что отдать бюджет никак невозможно, потому что это глупо, и деньги уйдут куда-то в песок, вообще никому. Ну, уйдёт в Минфин, а там – нелюди, они купят американские казначейские обязательства. Значит, если выписать тебе штраф просто в кассу – это всё равно, что взять пачку денежных знаков и поджечь и ходить, крякать и кричать, что ты молодец. Так ты просто идиот после этого. Деньги, может, и небольшие, но жалко ведь просто выбрасывать. А он, может, мальчонке своему велосипед купит к лету. Оно же, как говорится, всё же на пользу.
Этим летом в России появится резервная армия. Как рассказал глава Минобороны Сергей Шойгу, процесс ее создания планируется завершить уже в ближайшее время.
– Ну да, вот очередную поправку приняли: выехал на забитый перекрёсток, заблокировал движение – 1500 рублей. То есть все и так стоят, а тут инспектор, и два варианта: либо обойти машины – ну-ка, быстро скинулись, либо оформлять – тогда до утра никто не разъедется…
– Да, оформлять – это вообще жесть. Значит, нужно выбрать одного и с этим одним работать. И это правильно с точки зрения правил. То, что рядом с тобой нарушали другие, не есть причина, по которой ты должен нарушать. А вообще, дело в том, что попытка описать юридическим языком жизнь – ошибка. Поэтому Россия как раз невероятно бедна… я бы сказал, Россия характеризуется контекстуальным нищенством, коммуникационным нищенством. Мы не умеем взаимодействовать и мы не умеем вообще сообщать друг другу что бы то ни было. Поэтому я так радуюсь волонтёрам, которые летом тушили пожары и которые искали сумасшедшую тётушку с девочкой в Ногинске где-то. Я считаю, что это – мой будущий народ. Условно говоря, если сказать «кто твой народ?», то я скажу: «Вот это – мой народ». Вот в 96-м мне сказали, «у нас огромная страна». Я говорю: «Да, да. Но мой народ, точнее говоря, моё племя, да, моё племя – 4 млн человек». Это кто? Это те, кто голосовал против Ельцина и Зюганова в 96-м году. 4 млн, да. Во втором голосовании 3 июля 96-го года голосовали против всех. Это моё племя. У меня было большое племя. А есть мой народ, о котором я плачу, который я люблю. Он населён какими-то Платонами Каратаевыми, какими-то превосходными персонажами. Я их люблю просто. Но я не чувствую, что это моё племя. Моё племя, оно коммуницирует, оно едет в Рязань, оно едет в Воронеж, гасит пожары, оно возит гуманитарку.
– То есть социальные связи на уровне анархии?
– Анархия, да. Но в бакунинском смысле. Божественная анархия, конечно! Нам не хватает анархии, если угодно, в этом смысле, бакунинской анархии. Я считаю, их по-прежнему 4 млн в России, то есть моё племя не уменьшается. Думаю, увеличивается.
– А как быть с феодализмом на дорогах – если не ошибаюсь, ваш термин?
– Русское общество – феодальное, и это надо понимать, рассматривая Советский Союз и коммунизм при феодализме, и так называемую демократию при феодализме, и так далее. То есть мы всегда были феодальными, я думаю, что на самом деле главная эпическая проблема русских – это боль по формальной отмене патернализма в 1861 году. Эту боль мы не можем пережить до сих пор, мы стремимся снова и снова узаконить патернализм, потому что в 1861 году произошло самое разрушительное в социальном смысле исторжение детей, изгнание детей. Оно обернулось страшным ощущением сиротства, и мы живём в русском сиротстве до сих пор, в страшном русском сиротстве, пытаясь вернуться домой, мы хотим домой, нам нужен отец. Отец, не меньше, потому что «шеф» не годится. Нам нужен отец.
– То есть феодализм идёт, насаждается снизу?
