«Руководить оркестром несложно. Сложно руководить успешным оркестром». Это слова Игоря Бутмана – музыканта, руководителя оркестра, организатора гастролей, фестивалей, записей на своём рекорд-лейбле. В душе Бутман демократичен, но оркестр, по его мнению, видит в нём диктатора. А как иначе?
«Мне очень нравится оркестр Уинтона Марсалиса, который назван «Джаз-оркестр «Линкольн-центра», а мой носит моё имя – Оркестр Игоря Бутмана, и значит, ответственности на мне больше.
– Новый год у вас плавно перешёл в гастроли?
– Да, уже 10 января мы были в Нью-Йорке, а 11-го играли большую концертную программу на самой большой конференции промоутеров и руководителей арт-центров Америки и всего мира. В эти дни на этом мероприятии собралось огромное количество оркестров и людей из этой сферы, и кроме встреч и общений была большая культурная программа, в которой принимали участие музыканты разных жанров, в том числе и наш оркестр. Мы играли на лучших джазовых сценах клубов города, а в результате получили контракты на гастроли в США на 2014 год.
– А что ещё? Слышала, что и клубы Игоря Бутмана были названы лучшими?
– Да, оба моих клуба, на Чистых прудах и на Соколе, получили высокую оценку у престижного джазового журнала Down Beat как одни из лучших клубов в мире, где играют джаз. Кроме этого были записаны два альбома и сведён третий: фьюжн-проект Николая Левиновского с нашим оркестром со звёздами джаз-рока Майком Стерном, Дэйвом Веклом и Митчем Стайном, Рэнди Брэккером и Билом Эвансом. Также квартетный альбом и свели диск, который записывали вместе с певцом Алланом Харрисом.
– А перед этим в вашем гастрольном графике была очень «джазовая» Индия.
– А до этого, в сентябре, была такая же «джазовая» страна Япония, а в Индии в рамках фестиваля мы выступали с нашим секстетом и были единственным ансамблем из России.
И это было очень приятно, тем более что и выступили мы очень достойно, произвели впечатление. Выступали мы в паре с ансамблем Расселла Малоуна, и если в Дели мы открывали концерт, то на закрытии нас попросили сыграть последними. Мы оказались более горячими джазменами, чем всех удивили.
– Ваш фирменный фестиваль «Триумф джаза» в этом году проводится в 13-й раз. Чем удивите публику на этот раз?
– Программа будет, как и заведено, разнообразная. Будут представители традиционного джаза, такие музыканты, как Билл Черлэп, великолепный пианист, с котором мы познакомились давно на фестивале Лайонела Хэмптона. Выступит и настоящая джазовая легенда для тех, кто помнит Чарли Паркера и Колтрейна, Рой Хэйнс с молодыми музыкантами. Он потрясающий музыкант, полный энергии и жизни. Это редчайшая звезда, может, у нас получится провести с ним мастер-класс. Мы проводили уже мастер-классы, опыт есть.
– И конечно, в программе примет участие ваш оркестр. Как можно оценить сегодняшний уровень нашего джаза?
– Сейчас появилось столько молодых и талантливых музыкантов, что если бы я начал играть сегодня, то явно не стал бы лучшим саксофонистом Советского Союза.
– Да, критики в газете «Советская молодёжь» назвали вас главной надеждой джаза.
Олимпийский комитет России предостерёг спортсменов от участия в Олимпиаде, предупредив о нарушении закона. Ранее в МОК заявили, что россияне смогут приехать на Игры только в нейтральном статусе, заявив об отсутствии поддержки СВО.
– Но в том, что меня так назвали, моей заслуги нет. Тогда не было саксофонистов вообще. Если б в то время были такие музыканты, как Дмитрий Мосьпан, Илья Морозов, Сергей Головня!.. Сейчас джаз востребован больше, и дают возможность не только видеть чужой успех, но и верить, что такой же успех сможет прийти и к тебе.
– С каким чувством вы, 26-летний, выходили на сцену в американском джазовом клубе по приглашению Дэйва Брубека?
– Дэйв был очень искренним, оценивая моё мастерство во время визитов в Советский Союз, и потом, когда я приехал в Америку, он обязал меня прийти на его концерт. Конечно, момент, когда сам Брубек звал на сцену, был очень волнительным, но спасибо музыкантам, они меня прикрыли.
– У вас был опыт игры в оркестрах Лундстрема и Хэмптона – советском и американском. Чему он вас научил?
– Школа Хэмптона научила меня любви к импровизации, все музыканты этого оркестра хотели солировать, и этот опыт был уникальным. В оркестре Олега Лундстрема ничего подобного не было. Но это сложности советского джаза, а не оркестра. И соответственно, создавая свой оркестр, я хотел, чтобы атмосфера в нём была, как у Лайонела Хэмптона.
