Его имя давно стало синонимом праздника. И успеха. Став знаменитым в 29 лет, автор первой советской рок-оперы «Орфей и Эвридика» сделал блестящую музыкальную карьеру. В Америке его окрестили русским Бернстайном, в России — Мистером Мюзиклом. Он живёт на две страны, состоит в пяти творческих союзах и везде стремится достичь совершенства: композитор и пианист, постановщик и продюсер, писатель и философ Александр Журбин дважды попадал в Книгу рекордов Гиннесса.
В этом году российский Мистер Мюзикл отмечает сразу несколько юбилеев: 60 лет со дня рождения, 50 — со времени создания первого музыкального сочинения, 40 — творческой деятельности, 30 — рок-оперы «Орфей и Эвридика» и 25 — работы в кино. Фестиваль «Пять юбилеев Александра Журбина» откроется 14 октября и пройдёт на лучших концертных и театральных площадках Москвы. Накануне грандиозной премьеры маэстро любезно принял обозревателя «Версии» в своей просторной московской квартире.
— Александр Борисович, вы только что из Америки. В Россию надолго?
— Большую часть времени я провожу в Москве, хотя в Нью-Йорке остались много друзей, квартира, загородная дача. Но в России у меня сейчас гораздо больше точек творческого приложения. Мне очень нравится, что здесь появился огромный интерес к музыкальному театру, к музыке вообще. Как композитора, который в первую очередь пишет для музыкального театра, меня это не может не радовать. Хотя у меня такое чувство, словно я и не уезжал вовсе. За те годы, что я провёл в Америке, многие мои сочинения звучали в России, шли фильмы с моей музыкой.
— Двенадцать лет жизни в Америке что-то вам дали?
— Я научился толерантности. Для меня лучше фальшивая американская улыбка, чем грубое русское «вас здесь не стояло». До сих пор не могу к этому привыкнуть.
— А в творческом плане американский период — шаг вперёд или назад?
— Известным американским композитором я не стал, но ни одной секунды не жалею о проведённых в Америке годах, потому что они открыли для меня много совершенно нового, чего я никогда бы не узнал, живя в России. Мой взгляд на мир стал гораздо более красочным, объёмным, стереофоническим. Нью-Йорк собрал лучшие силы российской интеллигенции: Барышникова, Шемякина, Неизвестного. И я благодарен судьбе, что мне довелось общаться с такими людьми. А ещё в Америке я открыл в себе новые возможности. Приехав в Нью-Йорк после успеха, богатства, славы в России, я был никем. Пришлось начинать всё сначала. Жизнь научила многому: играть на рояле, заниматься аранжировкой чужой музыки, быть радиожурналистом (Журбин работал на радио «Свобода». — Авт.) и продюсером.
— Об организованном вами в Нью-Йорке русском театре, в котором играли уехавшие в Америку звёзды ранга Елены Соловей, до сих пор ходят легенды. Как и о другом вашем детище — американском фестивале российского кино. Какова судьба этих проектов?
— Фестиваль российских фильмов существует до сих пор, но уже без меня. А музыкального театра «Блуждающие звёзды» больше нет. Девять лет мы ставили постановки, делали новые спектакли. Фактически этот театр был моим частным и существовал на мои деньги, которых никогда не было много. Я постоянно пытался найти спонсоров. Но потом я устал от этой бесконечной борьбы. Я понял, что в оставшийся период жизни в первую очередь мне нужно думать о своём собственном творчестве, а не устраивать промоушен чужих спектаклей и фильмов.
— В Америке у вас шло несколько музыкальных спектаклей. Разве это не успех?
Китайская сторона не является участником или виновником конфликта на Украине, но никогда не оставалась безучастной, сообщил глава МИД Китая. По его мнению, китайскими спец.
— Все они шли не на Бродвее. Стать композитором, который пишет музыку по-американски, мне не удалось. Чем бы я ни занимался — театром, музыкой, кино, журналистикой, — всё это так или иначе было связано с Россией, с русским языком, культурой. Если я хорошо говорю по-английски, это ещё ничего не значит.
— Но какие-то ваши проекты в Америке идут?
— Для меня сейчас самый главный проект — это «Чайка» (речь об американской постановке оперетты по одноимённой пьесе Чехова, написанной Журбиным для московского театра «Школа современной пьесы». — Авт.). Я как раз приехал с американской премьеры этого спектакля.
— И чья «Чайка» лучше — наша или американская?
— Должен признать, американцы оказались на высоте. Всё-таки в жанре мюзикла они умеют то, что нашим артистам пока не под силу. У нас ведь как: если артист хорошо играет, то не умеет петь, и наоборот. В Америке практически все артисты умеют петь, танцевать и играть. И делают это очень здорово.