– Конечно! Колоссальная же ошибка, когда думаем, что элита – навязанная нам инопланетная сущность. Каждый представитель элиты вчерашней – мужик, каждый генерал – вчерашний летёха. Проблема на самом деле, страшная проблема, что Россия завязла в феодализме, Россия требует формализации феодализма, каждым своим голосованием русские требуют формализации феодализма. Главный стон нации заключается в том, что отец обязан постоянно о нас думать. Даже если он даёт нам розги. Даже если даёт розги, он думает о нас. Вот это самое страшное – когда отец вообще на тебя не смотрит. Пусть бьёт – всё-таки ещё диалог. В конце вы можете, разрыдавшись, пасть друг другу в объятия. А тут он вообще избегает тебя, он не смотрит тебе в глаза вообще никогда. Это же хуже, чем убийство. Это то, чего мы 150 лет не можем пережить. И то, чему мы радуемся при каждом обращённом взгляде отца. Господи, на нас посмотрел! Господи, слава Богу! Можно я умру за него? Вот в чём суть. Просто любим и всё. И тут кроется ещё одна ошибка тех же европейских наблюдателей, американских наблюдателей, всяких американских шпионов от «Викиликс», тут недавно был у меня шпион… Я ему сказал: «Ребята, вы не понимаете одной простой концепции. Вы объясняете нас в собственных терминах. Когда вы объясняете нас в собственных терминах, вы просто не можете нас понять. Вы считаете, что в России есть коррупция, а в России нет коррупции. В России есть кормление. Это – кормление, это нормально, отец не может не есть. Это феодальная позиция. В феодализме нет коррупции.
Замминистра иностранных дел России Сергей Рябков выразил надежду, что в администрации президента США Джо Байдена понимают риски эскалации вокруг Украины.
– Когда мелочь начинает брать что-то под себя. Одно дело отец, другое –шушера…
– Так она же волею отца! Если отец допустил, что они устраивают поборы, тогда надо обратиться к отцу, это не значит, что отец плохой, просто надо, чтобы к отцу это шло. «Плохой» в смысле «теряет контроль», слабеет, его обманывают… И потом, феодалы всегда не ощущают свой народ своим, это очень важно. Есть некие вверенные тебе смерды. Самая глубокая ошибка – понимание, что это плохо. Это не плохо. Или «они полны плохих замыслов». Или «они злокозненны». Они не злокозненны. Они хорошие, реально хорошие, добрые, справедливые, честные феодалы. Они действительно заботятся об этих детях, об этом народе. Они действительно этот народ как-то прививают, что-то такое делают, ну, там, чтоб уж не сдохли, но проблема 20 последних лет заключается в том, что они не смотрят в глаза, избегают и крадут даже на самом необходимом. На прививках на тех же начинают брать, вы понимаете? То есть уходят от роли отца. На всём крадут, и тогда народ говорит: «Ребят, мы у вас из клюва корм не отнимаем, вы берите, всем владейте, и нами владейте. Но не крадите у нас, там, на прививках, на хлебушке, на водочке, на том, без чего мы умрём».
– Если вернуться на дороги, что тогда делать с мигалками?
– Я делаю всё по правилам. Ровно по правилам. Потому что моя задача из правила, которое я вычитал, – дать приоритетный проезд автомобилям, оснащённым спецсигналами. Если это просто спецсигналы, я ломаюсь, торможу. Если это ДПС, то я прошу пропустить меня в правый ряд, и когда-нибудь это происходит, и я ухожу в правый ряд. То есть по Швейку – формально, не торопясь…
– Но тут не совсем ясно, поскольку если бы теория эта феодальная была верна, то, по идее, мы должны были бы знать место, шарахаться…
– Нет, потому что есть две нации: нация буржуазного гуманизма, в котором человеческое достоинство уже котируется как таковое, а есть нация феодальная, и надо сказать, что нация буржуазного гуманизма, или широкого понимания вещей, есть и у власти. То есть внутри мигалок сидят не только феодалы.
– Пусть так, но почему даже у таких инстинкт самосохранения не работает?
– Почему?
– Если тело разогнать до 100 километров в час по встречной…
– А, гравитация…
– Да, будет больно.
– Гравитация. Скорости могут сложиться. Они не учитывают гравитацию. Я помню, я ехал очень давно с одним олигархом в 90-е, в середине 90-х. Ну, конечно, движение тогда другое было, но всё равно – по встречке. И я ему говорю (а он человек пожилой был, в возрасте), и я ему говорю: «Старик, слушай, а ты про Машерова слышал, читал что-нибудь, такой до тебя слух доходил – про Машерова, руководителя Белоруссии, его же угробили в машине?» А он говорит: «Да. Ты просто не представляешь, как часто я об этом думаю. И как это меня заводит». И этот человек пристёгивался сзади в машине.
– То есть мы будем ездить на грани…
– Но мы будем пристёгиваться, потому что это – единственный способ жить, всюду успеть. Мы будем пристёгиваться и бояться, они боятся. Боятся в смысле погибнуть, конечно. Шофёр не так умён, босс умён.