– Какую роль сыграла учёба в Беркли в вашей музыкальной карьере? После окончания вы стали не только музыкантом, проявились и ваши организаторские способности…
– Мне всегда хотелось быть организатором. Ещё когда в школе я начинал играть и выступал на танцах, мне это очень нравилось. И совсем не потому, чтобы привлекать девушек. Мне уже в те годы хотелось доставлять удовольствие зрителям. Перед глазами у меня был живой пример – мой отец. В свободное от основной работы время он играл в джаз-банде на барабанах. Конечно же, я бывал на его концертах и был этому рад. Уже тогда я понял: если выходить на сцену, то нужно уметь договориться: с площадкой, с музыкантами, кому-то позвонить, собрать ансамбль, уговорить. Тот человек, который научил меня играть на гитаре, когда я собрал ансамбль, был у меня в подчинении. Ведь мне довелось поучиться в музыкальной школе, и я знал нотную грамоту. Эта история повторялась и в училище, в джазовом клубе «Квадрат». И я понимаю, что это – моё.
– Практически всё, что вы делаете, – для развлечений.
– Ну да.
– А какие развлечения у вас?
– Я люблю спорт. Это и хоккей, и футбол, и настольный теннис. Хожу в кино, в музеи. В Париже в Музей современного искусства ходил – в Центр Жоржа Помпиду. И ничто человеческое мне не чуждо. Люблю посидеть с друзьями, и с коллегами, и со спортсменами: Касатонов, Фетисов. (В этот момент к музыканту подходит младший сын Марк, ему всего четыре года. И Бутман сразу превращается в папу: «Как же я мог забыть игрушки, пойдём, поищем... – и уже мне: — Такой балбес, забыл игрушки».)
– А как роль папы? Справляетесь?
– У сына нужно спросить. Марек, я хороший папа? Говорит, что хороший. Но папа есть папа.
– Видимо, под влиянием отца началось ваше обучение музыке. И первым инструментом, который вы начали осваивать, был не саксофон, а кларнет? А какие у вас инструменты были и есть сейчас?
– Мой первый кларнет мне выдали в школе. Потом мне папа купил инструмент французской системы.
– И его ваш родной брат благополучно оставил в такси?
– Нет, мой брат оставил саксофон. Хороший был инструмент, очень дорогой.
– А вы продавали свои инструменты?
– Да, был у меня эффектный инструмент, назывался он LA-SAX. Los Angeles Sax. И его автор в своих работах использовал краски. Мой был разукрашен под американский флаг. Мне сначала дали этот инструмент для рекламы, потом я его выкупил. А затем мой товарищ купил его у меня.
– Дети говорят, что вы хороший отец. А ваше отношение к отцу было таким же, с придыханием?
– Конечно. Всё, что я делаю хорошего, это только благодаря моему отцу. И моим родителям. Пусть мой отец занимался мною не много, но занимался как надо.
– Дед играл в Мариинском театре на скрипке. Он повлиял на ваш профессиональный выбор?
– Конечно. Но его влияние не ограничилось моей профессией. Он был музыкантом, священником и регентом хора. Когда я уже стал известным музыкантом, он мне говорил, что нужно найти свои магические ноты. Какие это ноты в джазе, он не знал. Но чувствовал, когда у музыкантов они есть, а когда – нет. И от этого зависит успешность музыканта.
– А каким было женское воспитание?
– Мама моя, до сих пор красивая и активная, всегда принимала на себя удары от моих мальчишеских шалостей. Она всегда следила за тем, чтобы мы, её дети, были одеты, обуты, накормлены. И чтобы после этого было легко заниматься.
– А жена Оксана?
– Она – моя женщина, и тоже самая красивая, она мне очень помогает во всём, советует, спорит, кормит, одевает, стирает, много чего делает по дому.
– За время жизни ваши с Оксаной характеры менялись? Вам приходилось подстраиваться друг к другу?
– Конечно. Люди вообще с возрастом становятся более терпимыми, учатся уступать во время брака, совместная жизнь – это не просто так. Любовь, влюблённость, обожание уходят, но на смену приходит уважение. Хорошо сказал Владимир Коренев – актёр, сыгравший роль Ихтиандра в «Человеке-амфибии»: «Любовь – это когда ты боишься человека потерять». Поэтому и приходится обходить или не замечать какие-то острые углы. В общем, это серьёзная работа, как и общение с музыкантами. В обоих случаях нужно быть психологом и развивать интуицию.