В России жанру мюзикла вообще непросто приходится. Особенно после трагедии «Норд-Оста» — единственного, на мой взгляд, русского мюзикла, который имел все шансы заработать не только признание публики, но и коммерческий успех. Захватом заложников в театральном центре на Дубровке чеченцы подорвали репутацию этого жанра. Он стал ассоциироваться у многих с чувством страха. Но, надеюсь, это преходящее явление. Наступит время, когда жанр мюзикла станет популярным, появятся два-три человека, которые заставят мир говорить о том, что русский мюзикл не стыдно поставить и на Бродвее. Увы, пока такого прецедента не было.
— О вашей работоспособности ходят легенды. Говорят, вы трудитесь по 18 часов в день...
— Я много работаю, когда есть работа. Всё-таки композитор сейчас трудится в основном по заказу. Есть заданный образ. И есть срок.
— А как же вдохновение?
— Оно приходит к тем, кто работает. Пишу я, кстати, очень быстро, без инструмента — обычной ручкой. И практически без черновиков. Компьютер не использую, потому что это приводит к использованию готовых структур. А мне хочется сочинять оригинальную музыку.
— Понятие музыкальной моды для вас существует?
— Если под модой понимать современное звучание, ритм, тембровые одежды, тогда — конечно. Но специально быть модным я никогда не стараюсь. Хотя, не спорю, когда пишу музыку, конечно, хочу, чтобы мои спектакли ставились, а музыку слушали. Я не тот упёртый композитор, который пишет в стол. Никогда не скрывал: музыка для меня не только любимое занятие, но и то, чем я зарабатываю на жизнь. По случаю мне приходится писать разные вещи. Звонят, например, из Омска и просят написать гимн области, присылают стихи. Почему бы и не согласиться?
— А отказы случаются?
— А как же! Недавно, например, мне предложили написать музыку к фильму про чеченскую войну. Когда я прочитал сценарий, он мне не понравился, какой-то он чернушный, псевдопатриотический: русские там все молодцы, а все чеченцы — сплошь мерзавцы. Я отказался. Между прочим, я и про Коммунистическую партию в своё время песен не писал, чем очень горжусь. Была одна вещь к 100-летию Ленина, довольно забавная. И то не про вождя, а про человека, который с ним общался. Совсем без подобных сочинений, сами понимаете, в то время было нельзя. Но я никогда не писал ничего такого, за что мне было бы стыдно.
— Широкий зритель знает вас в основном по музыке так называемого лёгкого жанра. Не обидно для серьёзного композитора? Ведь в вашем творческом активе — и оратории, и симфонии, и концерты.
— (Вздыхает.) Я с этим давно уже смирился. Хотя основные творческие силы трачу как раз на серьёзную музыку. Но, видно, время сейчас такое. Не только у нас, но и в Америке сокращается число людей, интересующихся серьёзной музыкой. В индустриальном обществе, в которое мы медленно, но верно вступаем, искусство вообще представляет собой крайне малый сегмент жизни. Его либо не замечают, либо относятся к нему крайне потребительски. Бороться с этим невозможно. С этим нужно как-то жить.
— С удивлением узнала, что вы — член пяти творческих союзов. В том числе Союза писателей и журналистов (на счету Журбина множество статей и три книги. — Авт.). Откуда у композитора страсть к слову?
— Наверное, всё началось с моей страсти к чтению. Кому я всегда завидовал — это писателям. Мне кажется, это самое удивительное на свете — создавать свою реальность, придумывать целый мир с огромным количеством героев, которые живут заданной тобою жизнью. Кстати, я до сих пор являюсь страстным читателем. У меня огромная библиотека. Я в курсе всех литературных новинок. И очень горжусь, что многих своих любимых авторов сделал своими соавторами — Шекспира, Достоевского, Брехта, Набокова, Манна.
— И кто на очереди?
— Задумок много, но я не хотел бы пока о них распространяться. Могу сказать только, что, несмотря на предфестивальную суматоху, закончил новый мюзикл и уже начинаю писать новый, есть интересная работа в кино.
— И мечты о собственной телепередаче. Это на вас так участие в телеигре «Что? Где? Когда?» повлияло? Кстати, как поживает ваша команда?
— (Улыбается.) Команда поживает хорошо. И на одном из моих юбилейных вечеров должна участвовать в полном составе. Мы даже специальный номер подготовили. А по поводу телепередачи планы у меня действительно есть. Не потому, что рвусь к славе. Славы мне и так достаточно. Просто хочется в каком-то смысле стать просветителем, рассказать русским людям о том, что такое настоящий американский мюзикл, эстрада. Вот только не могу пока найти канал и продюсера, которые бы за этот телепроект взялись.
— Не сомневаюсь, что они найдутся. Сил-то на всё хватит?
— Надеюсь. Я всегда делаю только то, что мне хочется и нравится. Считаю, что творческий человек сегодня вообще должен обозначать своё присутствие: в Интернете, на телевидении, на радио, в газетах, виртуально присутствовать в российской культуре. Однажды я уже исчез на 12 лет. Повторять эту ошибку больше не хочется.